Джало снимает квазикостюмный док, за отстраненностью взгляда камеры — напряжение, поиск своей образности, орфографии. Словно сам автор смотрит на все происходящее 250 лет назад из сегодня в щель времени.
Сегодня «Переходный возраст» звучит особенно пронзительно, ведь смыслообразующим понятием сериала, его условным хештегом, становится не «инцел», «насилие» или «контроль», а «понимание».
Фильм Тима Милантса мог бы даже стать образцовой рождественской сказкой, где чудо способно рассеять окружающий мрак, — и авторы не лишают зрителей волшебной возможности, оставляя финал открытым.
«Шоугерл» болезненно честно говорит о двойных стандартах индустрии, где женщины вынуждены балансировать между карьерой, материнством и жесткими рамками красоты.
Молодой режиссер критикует и звезд, и медиа, устраивая публичную казнь. Однако вместо программного заявления получается мешанина о культах, вседозволенности звезд, строгой иерархии в журналистских кругах и слепоте поп-культуры.
Хоть к выбранному жанру Катте и Форцани по традиции подошли с любовью, к типичным его тропам они относятся с нескрываемой иронией. То, во что они превратили шпионский триллер, — это крамольное и остроумное его переосмысление.
«Чтобы выжить, человеку необходимы объятия другого человека», — заключает Ранкин. Реальность «Универсального языка» — это реальность радикального гуманизма.
У Андерсена Снежная королева родилась из чувства неразделенной, отсутствующей по ту сторону любви, Хадзихалилович сделала эту любовь манипулятивной и развела на несколько регистров сразу.
В кино Айзенберга нет претензии на масштаб, всеобъемлемость и фундаментальные вопросы, скорее режиссер отталкивается от соприкосновения политического и исторического с личным: ему важно, как непохожие современные герои могут справиться с болью предков и как она соотносится с их болью.
За провоцирование желания крикнуть Дилану что-нибудь обидное — фильму хочется простить многое. Ведь кто знает, ждет ли нас впереди другой байопик с протагонистом в амплуа совершенно невыносимого выскочки.
Несмотря на достоинства и немаловажную просветительскую функцию, «Самый ценный груз» — это скорее фильм, провоцирующий дискуссию, нежели очевидно удавшийся эксперимент оскаровского лауреата.
Сто лет назад пионер русского кино Протазанов едва ли не впервые представил это будущее: бесконечность экранов-зеркал, прямое сообщение между мирами. Здесь технология становится средством реализации грезы. Безжизненный космос одухотворяется мечтой.
Увлекшись конструированием привлекательного фасада тьмы, Эггерс забывает о ее внутреннем содержании. Досконально продуманный, подчеркнуто эстетский аудиовизуальный ряд не несет в себе какой-либо тайны. А поэтому напрочь лишает нас подлинного страха.
Арнольд дает передышку в борьбе за существование — просвет бытия. В «Птице» этот просвет значительно расширился, приняв неожиданный фантастический оборот. Фантастика — новость для Арнольд, но именно с ней — на фоне своих излюбленных мотивов — в этом фильме режиссер справляется лучше всего.
Лучше всего «Арман» фиксирует именно чувство тревоги — то нарастающее, то сходящее на нет в момент катарсиса.
«Англичанин» стал по-настоящему оригинальным примером переосмысления опыта прошлого.
Безусловно, сериал снят в американской гангстерской традиции, хотя и с торжественной неторопливостью — на грани созерцательности, которую часто ценят в азиатском кино.
При небольшом количестве действующих персонажей, ограниченности локаций и изобретательности диалогов «Еретик» вполне может остаться в памяти атмосферным триллером с элементами жуткого, — а может, даже мрачным мамблкором с запоминающимся бенефисом Хью Гранта.
Это изобретательно снятый роман взросления, который смотрится на одном дыхании, даже если вас не особо интересует личность Трампа и актуальные этические и политические споры. В сущности, это сказ про джедая, который выбирает «темную сторону силы».
Все, что можно сказать о симфонии «Смерть», можно сказать и о фильме «Жизнь». Тонкая грань между китчем для масс и китчем для умников. Никакой надежды. Обезьяны, как вы и я.
«Снег в моем дворе» — кино о мужской хрупкости.
Ким не просто сопоставляет сферы психического и паранормального, а смешивает их, нарушая автономию каждой.
Фин Трох укутывает свой фильм в такой непоколебимый гуманизм, что даже в, быть может, излишне нравоучительном финале видишь не фаталисткий приговор, но возможность прощения.
«Мой Марчелло» среди прочего — легкий и целебный сеанс психотерапии.
Что появилось раньше: желание ублажить мужской взгляд — или его диктат, деформирующий женщин? Фаржа отвечает недвусмысленно — иронично вооружившись не только чудо-препаратом, но и всем арсеналом маскулинных объективирующих паттернов.
