«Камон камон» строится вокруг диалогов, которые переплетаются в сбивающее с толку многоголосье. Если мы не говорим с миром, остается говорить только с собой — а главный герой, очевидно, устал от внутреннего монолога.
Эрно и Диван приближают эту абстрактную «женщину» из мировой статистики к нам. Вот она — синеглазая, красивая, уязвимая и амбициозная, танцующая с подругами и записывающая цитаты на лекциях — по воле случая оставшаяся в живых и способная рассказать о том, как это было.
Пока тройка пытается догнать современность по хештегам, но некоторых вещей принципиально не догоняет. Возможно, беззаботные обитательницы Манхэттена из 1990-х вполне заслужили такой взгляд, а вот выросшие с ними зрительницы, когда-то выбравшие четверку своими ролевыми моделями, — определенно нет.
Эти усилия 60 лет спустя кажутся избыточными: непонятно, почему надо сочувствовать восковым Марии и Тони, когда в мире утекло столько воды, а новости наводнили совсем другие городские проблемы и уличные конфликты.
На примере одного бренда мы видим, как работает глобализация. Главное условие для нее — холодный и рациональный взгляд человека со стороны, который не испытывает привязанности к самому модному дому и членам его семьи.
«Дом Gucci» — язвительный, неспешный и цепкий, при этом ни на минуту не теряющий фокуса — дает полную картину не только семьи, но и поворотной эпохи.
Главный конфликт второго сезона — противоречивые и глубокие отношения Екатерины и Петра, все еще в божественном исполнении Эль Фэннинг и Николаса Холта.
История ненастоящих героев в фемоптике много столетий спустя? Почему бы и нет. Но, кажется, в огромном потоке профемкино за последние несколько лет такого поворота уже недостаточно.
В отличие от мейнстримовой анимации, где фантастические миры по-супермаркетовски узнаваемы, в раскрепощенной и подвижной вселенной «Криптополиса» ощущается магия аналогового прикосновения — как в космических мирах Рене Лалу или сказках Юрия Норштейна.
«Разжимая кулаки» — кино без компромиссов, которое не кокетничает со зрителем, не пытается быть удобным, не упрощает и не ждет одобрения.
Шумными битвами и долгими погонями режиссер только отвлек бы нас от главного — требуются гигантская воля и внимание, чтобы осмыслить и представить возможным другой мировой порядок, построенный не на войне и выкачивании ресурсов.
В «Аннетт» Каракс исповедуется не только в своей боли, но и в причинах мучающего его горя.
Это вполне умилительно, но не более того — «Лука» недотягивает до «Тайны Коко», оставаясь просто приличным мейнстримовым мультфильмом против ксенофобии и подростковых страхов.
Фильм об уникальности, которая приносит и победу, и страдания.
Как всякая отповедь и сатира, фильм Копполы скатывается в морализаторство и мизантропию. Но все же между жирными мазками в «Мейнстриме» проскальзывает то, что и называется словом «кино».
Хочется крикнуть продюсерам: «Остановитесь! Дайте всем договорить. Вы же сами их позвали! Почему вам самим неинтересно?»
«Маша», как и любое ретро, в каком-то смысле тоже эксплуатация, с темпом и интонациями суперуспешных «Чик»: от смешного до страшного — один шаг.
Хлоя Чжао берет интонации Александра Пейна («О Шмидте» и «Небраска») и даже Михаэля Ханеке («Любовь»), чтобы показать, насколько культ молодости — самонадеянная и поверхностная концепция.
Фильм больше всего напомнит абсурдистскую сказку из Восточной Европы времен застоя — здесь нет логики, действуют свои законы красоты и время от времени впроброс шутят отличные шутки.
Якобы легкомысленное и очень саркастичное кино, которое, как говорится, заставляет задуматься.
«Душа» гладко стелет, но вытворяет страшное: препарирует свободные отношения человека с потусторонним, предлагая для них пользовательскую логику.
Режиссер не открывает ничего нового, а лишь повторяет уже заезженные приемы подростковых квир-историй.
Снимать о провинции, а не играть в провинцию — талант, требующий такта, самый редкий в отечественном кинопроизводстве.
Из сюжета про дворцовый переворот можно было собрать трагедию семи королевств или памфлет в духе Ианнуччи — и авторы «Великой» однозначно выбирают второе.
Отем де Уайлд вписывается в новую традицию уважительных экранизаций классической женской литературы, не насилующих первоисточник попытками превратить его в феминистское высказывание XXI века: критика социальных ограничений прошлого не мешает им с деликатностью относиться к героиням и героям, их образу жизни и поступкам, этими ограничениями обусловленными.