На днях у Сарика Андреасяна должен был выйти новый фильм — мелодрама «Гудбай, Америка», очень личный для режиссера проект. Но из-за пандемии коронавируса кинопрокат схлопнулся, и неясно, когда теперь кино увидит свет. Ярослав Забалуев поговорил с Андреасяном о его фильмах, а также о том, что он думает о провале «Защитников», готовит ли голливудскую карьеру и как относится к своим хейтерам.
— Расскажите про «Гудбай, Америка». Что это такое?
— Я всегда мечтал сделать кино на эмигрантскую тему. Мне это близко: из Армении переехал в Казахстан, потом в Россию, дальше пытался какое-то время жить в Штатах, когда снимал «Ограбление по-американски». Это фильм про связь с местом, где прошло твое детство, про то, что, где бы ты ни был, родина с тобой. Хотелось сделать кино в духе «1+1» или «Зеленой книги», чтобы и слезы, и улыбка. Трогательное, одним словом.
— Как и почему у вас произошел этот переход к более драматическому жанру?
— Я думаю, после «Ограбления по-американски». Хотя «Мамы» — тоже такая развлекательная драма. Недавно Юрий Стоянов мне сказал: «Сарик, жаль, что слово „всплакнуть“ стало настолько немодным в современном мире». Я люблю всплакнуть в кино, в этом всегда есть определенное очищение. И мне нравится дарить эту эмоцию больше, чем что-либо еще.
— В этой перемене сыграл роль и провал «Защитников», верно?
— Ну да, конечно, это был удар по карьере. Видимо, есть такая категория фильмов, которые весело обсуждать, но заплатить и посмотреть люди не готовы. И дело не в качестве. Просто если зритель хочет фильм про супергероев, то ищет голливудский блокбастер. Вот «Непрощенный» — это реальная история, она произошла в твоей стране. «Землетрясение» — про то, что произошло с твоим народом. «Гудбай, Америка» — про наших людей. А «Защитники» не нужны. Не ждут люди от российского кино инородных жанров — фэнтези, фантастики, хоррора. Заметьте, как быстро умерли хорроры. Один выстрелил, а потом все вот эти «Яга», «Русалка» и прочие — увы.
— Они зато продаются хорошо, как я понимаю, и на Запад, и на Восток.
— Мы тоже «Кому» очень хорошо продали на Запад, но это все равно что быть талантливым ребенком, которого не любит мама. Я хочу, чтобы кино заходило в моей стране. Поэтому мой режиссерский вектор и уходит в драму. В то же время я не жалею о своих прошлых фильмах, но, конечно, понимаю, что обо мне нельзя говорить хорошо, в тусовке не поймут.
— Как-то можно изменить вашу репутацию?
— Я думаю, что надо просто делать свою работу. Браться за то, что мне действительно интересно, и не хвататься за что попало. Это такая бедняцкая манера — страшно отказываться от работы. Такая же проблема у российских артистов. Но я стараюсь с этой привычкой справиться.
— Есть мнение, что «Непрощенный» и «Землетрясение» и их успех во многом основаны на эмоциональном шантаже. Это фильмы-мемориалы, язык не повернется сказать, что там что-то не так.
— Мне кажется, это просто отговорка. Кино хорошее, но не может же быть, чтобы у Андреасяна получилось. Надо придумать какой-то ярлык — эмоциональный шантаж, слезовыжималка, провокация, танцы на костях. Я мыслю так: на комедии я должен смеяться, а на драме хочу плакать. Я над «Списком Шиндлера» плачу, над «Форрестом Гампом» и не стесняюсь этого. Это что, тоже какой-то шантаж? С другой стороны, я прихожу на «Дюнкерк» Нолана. Он гениальный режиссер, я его обожаю, но я выхожу — ни слезинки. И у меня смешанные чувства: я ведь пришел, чтобы плакать. Но я уже перестал на голливудских фильмах думать, что сделал бы иначе. Есть режиссерское решение, и я либо принимаю его, либо нет.
— Неожиданно, учитывая, что благодаря постам на Facebook с критикой популярных фильмов вы неоднократно становились героем соцсетей.
— Я уже года два как удалился с Facebook. Понял, что мне Instagram достаточно. Там как-то честнее, добрее. Что касается тех постов, то иногда я писал их специально, понимая, что это будет обсуждаться. С другой стороны, я не скрываю, что не люблю артхаус. Даже не сам контент, а метод, которым он доносится до зрителя. Я считаю, что все-таки у развлекательного кино очень честный подход: вот это я, это мой фильм, выбор ваш — смотреть или нет. Я никого не заставляю, не прикрываюсь ни упором на социалку, ни мнением критики, ни разговорами в духе «Вы сброд и ничего не понимаете». Я считаю абсолютным враньем рассказы авторов о том, как они сопереживают героям или как сами через это прошли. Это как раз есть эмоциональный шантаж и провокация. «Теснота», «Дылда» — это все обман. Я преследую одну цель — понравиться зрителю. А Роднянский и Балагов преследуют цель поехать на фестиваль, взять статуэтку, им плевать на зрителя.
