Фильм-манифест, безоговорочно устанавливающий право поколения на собственный романтизм. Перед нами «На последнем дыхании-2000», вариант для нового поколения.
Смотришь на вернувшуюся мумию и спрашиваешь себя: мама дорогая, кем бы я в жизни стал, если бы все это вовремя увидел? Спилбергом каким-нибудь стал бы. Или археологом, или там египтологом. Если бы заикаться не начал, обязательно бы стал египтологом.
Экранизация бестселлера Стивена Кинга представляет редкий пример психологической драмы, напряженной настолько, что тянет на триллер. Хотя почти ничего не происходит от подлокотника местами не отцепиться, а уж на кухню не сбегать и подавно.
В картине есть стрельба, погони и мертвые проститутки — все, чем можно украсить выходной день.
Это такой фильм, в котором не только знаменитости (Томми Хилфигер, Кеннет Коул) играют самих себя, но и актеры не играют, а входят в кадр, как на подиум, — в качестве знаменитостей. Играет одна Доминик, которая очень старается, потому что хочет стать настоящей актрисой. Ей совершенно не о чем беспокоиться.
Представляешь, «Идиот» Достоевского от парней из «ДМБ», все по приколу, ничего святого. Звучит заманчиво. К сожалению, выглядит по-другому. Бондарчук бродит по фильму как сомнамбула по даун-хаусу, а поскольку режиссер и сценарист тоже ведут себя как натуральные дауны и врачей в округе не наблюдается, весь фильм напоминает дурдом, захваченный пациентами.
Режиссер Рой Андерссон снял в 1969 и 1975 годах два фильма, сделавшие ему репутацию гения, и бросил кино. За четверть века он не утратил блестящего чувства кинематографической формы, но приобрел тонну пророческого пафоса. Ровно так, как и должно было произойти с гением-шестидесятником, консервативным либералом, беззубым критиком. Даром что Швеция двухэтажная: со второго этажа падать не больно.
Один фильм, «Практикантка», поставил телережиссер с двадцатилетним стажем, другой, «Плохие девчонки», женщина, чей контакт с кинематографом до этого сводился к должности секретаря режиссера. Их (кроме английского языка и мизерного бюджета) объединяет еще только одно: в обоих играет Доминик Суэйн. Это значит: там есть на что посмотреть.
Взявшись за историю Ганнибала первым из киношников, Манн многому научился у своего героя. Ему-то лучше других известно, что кровь под полной луной выглядит непроницаемо черной.
Как только сине-розовая рисованная бабочка запорхает по экрану, оставляя серебряный след, и в обрамлении лампочек с гримуборочного зеркала загорятся буквы «ЧУДОВИЩЕ», вы окажетесь в эпохе диско. «Чудовище» — одна из самых показательных комедий тех лет.
Все эти кинематографисты играют в «Музе» самих себя, что в корне меняет смысл происходящего. Комедия от этого становится какая-то несмешная, больше похожая на сеанс психоанализа профессионального мазохиста. Голливуд радостно кается, что «утратил грань». Вот мы все тут утратили грань и в фильме без грани вам об этом честно рассказываем.
Тут еще какие-то более или менее связные разговоры разговаривают, осмысленные шуточки пытаются отпускать, колотят друг друга зонтиками, как Пьер Ришар, все как-то по-домашнему, по-человечески. Приятно вспомнить прошлый век. Преданья старины глубокой.
Этот фильм ужасов страшен для взрослого не больше, чем поездка по пещере ужасов. Залы смеются, и вовсе не нервным смехом. Прайс — ключевая фигура для восприятия фильма. Его фамилия, усики и манеры скопированы с Винсента Прайса, актера, игравшего злодеев в готических фильмах ужасов в 60-е годы, когда в Америке этот жанр играл в ящик.
Клинт Иствуд склеивает по кусочкам старую большую развлекательную программу с артистами, просторами, «Хьюстон, у нас проблемы» — нервами и космическими эффектами, и показывает мальцам со студии, как надо спину держать. Космические эффекты, кстати, предоставлены Джорджем Лукасом, и правильно: кому же еще служить компании Industrial Light & Magic, как не Всевышнему.
Именно такое кино и надо смотреть в рамках винно-водочного гулянья. Чтобы глупо, тупо, пестро и, главное, чтоб не было обидно, когда наутро ничего из просмотренного фильма не сможешь вспомнить.
О процессе съемок авторы фильма сказали: «Мы не снимали фильм, просто происходило нечто». Так что то, что получилось тоже нечто, видимо, не стало для них неожиданностью.
Еще лет двадцать назад такое считалось бы зазорным. Теперь оцениваем качество кражи: похищено красиво.
На самом деле это — радикальный режиссерский жест, полностью деконструирующий саму природу экранного стереотипа. Чтобы разоблачить клише, надо обнаружить его искусственность, взорвать иллюзию. Переодетые взрослыми дети, поющие чужими голосами, и оттого еще больше похожие на карликов в каком-то макабрическом балагане — дальше взрывать некуда. Можно только собирать по косточкам.
Произведением искусства этот предсказуемый фильм о предрешенности делает сквозная история матери героя. Ее сыграла Эллен Берстин, суперзвезда 70-х… Сцены с Берстин носят характер откровенного трэша.
Хороший французский режиссер Жан-Жак Анно хотел сделать хорошее кино о русском патриотизме в стиле старых военных фильмов, в которых пафос крика «За Родину! За Сталина!» и сейчас вышибает из зрителя слезу. Получилось у него это неубедительно.
Такой жанр, наверное, нуждается не в приглашении на костюмированный бал с участием знаменитейших отравителей, а в остроумных диалогах, ярких характерах и ударной концовке. Старожилы «Мосфильма» владели этими приемами вполне. От тех комедий остались только тени прошлого; если они и бродят ночами по коридорам «Мосфильма», то с призрака что возьмешь?
Пересказывать сюжет очередного (то ли 44-го, то ли 45-го) фильма Такаси Миике совершенно неинтересно хотя бы потому, что сюжет этот не имеет никакого значения. Гораздо интереснее увидеть за фильмом человека. Миике, маленький сорокалетний японец с желтыми волосами, с параноидальной безудержностью снимает по четыре фильма в год, вращаясь, как в беличьем колесе, в круге одних и тех же тем, настроений и образов.
Этот фильм нужно показывать двоечникам, лоботрясам и нерадивым работникам. Эти полтора часа страданий заставят их почувствовать на собственной шкуре: все в этой жизни следует делать хорошо и на совесть. Даже если ты не хлебороб, не шахтер, не мелиоратор, а всего лишь кинематографист. Фильм «Наблюдатель» — это символ неминуемого позора, обрушивающегося на головы тех, кто пренебрег этим правилом.
Фильм по рассказу Лючано Винченцони, автора сценария и продюсера «Смерти среди айсбергов», не претендует на статус шедевра, но бесценен как скромное ностальгическое напоминание каждому о цельном чувстве отрочества, когда воплощение мечты было в двух шагах, но все же — где-то впереди, и счастье оставалось неутоленным.
«101 Рейкьявик», скромный даже по европейским меркам фильм, — это приглашение к такой медитации по-исландски, на которое кое-кто уже откликнулся.
