Впервые Альмодовару удалось создать на экране идеальный баланс эмоций между мужчинами и женщинами: первые не умолкая говорят, а вторые (тоже впервые) — молчат. Слушая и любя исключительно ушами. Может, в этом и состоит секрет любовной гармонии?
Теперь и повелитель сверхбюджетов Джерри Брукхаймер вынужден считаться с тем, что грызуны хотят видеть на экране себя, причем не в качестве мягких игрушек и домашних питомцев из зоомагазина, а в роли отважных бойцов, побеждающих в схватке с человеческим разумом, который в «Миссии Дарвина» является главным источником зла.
Этот урок слепой безграничной преданности, впрочем, не главное, что пропагандирует «Вольт». Есть в запасе у авторов и месседж, что обычным, заурядным, лишенным суперспособностей быть совсем не страшно,- хотя им и не удается скрыть, что это бывает немного унизительно и довольно скучно.
Появись фильм еще несколько лет назад, он был бы воспринят как реликтовый осколок восьмидесятничества и мог снискать разве что тематический успех на Карловарском фестивале. Сегодня, в холодной атмосфере кризисной осени, его ностальгическая теплота согревает почти как добрый шотландский виски.
Несмотря на все потуги якутских кинематографистов примирить христианство с язычеством, последнее по итогам все равно перевешивает как более удобная и эффективная доктрина.
Главная загадка в «Призраке Красной реки» даже не в том, почему с прелестной отроковицы, проживающей в 1817 году в селении Red River в штате Теннесси, по ночам самопроизвольно сползает одеяло. Больше озадачивает, почему ее родителей согласились играть ветераны американского леденящего кровь кинематографа Дональд Сазерленд и Сиси Спейсек.
Достигнута ли в «Мертвых дочерях» эта цель — чтобы кровь беспричинно стыла в жилах, — зависит, наверное, от индивидуальной впечатлительности каждого конкретного зрителя.
Бельгийцы едва ли не более других европейских народов склонны к крайностям: и самые жестокие, и самые слащавые фильмы последних двух десятилетий сняты именно в Бельгии. Когда же они проявляют умеренность, рождаются такие вот трагикомедии, как «Совсем один».
Никакой ошибки быть не может: если б не Пэрис Хилтон, вообще не стоило бы огород городить, и если б не Ксения Собчак, никогда бы трэш с оригинальным названием Pledge This! не был замечен нашими дистрибуторами в компостной яме, куда сваливают отходы американского кинопроизводства.
Монгольский эпос сдобрен больше не политической демагогией, направленной на демонстрацию силы, а народными мудростями безвредного характера, помогающими рядовому воину выжить в неуютных степях Внутренней Монголии. Одна такая монгольская мудрость служит эпиграфом картины: «Не презирай слабого детеныша, он может оказаться сыном тигра».
Вот так и повзрослевшие братья Коэн, решив, что принципиально нового ничего они уже показать все равно не смогут, в конце бросают наскучившие им жанровые игры в вестерн, боевик и film noir, предоставив тем, кого это волнует, самим догадываться о возможной развязке.
Проблема смертной казни не стоит выеденного яйца по сравнению с дилеммой, которую ставит перед критиком «Жизнь Дэвида Гейла»: тварь ли я дрожащая или право имею выдать финал непонравившегося фильма?
Зарубежные аналоги — «Париж, я люблю тебя» и «Нью-Йорк, я люблю тебя» — несколько сбили с толку изрядную часть участников проекта про любовь к Москве, решивших, что если вкратце изобразить некое подобие любви между мужчиной и женщиной, а на заднем плане вклеить нарядную открытку с популярным московским видом, то задание можно считать выполненным.
Как и во всяком авторском кино, его главный герой сам автор, а не персонажи — фигуры достаточно условные. И если речь заходит о «конце века», это конец по Лопушанскому, который может тянуться еще бесконечно долго. В том числе и давно объявленный конец авторского кино.
Симптоматичная фраза из пресс-релиза подчеркивает, что фильм не разменивается на такие мелочи, как истории из жизни конкретных людей, а замахивается по меньшей мере на создание архетипа.