Доктор клоун: Вспоминаем лучшие роли Робина Уильямса

Робин Уильямс начал играть в кино, когда ему было под тридцать. На дворе был 1980-й. Новый Голливуд тонул, наступала эпоха блокбастеров. Первые роли не сулили актеру особой славы. Морячок Попай в одноименном эксцентрическом мюзикле Роберта Олтмена, провалившемся в прокате. Главная роль в «Мире по Гарпу», экранизации саркастического романа Джона Ирвинга, где Уильямс играл растерянного писателя, сына знаменитой феминистки, вынужденного повзрослеть мальчика, классного шута, выброшенного во взрослую жизнь.

Последнее обстоятельство сюжета вполне соответствовало биографии самого актера: с подмостков школьного драмкружка Уильямс ушел в нью-йоркский стендап, где быстро сделал себе имя. Его монологи вспоминают как захлебывающиеся, неудержимые, непредсказуемые. Вот раннее фото, где комик, скорчив рожу, держит свой же портрет с детской улыбкой. Типаж барного балагура, джокера и петрушки. Человек, для которого смешить других — значит удержаться на шаткой лестнице социальной иерархии. А также, разумеется, в карьере.

В 1970-е образ жизни стендап-комика, естественно, включал в себя постоянные вечеринки, алкоголь и наркотики. В 1980-е наступает отрезвление: в марте 1982-го, на следующий день после совместной вечеринки, умирает от передоза приятель Уильямса, Джон Белуши. Уильямс берется за ум, обзаводится семьей и начинает серьезную работу, которая включает уже расчетливую, довольно хладнокровную игру в классических масках комедии дель арте. Он часто Арлекин, иногда Панталоне, позднее — Пьеро. Почти всегда, конечно, эксцентрик и чужак.

Типичный чужак — русский мистер Иванов из снятой в разгар холодной войны обаятельной клюквы «Москва на Гудзоне». Неизбежно бородатый персонаж Уильямса старательно выговаривает русские слова и бежит в Америку от заснеженных московских очередей за «туалетной бумагой или цыплятами». Там он узнает, насколько лучше быть уличным музыкантом в Нью-Йорке, где всего вдоволь. Кстати, с ним вместе бежит агент КГБ — эмигрировавший к тому времени Савелий Крамаров, другой раскосый клоун. 

Бунтари и переростки

В своей интеллигентной честности и дружелюбии персонаж Уильямса мог оказаться и героем. Особенно когда консервативная, лишенная фантазии эпоха осознавала его как инородное тело. Идеально этот эффект сработал в драме Барри Левинсона «Доброе утро, Вьетнам», за которую актер был номинирован на «Оскар». Уильямс сыграл армейского радиодиджея в Сайгоне 1970-х, который вскоре превращается в ад на земле. Шоумен, символизировавший эмансипацию эпохи хиппи и гражданских протестов, не мог остаться просто весельчаком у микрофона и превратил свои эфиры в натуральное радио «Свобода». Контраст между честным парнем Уильямсом и солдафонами из начальства создавал очевидное напряжение, но в дальнейшем амплуа юродивого и почти святого среди закоснелых мещан надолго прилипнет к Уильямсу, пока окончательно не надоест и актеру, и зрителям.

Этот же образ искреннего аутсайдера в консервативной среде Уильямс развивает в классическом «Обществе мертвых поэтов» Питера Уира. Роль учителя-нонконформиста в закрытой элитной академии — одна из главных в карьере Уильямса. Романтик и экзистенциалист Джо Китинг дает юношам из буржуазных семейств ключи к мировой культуре, подстегивает их жажду к жизни, но и он, и его студенты обречены на прекрасное поражение. Не случайно стихотворение Уитмана, откуда взят обращенный к любимому учителю клич студентов «О, Капитан!», говорит о гибнущем герое. Кроме противопоставления вульгарному и прагматичному обывательскому социуму духовной элиты, возродившей в стенах учебного заведения то самое «Общество мертвых поэтов», здесь были упоение мистикой жизни и смерти, Шекспир и прочая романтика.

В том же 1987 году актер впервые работает с Терри Гиллиамом в «Приключениях барона Мюнхгаузена», играя короля Луны. Король был летучей космической головой, говорящей с итальянским акцентом, вполне безумной. Следующей, уже большой ролью Уильямса у Гиллиама был безумец Пэрри в «Короле-рыбаке» — потерявший все и слегка свихнувшийся бомжующий профессор, пристроившийся шутом к Джеффу Бриджесу. Еще более гротескная работа Уильямса — озвучание джинна в диснеевском мультфильме «Аладдин». Имитация голосов была коронным приемом Уильямса-стендапера, позволившим ему изобразить все феерические метаморфозы духа из арабской сказки.

