Ханеке не развлекается, но и не успокаивает зрителя сентенциями типа «он стал убийцей, потому что в детстве его недолюбила мама». Насилие в фильмах австрийского режиссера интригует и парализует загадочностью, ускользающей от оценок иррациональной природой — при внешней сухости и конкретности изложения «истории», при очевидных выпадах в адрес mass media.
Сорогойен в «Хищниках» гармонично сочетает жанры, вплетая в социальную драму элементы психологического триллера и детектива. Вероятно, зритель почувствует и долю горькой сатиры — ведь за дикими лошадьми придут снова, чтобы их, уставших и измученных, отправить обратно, на мнимую волю. Соломенные псы будут сплетены вновь, чтобы быть сожженными.
Это сон-квест про стремление к неизведанному и поиск недосягаемого, в нем есть погоня и бег с препятствиями, переодевания, избавления; есть встречи с незнакомцами, неожиданно узнаваемыми; есть мгновенные смены дня и ночи; есть преображения, знаки, символы, многозначительные слова с ускользающими смыслами; есть спуск в подземелье и непременный тоннель. Словом, обычный человеческий сон о возвращении в нишу, из которой вышел любой из нас.
Для массового зрителя подобный темп может показаться слишком медленным, однако именно вдумчивый и медитативный подход к истории делает это кино поистине цепляющим.
Тем не менее в контексте трагической гибели Гаспара Ульеля драме о примирении со смертью хочется простить ее недостатки. Пусть это и несовершенное кино, но оно, определенно, заслуживает внимания.
«Операция «Фортуна» выезжает на стильной подаче, актерской харизме и народной любви к творчеству режиссера.
Нет сомнений, что Константинопольский снял очень личный фильм и искренне переживал за события почти что 30-летней давности. Но форма повествования им выбрана чересчур гламурная, отвлекающая от сути.
Не принимая компромиссов с застывшим миром, Янка продолжает продираться сквозь пространство, сотканное из магической орфеевской ртути, чтобы однажды наконец оказаться по ту сторону зеркала и отправиться домой.
Дело — всегда — в потере настоящей близости, которая бывает страшнее смерти.
Новый фильм режиссера — это не просто «бренд подешевле», но и выгодное предложение — «три по цене одного». Покупаешь робинзонаду со сменой ролевых моделей — бонусом получаешь язвительную сатиру на высший свет и актуальную драму о двойных стандартах.
«Жертвоприношение» — очень странный фильм. Может быть, это самый странный фильм в мировом кино. Такое ощущение, что, снимая его, Тарковский сам пытался принести какую-то жертву. И еще мне кажется, что он сопротивлялся, не хотел этой жертвы, но был на нее обречен.
Стронг органично смотрится в кадре, когда просто готовит себе завтрак, Грин — когда обсуждает с киношной дочерью использование в речи нецензурной лексики. Оба относятся к тому типу актеров, которые хорошо бы смотрелись в «повседневном» кино, сосредоточенном на диалогах и естественной игре. Жаль, что встретиться им удалось пока только в лишенной саспенса и довольно посредственной мистике.
Когда герой, окруженный «приметами времени», не вступает с ними во взаимодействие, он превращается просто в посетителя музея.
Однако от выдумщиков Селика и Пила следовало бы ждать чего-то более подрывного и концептуального, чем новый дизайн праздничных украшений, заботливый отец Вельзевул и лозунг «Больше пива, меньше тюрем».
Для режиссера-абсурдиста кульминация вышла слишком обычной и скучной.
Смена ценностных ориентиров и стремление к модернизации общественной жизни — далеко не новая концепция в политике Казахстана, о чем, вероятно, и хочет подспудно заявить режиссер, перекидывая зрителя от высокопарных речей к фарсу и обратно.
В последнем фильме Гаспара Ноэ в достатке горечи, он может быть страшным и даже жутким — и все же остается в этом фильме какая-то еще нота. Может, принятия; может — спокойствия. Потому что, когда нельзя притвориться, что все нормально, остается только дать жизни идти своим чередом — и жить эту жизнь до конца.
Кроненберг часто оканчивал фильмы резко, почти обрывал, как будто ставил в конце предложения точку с запятой. Здесь, кажется, стоит иной знак — тире, подразумевающее паузу, окончание одной мысли и одновременно ее уточнение-продолжение сразу после.
По соседству с ложью здесь живет надежда на светлое будущее, между строк проскальзывает театральщина в замкнутых пространствах, а люди носят маски и для всех вокруг это — норма вещей. Эти множественные миры и составляют ткань «Другого имени», рождая новую вселенную неординарного, пусть и шероховатого, дебюта.
В сущности, Хадзихалилович и ее соавтор Джон Кокс, писавший, помимо «Эволюции», фильм-приговор Клер Дени «Высшее общество» (2018), изучают живучесть кафкианского кроя. Сколько фантомов XX века туда поместится? Какова наименьшая частица бюрократического «замка»? Как проснуться однажды утром после беспокойного сна?
Увы, Гарленд сводит к бинарным числам представления о неравноправии между полами.
Ардженто снял добротный, но отнюдь не претенциозный триллер, старомодный и не лишенный ностальгического обаяния. Перед нами не громкое возвращение к вершинам славы, а скорее прощальное письмо, элегия мастера, который закончил то, что должен был сделать давным-давно.
Чудотворец Ян не обладает даром любви и прощения — но они есть у Франтишека, и поэтому финал, несмотря на весь драматизм, оставляет неоднозначное ощущение и немало вопросов. Кажется, именно к этому стремилась Агнешка Холланд.
«Главная роль» под завязку наполнена гэгами, порой столь нарочито предсказуемыми, что пересказ их станет спойлером только для совсем уж неискушенного зрителя. Впрочем, это не делает их менее уморительными.
В эпоху тревожных перемен требовать чего-то от сериала с таким посылом не хочется — тут можно зачесть и благую интенцию, а детали обсудить потом, в более здоровое время.