— Не думаю, что Роднянскому плевать, просто в данном случае он работает в другом сегменте кино.
— Но его зрительские проекты не выстреливают — «Девятая» та же. Зато в фестивальном мире он знает, на кого поставить, знает, что главное — сделать упор на социальный подтекст.
— Ну, все-таки на фестивалях тоже не дураки сидят.
— Не дураки, конечно. Просто миру не нужны хорошие фильмы про хороших русских. Нужны фильмы, где русский человек в дурном свете, где русский человек так себе, где к нему есть вопросы.
— А по-моему, в «Тесноте» нет никакой критики России. Там речь про 1998 год, про то, что Кантемир сам видел.
— А я видел землетрясение в Армении, но все равно по-другому про это снимаю. Там были мародеры, людей грабили, но хочу ли я про это рассказывать? Искусство должно всегда давать надежду. Я хочу просыпаться с чувством, что в мире есть смысл жить.
— Давайте вернемся к соцсетям. Instagram, конечно, добрее, но недавно вы там написали большой пост про Вайнштейна. Зачем?
— Мне стали писать в директ: «Сарик, как вы к этому относитесь?» И я честно написал пост о том, что для меня это все-таки история про выбор. Вайнштейн, безусловно, подонок. Но есть вопросы, к сожалению, и к женщинам, и к нему. Ни в одних показаниях не было, что он ударил, связал. Если тебе назначил встречу в номере гостиницы человек, у которого огромная кинокомпания, у которого есть офис, неужели у тебя, у твоего агента не возник вопрос, почему вас туда зовут? За себя могу сразу сказать: за 13 лет работы в кино ни разу не пользовался своим служебным положением.
— Но вы же понимаете, что снова провоцируете людей? Зачем вы снова и снова это делаете?
— Видимо, это мое какое-то неугомонное нутро, бунтарское. Но, мне кажется, я последние лет пять-шесть все-таки сбавил обороты. Может быть, я себя обманываю, но и отношение ко мне очень сильно изменилось благодаря видеоблогу. Мне стали писать: «Вау, вы, оказывается, молодой». Вообще, после личной встречи мне часто говорят: «Пожалуйста, простите, что мы о вас плохо думали». Кто-то сказал о тебе, что ты говно, и сразу есть что обсудить в тусовочках на Патриарших. Но я понимаю, что это представление меняется. Я же не отрицаю своих ошибок. «Защитники» не получились, я себя не оправдываю.
— Раз уж мы вернулись к «Защитникам», скажите, вы не собираетесь все-таки их продолжить? Я помню, изначально там были большие планы.
— С территорий, на которые мы продали фильм, был запрос снять «Защитников 2» как международный проект. Но я вряд ли готов снова подвергнуться такому глобальному троллингу. Это была настоящая травля.
— А вам самому они нравятся?
— Любой фильм нужно пересматривать спустя время. Когда ты его делаешь, ты каждый день в этом процессе. Тебе кажется, вау, драка классная, да вроде и эта сцена хорошая.
— Вам вообще нравятся ваши фильмы?
— Не все. Скажу честно, мне нравится дилогия «Мамы», мне очень нравится «Ограбление по-американски», мне нравятся «Землетрясение», «Непрощенный», «Кома», «Чемпионы». То есть фильмов семь-восемь из тридцати зашли, были приняты зрителем. Я считаю, что это хорошая статистика.
— Вопрос в том, нравится ли вам самому то, что вы делаете. Или вы пытаетесь просто угодить зрителю?
— Конечно, я думаю об аудитории. Мне лично не все нравится. В принципе по-настоящему только то, что сделано в последние три-четыре года.
— Кино для вас продолжает быть бизнесом? Приносит деньги?
— Последние года два я понимаю, что этот бизнес умирает. Будущего я не вижу. Кино перестало быть рентабельным. Слава богу, есть онлайн-кинотеатры, но они пока не способны окупить производство. Если бы не международные продажи «Комы», то этот фильм был бы в глубоком минусе. Я сейчас вижу бизнес в уходе на онлайн-платформы. Надо снимать сериалы или очень маленькое кино с бюджетом в полмиллиона долларов, чтобы ты продал на телевидение, на онлайн-платформы и окупился, а может, и что-то заработал.