Но в целом Уильямсу не хватало отрыва на всю катушку. Возможный диапазон нонконформизма в Голливуде 1980-х — начала 1990-х был донельзя сужен. Разрядить напряжение шуткой, произнести проникновенный монолог в камеру — вот и все. С другой стороны, как выглядит сегодня всеми любимая комедия «Миссис Даутфайр»? Разгильдяй-папаша (Уильямс), предпочитающий играть с детьми, а не воспитывать их, получает развод. Затем, загримировавшись под старую деву, он устраивается к бывшей жене няней, чтобы снова втереться в доверие к ней и детям. Ситуация скорее пугающая, чем веселая. Или «Капитан Крюк» Спилберга, где вместо отказавшегося взрослеть мальчика мы видим вновь ставшего ребенком сорокалетнего мужика в Неверленде-Диснейленде (Спилберг вывернул наизнанку театральную традицию, согласно которой Крюк и отец Венди — герои-двойники, их играет один и тот же актер, а тут отцовская фигура превращается в Питера Пена, а Крюка играет Дастин Хоффман). Питер забыл свое детство, но затем вновь его обрел и ведет в сказочном мире войну с капитаном Крюком (то есть как будто с самим же собой, но взрослым и циничным). Это же зловещая метафора отчаянного стремления поп-культуры не выпускать зрителя из уютной ловушки инфантильной беззаботности.

Третья «детская» роль Уильямса начала 1990-х выглядит еще более жуткой. Это скиталец во времени из сказки «Джуманджи», мальчик, затерявшийся в виртуальном мире настольной игры. Вначале он стал Робинзоном, а затем вернулся в свое детство, чтобы прожить его еще раз. Фэнтезийная притча того времени сегодня кажется прозрачной метафорой новой реальности кидалтов — жизнь как вечная ролевая игра, детство, затянувшееся до старости.

Амплуа переростка в коротких штанишках обернулось полным фарсом в провальном «Джеке» Копполы. Уильямс играет там десятилетнего мальчика, запертого в теле сорокалетнего (из-за редкой болезни герой растет не по дням, а по часам). Актерский вызов? Да, но даже пластика, мимика и неуловимо лукавый взгляд Уильямса не спасают вымученный сюжет и не избавляют зрителя от неловкости, когда взрослый дядя Джек обсуждает с малолетними «сверстниками» проблемы полового созревания.

Три терапевта

Метафорой всего творчества Уильямса можно считать «Пробуждение» Пенни Маршалл, где актер впервые играет врача. Доктора, надо сказать, тут затмил пациент (Де Ниро), но дело тут не в уровне экспрессии, а в образе первооткрывателя, который смог вернуть к жизни разбитых параличом людей, чтобы затем их вновь сковала болезнь (основанный на реальных событиях фильм рассказывает о попытках лечения жертв эпидемии летаргического энцефалита в начале ХХ века; зловещее совпадение: лекарство, изобретенное героем Уильямса, сегодня используют для лечения паркинсонизма, которым сам актер страдал в конце жизни). Но врач не отступает и надеется, что однажды откроет лекарство, которое воскресит всех.

Могут ли таким лекарством для зрителя стать юмор, доброта, сентиментальность и вера в человека, которая читается во многих образах Уильямса? Именно на этот вопрос пытался ответить «Целитель Адамс» комедиографа Тома Шэдьяка. «Смех — лучшее лекарство» — прямо заявляет фильм, где доктор клоун гримасами пробуждает у смертельно больных людей веру в лучшее.

Главная же роль десятилетия для Уильямса — это психотерапевт Шон в фильме Гаса Ван Сента «Умница Уилл Хантинг». Доктор сам находится в депрессии, его сложно назвать голосом разума: первая встреча с пациентом (Мэтт Дэймон), бунтующим юным математиком, оканчивается рукоприкладством. К тому же он отчасти растерян, поскольку ему приходится давать советы гению.

Герой Уильямса здесь — тот самый врач, который должен исцелиться сам. От травм детства, проведенного в плохом районе, от тоски по умершей жене. Он ранен и каждый день готов вновь биться за свою жизнь. На своем примере он учит Хантинга не винить себя (оказывается, в детстве Хантинг стал жертвой абьюза) и не избегать житейской рутины под предлогом собственного интеллектуального превосходства над окружающими. После «Уилла Хантинга», принесшего актеру «Оскар», стало очевидно, что лучшая игра Уильямса не там, где он пытается смешить зрителя, но там где он играет резко, болезненно. На титрах «Умницы» звучала песня «Мисс Несчастье» будущего самоубийцы Эллиота Смита.

