От фильма, сочетающего в себе почти эротическую откровенность и женскую искренность «Бриджит Джонс», нормально ждать хэппи-энда. Но «Природа любви» — не просто смешной ромком с элементами сатиры, но еще и нетривиальное рассуждение о, собственно, специфике высокого чувства.
И всё же «Свет» не просто описывает душевный кризис, но оставляет надежду на то, что искру в человеке можно разжечь повторно.
Зрелище и впрямь не интеллектуальное, а местами откровенно идиотское, но и относится к нему серьезно нет никакого смысла. Правильнее всего — расслабиться и наблюдать: совсем как лупоглазый и вислоухий кот, трясущийся всю дорогу в рюкзаке главной героини.
Возможно, немецкий пафос в тандеме с японской иносказательностью звучит чересчур нравоучительно, но в масштабе частной истории уборщика Хираямы — вполне уместно.
Прописные истины, конечно, но наизусть их знают (только не всегда соблюдают) взрослые, а вот каждому последующему поколению детей приходится повторять заново.
Банальщина про встречу двух одиночеств в партитуре финского классика Аки Каурисмяки настолько распылена в мелочах, что романтическая абстракция обретает характер личности.
Беннетт и Гюттнер под видом солярисообразного триптиха о выживании — у всех разные паттерны, стратегии и сожаления — предлагают целый мир, устроенный как непредсказуемая машина (экосистема?) Голдберга.
Дуркин в течение двух часов показывает многовековую эволюцию общественного сознания, гуманистический поворот от идеи к личности, переход от иконостаса с семейным фото — к чутким объятиям.
«Бременские музыканты» становятся практически гимном свободе и надежде на то, что «ночь пройдет — наступит утро ясное» — и солнце всё-таки взойдет. Не только над вымышленным Бременом, но и над его реальными пределами.
Режиссер Магнус Мартенс хорроры не снимает, да и вряд ли когда-то к этому придет. Зато ему не чужда ностальгия по кинематографу восьмидесятых, отметившемуся настоящим бумом детских и подростковых страшилок: «Гремлинов», «Зубастиков» и прочих «Гоблинов». Не столько всерьез страшных, сколько одиозно смешных и содержащих в себе удивительно много черт жанра семейного кино.
В «Крецуле» наглядно показано, как нужно снимать о людях с инвалидностью — без надрыва и жалостливого восторга, с уважительной дистанции и глубоким сопереживанием.
В каком-то смысле ридлискотовский Наполеон — это хомячок в колесе Сансары, чья жизнь пролетает перед глазами зрителей на манер передовиц газет, усмешек вечности, предсмертных воспоминаний.
«Ветер крепчает» был внимательной рефлексией на тему авторства, «Мальчик и цапля» — беглый, но пристальный взгляд на фильмографию, такую крепкую и богатую, что мало какой режиссер сравнится. Может быть, даже взгляд словно из-за плеча, прощальный обзор всех высот, которых достиг режиссер, с легким равнодушием и почтением, не нуждающимся в пиаре.
Это главным образом фильм о разнице поколений. Причем не трудных подростков, бумеров и зумеров, а тех, кто может поговорить, и тех, кто не способен к личному, искреннему разговору.
RIP, Скотт Пилигрим. Я рад, что ты жив. Но еще — рад, что ты умер.
Самое главное, что фильм до краев наполнен гуманистическими идеями и прямо противопоставляет науку дремучему невежеству, а силу политического давления и оружия — могуществу мысли и вдохновения.
Свидетельствуя о конце эпохи, «Дворец» предстает достойным монументом на могиле навсегда от нас ушедшего ХХ века.
В целом, «Онимуся» оставляет россыпь двойственных впечатлений. Чего-то особенно насыщенного студия Sublimation не предлагает, но и скромной поделкой их аниме-адаптацию не назовешь. Драматургическая простота шагает рука об руку с яркими виньетками и любопытными акцентами.
Сегодня же «Убийца» с неморгающим Фассбендером, заговаривающим какой-то внутренний тремор, выглядит не просто деконструкцией, насмешкой над типажом, популярным в фильмографии Финчера тоже.
На финишной прямой «Атака титанов» воспринимается не как пророчество или предостережение юным читателям/зрителям, но жуткая выставка человеческой жестокости. Исполинская теория заговора с не слишком выверенной фактологией.
Безусловно, важная страница в деле исторической несправедливости и не худший пример репрезентации. И все же как будто очередной (не лишенный сочувствия) портрет преступника, включающий оптику осейджей, но заочно уступающий истории, которая могла быть рассказана с их позиций.
В отличие от могучих предшественников, «Sуперкопы» вряд ли подарят зрителям какие-то откровения или крылатые фразы — сегодня это в большей степени вотчина мемов, — однако и спасительный эффект наблюдения за чужой дуростью не стоит сбрасывать со счетов. Во-первых, глупость — не порок, во-вторых — иногда полезно в таком же разрезе посмотреть на себя.
Гондри, конечно, чудак, но перед собою честен. «Книгой решений» он не обеляет несчастного автора, а говорит прямо: какими же слепыми идиотами могут быть режиссеры, не видящие дальше собственного носа.
«Анатомия падения» поражает во всех отношениях. Снятая максимально натуралистично, она полностью вовлекает в поиск истины. Зрители занимают место присяжных и вместе с участниками процесса пытаются установить степень виновности Сандры — и каждый имеет право трактовать по-своему всё, что слышит и видит.
Зритель, особенно японский, привык умиляться кавайности детей на экране, но также готов сопереживать их судьбе, зная, что юный возраст не защита от трагедий. «Котаро живет один» смог объединить оба ощущения — причем в непривычном соотношении: переход от кавайности к требованию эмпатичности так прямолинеен, что сбивает с толку.