Сатира Константинопольского не слишком прицельна и метит во всю страну сразу.
У Тодоровского чудо растворяется в повседневном московском унынии. Чтобы как-то завершить историю, приходится прибегать к «чудесам» уже чисто кинематографическим.
Чем дальше, тем больше стилизация превращается в китч, сценарий работает «в лоб».
Все в «Полуострове» где-то увидено, все можно привести к клише. Однако не утомляет сохраняющийся до финала темп повествования без лишних сцен — эта динамика определенно от предыдущего фильма. Каждый штамп на месте и абсолютно утилитарен. «Поезд» описывал встречу с ужасом, постепенное его осознание. «Полуостров» показывает мир, который свыкся с последствиями жуткой эпидемии.
Искусство, как его понимает Иствуд, еще способно отдать должное подвигу. То старомодное киноискусство, которое больше дело, чем слово. Этот фильм — тихая бомба.
От триллеров и фантастики до ключевых серий «Во все тяжкие», Джонсон оттачивает умение передать как можно больше информации за единицу киновремени. Что и определяет в конце концов хороший детектив.
Герои фильма постоянно заперты в рамке: окна, двери, кадра. Эту рамку нельзя раздвинуть руками, как сделал персонаж Долана в дебютном фильме. Больше нет бесконечных дорог впереди, но в окна еще бьет солнечный свет, свет надежды. Герои Долана растут и неотвратимо становятся ближе к своим матерям, к остающимся за кадром отцам — прошлому поколению.
Хомерики, удачно ловивший рыбку в мутной воде русского независимого кино, потерял себя в попытках просто заговорить с массовой аудиторией.
Персонаж Петрова — своего рода анти-Багров, одиночка в черном вязаном свитере, который хочет бежать из России, а не вернуться к ней.
Подросшему поколению «Все умрут, а я останусь», вероятно, нужна своя метафизика, ее ищет Германика и находит прямолинейный христианский символизм — открыть замок этим ключом вряд ли получится у каждого. Но попытка сильная.
Только к титрам можно оценить, насколько крепко фильм насадил нас на крючок своей мелодраматичной драматургией и точной игрой Бинош. В том и разгадка: человек просто ненасытен по природе, как героиня фильма и как зритель.
Пафос фильма не мелодраматический и не традиционно-фантастический. Это абсолютно фетишистское кино: Родригес пробуждает в нас сочувствие неживому, вернее — ожившему.
Хоррор больше не удивит, не разочарует и не укусит. Как сказано в фильме, «страх всякому клыки обточит».
Фильм хочет сказать о потере невинности, но щадит нас или, скорее, просто боится. Никакой деконструкции мифа «Винни-Пуха и его мальчика» так и не происходит: нам предлагается вернуться в вечный идеальный мир детства.
Возможные претензии к «Колесу чудес»: непроработанность иных персонажей, злоупотребление штампами и ностальгическими приметами, брошенные линии. Но эти претензии не так важны, если мы разделяем охватившее и режиссера, и героев ощущение невозможности «пересказать» жизнь, превратить ее в правильную, выверенную пьесу.
Верность традициям и особый юмор: туманный ровно настолько, чтобы не сразу шокировать своей злостью. Его в «Вечеринке» положили с горкой, демонстративно. «Это Англия, и так мы себя чувствуем».
Традиционная для Кинга тема ненависти, таящейся за белым провинциальным заборчиком сплетается с темой памяти. Побеждая, герои не просто уничтожают сердце зла, но прощаются с невинным детством, забывают совместно пережитые беды и пронзительную, неразрывную дружбу.
Это китч, не претендующий на минимальную историческую достоверность, иногда забавный, иногда аляповатый. Недавно сделать комикс из мифа о золотом веке русской культуры пытался Мизгирев в «Дуэлянте», но был по-звериному серьезен. «Гоголь» перекраивает и разнашивает миф, как старую удобную шинель — в приличное общество не выйдешь, а для себя удобно.
Жизнь, особенно чужая, всегда потемки, и «Призраки» демонстрируют иллюзорность попыток искусства взять и представить ее в рационально и понятно.
Для комикса мир «Блондинки» оглушающе реален. Не Готэм или Город Грехов, а вполне себе холодный Берлин 1989-го. Конечно, чуть преувеличенный и шершавый, но родной
«Кино не для всех» здесь нет. Это прекрасно снятый фильм с яркой картинкой. Здесь танцуют танго, поют на сцене карлики и блондинки в красных платьях, почти как у Линча.
Вторая полнометражная картина Юлиана Радльмайера во многом воплощает взгляд левых интеллектуалов на межклассовые и межнациональные отношения в современной Европе.
Все, что у Звягинцева внушает отчуждение и отчаяние, для Зуевой означает очищение через страдания. То есть, «нелюбви» как сущности здесь нет, но есть нехватка любви, временная и восполнимая.
Неизбежно разочаровывает финал картины. По закону жанра, герои такой истории должны менять друг друга, чтобы предстать к финалу обновленными. Речь, конечно, не о формальных переменах, а о новом взгляде на мир. Но массовое российское кино в таком взгляде не нуждается.
Авторы фильма мечтали о нем десять лет, и, хотя местами картина удивляет своей бронзовой многозначительностью, посмотреть ее, безусловно, стоит всем фанатам режиссера.
Главная
Онлайн-кинотеатр
Фильмы
Сериалы
Спорт
Билеты в кино
Медиа
