«Артем и Ева» — портрет не поколения, но времени, безвозвратно ушедшего.
Эстлунд не философствует, он развлекается, и в этом главное достоинство если не фильма, то режиссера.
Салех не просто рассказывает о последствиях выбора, о взаимоотношениях государства и религии, не просто рассуждает о коррупции — он строит лабиринт из вопросов власти и подчинения, из тупиков отчаяния и самооговора, из чужих грехов и собственных ошибок, и все время кажется, что мы вот-вот поймем, во что ввязались.
Казинс воспринимает кинематограф как внутреннюю жизнь цивилизации, коллективный сон человечества. Кто мы? Спящие. Чего мы хотим? Чуда. Прилетит вдруг волшебник и бесплатно покажет кино — это про Казинса.
Белорусский режиссер Руслан Федотов сделал, возможно, лучший документальный портрет Москвы последних лет. Подземная жизнь — фильм почти полностью снят в вагонах, переходах, вестибюлях московского метро — оказывается фейерверком праздников, пьяных откровений, драк, детских снов, выяснений отношений, любви и тоски.
Все герои Германики вызывают в лучшем случае неловкость, в худшем — отвращение, и, похоже, это ее принципиальная позиция. Германика, по ее собственным словам, фиксирует «негативную энергетику» общества.
Главный герой фильма — это город, в который мы редко вглядываемся.
Хансен-Лёве признает, что любой ее фильм — это квест, и в любом ее фильме есть автобиографические мотивы. Она импрессионистски строит свою вселенную из несущественных мелочей, она пытается если не остановить мгновение, то хотя бы в полной мере прочувствовать, что такое «здесь и сейчас».
Здесь слишком много всего: слишком много сюжетных поворотов, делающих жизнь Энди все ужаснее, слишком много драматизма, слишком много триллера.
Второй фильм можно смотреть, ничего не зная о первом,- получится история молодой девушки, которая пытается стать режиссером, драма из 80-х, снятая с иронией и любовью.
Может быть, «Идентичности» не хватает нерва, легкости, хаоса, но этот фильм не хочет ничем притворяться, он просто говорит, что думает.
Собственно, об этом и кино, медленное, неповоротливое, пахнущее креозотом и похмельем роуд-муви: о двоих недотыкомках, которым нужен воздух. Не любовь, не петроглифы, не счастье, а просто воздух.
Сценарий отыгрывает все возможные мифологические связи, долго и подробно объясняет, что имеется в виду, снова и снова задает вопросы о государстве, счастье и зарплате. Два часа рассказывает историю, которую можно было бы ужать до получаса — и тогда она вообще убила бы Гаспара Ноэ, да и всех остальных тоже.
Однако «Дело» Алексея Германа-младшего с первых же кадров оказывается не сатирой, не притчей и даже не политическим заявлением, а экзистенциальной драмой.
«Яблоки» — не философское исследование, а скорее разбор телесных практик, позволяющих беспамятному притвориться обычным человеком.
Это история советской толпы. Настороженная, истерическая толпа времен детства Демидовой, застывшие лица начала 1950-х, восторженные, счастливые зрители Таганки, цветной хаос 1990-х — Аркус рассказывает историю жадного советского мира и способов от него уйти.
«Воришки» могли бы стать прекрасным фильмом — в духе Тарантино, который тоже любит мелко нарубить чужое кино и переиначить большую историю, или в духе Альмодовара, одного из любимых режиссеров Кижака,- тот тоже играет в китч и плачет от собственной сентиментальности. Но Кижаку не хватает самоиронии — и все разваливается.
Внедорожник, вокруг которого весь фильм будет кто-то суетиться, надувать горилл, бить друг другу морды, внедорожник, в котором сидит ничего не понимающая мама,- так европейский режиссер видит американскую мечту.
Смотреть этот фильм больно — но не потому, что героям как-то особенно сочувствуешь, а потому, что Жербази угадала все то, что происходит сейчас с миром.
В сущности, «Папа» — фильм о том, как Германика пытается стать главой семьи, но остается девочкой-подростком, вальяжно обозленной на весь мир.
Фильм показывает, что исследовать историю и восстанавливать справедливость — это захватывающе интересно.
Стиль шведского минималиста Роя Андерссона узнается безошибочно: статичная камера, тихие герои, иногда глядящие в камеру, угрюмый юмор, внезапные абсурдистские экскурсы в историю, абсолютное равноправие даже самых невзрачных персонажей, даже самых мелких событий.
Паульмасон выстраивает свой фильм из умолчаний, идеальных актерских работ, точно найденного звукового ландшафта, из опасных пейзажей, обладающих собственной злой волей.
«Подлинную историю» пронизывает свойственная австралийскому кино атмосфера загадки, которую не надо разгадывать.
За фривольным ромкомом о тяготах семейной жизни и о том, «что думают женщины», прячется горькая сказка про то, что в браке никому не хорошо, отношения — это фарс, это десяток мужиков на одной кровати, это дурацкий мюзикл под песенки Барри Манилоу.