— А бросить это все не думали?
— Лет пять-шесть назад, может быть, еще был шанс бросить, но в 35… Я с 18 лет занимаюсь кино, у меня одна профессия — режиссер. Я умею только это.
— Помню, у вас несколько лет назад был план запустить параллельно американскую карьеру.
— У меня в Штатах есть и менеджеры, и агент, но я в последние года два сам все это забросил. Я ходил на режиссерские кастинги, меня пробовали на фантастический фильм с Харрисоном Фордом. Я пришел к Марку Вахрадяну — это продюсер «РЭД», «Трансформеров» в Paramount. Сделал режиссерскую защиту, мы просидели час, по ходу разговора он позвал всех своих ассистентов. И в конце мне все жали руки. А потом Марк сказал, что режиссера выберет Форд. И понятно, что он выберет своего, а не парня из России, который и по-английски пока не очень. Там надо прожить какое-то время, заниматься этим вплотную. Если я уеду года на три, дважды в месяц буду ходить на такие кастинги, то в какой-то момент получу кино с бюджетом 5—7 млн долларов. Но у меня семья, дети, близкие, я пока не могу на это решиться. Вот в 18 лет, когда я приехал в Москву, мне все было нипочем. Нет, уверен, что у меня получится в какой-то момент, особенно если язык подтяну. Именно уехать сложно: слишком далеко, не налетаешься эти 13 часов. Но в глубине души, конечно, я хочу рискнуть. Лет в 40—45, когда дети подрастут, я смогу сказать: «Приезжайте к папе в гости, папа поехал». Там же карьера может начаться и в 60 лет. Другое отношение к возрасту. Поэтому я готов.
— Ну, хорошо, а в России у вас какие планы?
— Мне предложили снимать сериал, я пока не имею права говорить о подробностях. Если там все сложится, это может быть лучший сериал в России за последние 20 лет. Необычный, свежий, с неоднозначными героями. С этим проектом будет ясно осенью. Я очень хотел бы экранизировать историю Шаварша Карапетяна, который, когда в Ереване автобус упал в реку, спас несколько десятков человек, пожертвовав в итоге карьерой. Еще разрабатываю историю про то, как свадебные музыканты пошли на Вторую мировую войну. Просто есть видео, как армяне танцуют свой народный танец у Рейхстага. Я стал раскапывать эту историю. Нет ни одного фильма про то, что армяне потеряли 300 тысяч человек на войне, это нигде не воспето. Кроме того, я очень хочу экранизировать «Евгения Онегина» в стиле «Гэтсби»; сохранить эпоху, но переложить на современный киноязык. Частично все равно придется от себя писать, к сожалению, потому что в «Онегине» недостаточно диалогов для фильма. Он должен быть дорогим. На государство я не рассчитываю, пойду по миру искать инвестиции.
— Откуда у вас вообще возникла идея «Онегина»? Кто будет играть главную роль? Какая там будет музыка?
— Я читал «Онегина» в школе и перечитывал уже в осознанном возрасте. Мне кажется, этот текст очень резонирует с современным человеком — тема неразделенной любви вечная. Да и герой, который устал от жизни, ищет себя, умиротворения, сегодня особенно актуален. Самой важной мне видится фраза Татьяны: «Но я другому отдана и буду век ему верна». В этом есть очень сильный, верный посыл. Мне кажется важным показать «Онегина» молодежи, раскрыть тот подтекст, который неочевиден при первом прочтении. То есть я преследую во многом образовательную цель. Есть много экранизаций «Больших надежд», «Гордости и предубеждения», а у нас мало фильмов по русской классике. Мне бы хотелось исправить эту ситуацию. Когда я говорю про стиль «Гэтсби», то имею в виду, что мы сохраняем эпоху, но снимаем на современном киноязыке, добавляем лоска, атмосферы. Что касается музыки, то в «Гэтсби» поет Лана Дель Рей — у нас нет артистов такого уровня. Но есть прекрасная классическая музыка, которую можно освежить при помощи современных технологий, грамотно подобранных битов. Про кастинг на исполнителя главной роли я даже в Instagram у себя спросил: предлагали и Матвеева, и Биковича, и Риналя Мухаметова. Это все прекрасные артисты, кто-то из них мог бы играть Ленского, кто-то — самого Онегина. Но у меня лично пока нет однозначного кандидата, хочу провести полноценные пробы и честно выбрать того, кто подойдет лучше всех.
— Но вы же понимаете, что волна хейта поднимется не после выхода фильма? Она уже поднялась.
— Я понимаю, что если сделать «Онегина» неправильно, то хейта будет много, да. Но если сделать качественно, то эту волну, я уверен, удастся загасить.