Эпоха заката

Тут бы продолжить череду блестящих ролей Уильямса, но огромная фильмография актера слишком эклектична. Рядом с «Хантингом» — совсем уже глупый «Флаббер», где Робин воспроизводит образ бестолкового профессора, одного из тех яйцеголовых умников, над которыми так любит отечески смеяться Голливуд.

Но быть забавным в фильмах о серьезном у Уильямса также не выходило. Вот «Двухсотлетний человек» по произведениям любимого Уильямсом Айзека Азимова. Здесь Уильямс — робот с человеческим лицом и чувствами. Вместо научной фантастики получилась банальность о мудрости жизни и настоящем сердце железного человека. А из «Якова-лжеца», ремейка немецкого фильма о чудаке из Варшавского гетто, который врет соседям, что у него есть радио (и там передают, что советские войска скоро войдут в город), не вышло второго «Жизнь прекрасна» (сюжет фильма Бениньи, хотя и взят из совершенно другой книги, во многом похож на «Якова»). Уильямс, в отличие от Бениньи, не был трагически-безумным клоуном. Он просто выглядел благонамеренно, пока не начал вдруг играть отрицательных персонажей.

Поначалу герой Уильямса — еще не само зло, а просто порочный и завистливый клоун Радуга из черной комедии Дэнни ДеВито «Убить Смучи». Выгнанный за жадность из детской передачи, паяц хочет подставить новую звезду — носорога Смучи, которого играет Эдвард Нортон в потешном розовом костюме. В этой саркастической издевке над индустрией детских телеразвлечений стареющий Уильямс доказал, что может быть на экране и скользким, и грязным, и злобным.

Затем — страшная «Бессонница» Кристофера Нолана, в которой Уильямс предстал маньяком-убийцей, при этом, что характерно, убийцей-писателем. Безобидный и жалкий на вид, внутри его персонаж вроде холодной рептилии без чувств.

Наконец, в том же 2002-м вышел, возможно, самый пронзительный из фильмов актера — «Фото за час» Марка Романека. Тут персонаж Уильямса — одинокий человек-функция, Акакий Акакиевич из фотоателье. У него нет ничего, кроме фотопленок, которые приносят на проявку, пока не наступит век цифровых камер. Он воображает себя членом одной счастливой семьи, добрым дядюшкой мальчика с фото, сына постоянной клиентки. Когда оказывается, что в реальности эта самая семья не похожа на идиллический фотопортрет, маленький человечек идет на преступление.

Выкрашенный под альбиноса Уильямс сливается с белым хай-тековым фоном стен и поверхностей в супермаркете, растворяется в адской красноте проявочной комнаты, но мы помним его проступающий потерянный взгляд, дрожащую защитную улыбку. Это человек, обреченный на одиночество, позор и забвение безразличным глянцевым обществом; он единожды пожелал себе встать выше него и, вооружившись фотоаппаратом, вершить правосудие, точнее, шантаж неверного мужа.

Терминальная стадия

К XXI веку все убедились, что Уильямс может играть любые роли, но роли словно уже оказались разобраны. Актер продолжает много сниматься, и в этих фильмах мы обычно видим на экране ровно то, чего ждем, не более. На этом унылом фоне выделяется резкое выступление Уильямса в «Самом лучшем папе». Это черная, даже циническая комедия о писателе-неудачнике (снова!), отце-одиночке, сын которого погибает нелепой и смехотворной смертью. Пытаясь превратить злой фарс жизни в возвышенную трагедию, отец выдумывает самоубийство трагического подростка, подделывает его предсмертную записку и целый роман в дневниках. Окруженный наконец славой, сочувствием и читателями, герой Уильямса вещает на телевидении о любви, заботе о близких, учит, что суицид не выход. Мы знаем, что эта сладкая ложь несчастного человека, заодно отрицающая и сладкую ложь плохих фильмов с Уильямсом. В финале его герой вместе с одиноким другом своего сына смотрит «Ночь живых мертвецов».

Робин Уильямс покончил с собой в 2014 году после затяжной депрессии, не пожелав дожидаться, пока возьмет свое болезнь Паркинсона. При жизни он хотел сыграть Рубеуса Хагрида в «Гарри Поттере». Получи он роль, несколько поколений детей запомнили бы его навсегда. А еще он мечтал стать Джокером у Кристофера Нолана. Возможно, если бы эта мечта сбылась, вся история американского кино пошла бы иначе.