Что же, надо признать, что в сравнении с уидоновской версией это совсем другое кино. Связное и цельное, выдержанное в едином стиле, а еще — четырехчасовое.
Так «Земля кочевников» вдруг оказывается фильмом бесконечно консервативным — фильмом, который не просто устремлен в прошлое, но и избегает серьезной конфронтации с этим прошлым.
К счастью, четвертая часть «В поиске» заканчивается на клиффхэнгере; вполне вероятно, что за ней последует и пятый сезон, в котором главных героев ждет перерождение или даже моральное воздаяние, а зрителей — еще одно увлекательное шоу.
Пухнет от чрезмерности декоративно-прикладной мир фильма — вполне возможно, лишь для того, чтобы его как иголкой проткнуло отложенное почти до финала явление Земфиры.
Шоу о финансистах имеет куда больше общего с хитом Данэм про молодое и запутанное поколение, нежели с многочисленными теледрамами про банкиров и миллиардеров. Быть молодым, понятное дело, нелегко, но взрослеть — куда сложнее.
По-настоящему «Пристань», снятая не только без государственных, но и без столичных денег, удивляет не поворотами сюжета, но неожиданной и непривычной для русского кино прямотой: там, где московский кинематографист аккуратно выбирает каждое слово, провинциал беззастенчиво рубит с плеча.
Кажется, Борат Сагдиев вернулся, чтобы продемонстрировать: Трамп Трампом, новая этика новой этикой, а по-настоящему смешными все равно остаются лишь анекдоты про Рабиновича и блондинок.
Хон Сан-су в этой картине добивается удивительной, редкой легкости соприкосновения с бытием.
Пон Джун-хо выстраивает всю свою интригу не на абстракциях жанровых канонов — а на метко схваченных и выпукло изображенных реалиях корейской жизни: от кредитного безумия на дне общества до карго-культа, подменившего ценности на верхних слоях социума.
Собственный стиль и язык кино Гая Ричи уже давно представляет собой жиденький, почти безвкусный аналог типового английского лагера.
«Ассистентка» предпочитает попытку исследовать душевное состояние людей, которые на таких, как Вайнштейн, работали — и, пожалуй, главным источником мощи, эффектности этого аскетичного в своих средствах фильма становится не столько психологизм, сколько демонстративный отказ от него, осуществляемый через использование приемов совсем не очевидного с такой историей жанра.
Если предыдущие две серии франшизы еще хотя бы, пусть и не всегда по-настоящему успешно, сигнализировали о наличии хоть какой-то жизни за пределами этой центральной линии, то «Скайуокер» и вовсе оказывается связан ей по рукам и ногам, как цепями.
Как раз о власти и ее природе Нортон здесь в первую очередь и высказывается — что, конечно, несколько подрывает детективную интригу.
«Ирландец» оказывается фильмом и безусловно зрелищным, и начисто лишенным даже минимальных драматических всплесков — будь у него кардиограмма, она выглядела бы почти идеальной, с минимальными колебаниями амплитуды, прямой линией.
Темп, в котором развивается «Дылда», напротив, до монументальности медлителен — что в сочетании с тяжестью темы и будто бы избыточной палитрой кадра неизбежно и зрителя погружает, вводит в тот протяжный, неизбывный морок, в котором существуют как персонажи, так и сам послеблокадный Ленинград.
Выходя в космос, Клер Дени остается верна прежде всего себе. Центральной темой ее фильмов всегда была двойственная природа человеческого тела — и те противоречия, которые его неизбежно ожидают в условиях вечного существования, во-первых, с сознанием, а во-вторых, с социальным миром вокруг.
«Донбасс. Окраина» стремится прежде всего сообщить о бесчеловечности не одной из сторон, а всего этого конфликта в целом — продолжающего уносить по большей части невинные жизни до сих пор.
Пусть сценаристы применяют приемы, уже выжатые досуха той же «Легендой», ровно так же нагнетая напряжение к финалу, позаимствованная у реальной жизни чудо-развязка все равно генерирует выброс естественного, вполне правдоподобного с точки зрения спортивного боления пафоса. Так что для российского кино это все-таки движение не на месте, а именно что вверх.
Чем ближе перипетии «Праздничного переполоха» к фарсовым, тем сильнее ощущается успокоительный эффект, достигаемый режиссерскими приемами: когда в кадре все до одного находятся на грани истерики, зрителю остается следовать за спокойно, невозмутимо взирающей за происходящим камерой.
Джонсон ухитряется сделать достаточно, чтобы «Последние джедаи» — по крайней мере, на один-единственный просмотр — ощущались фильмом живым, дышащим, изготовленным штучным, а не конвейерным методом.
Сложился полноценный манифест не только свободолюбивой чернокожей женщины Нолы Дарлинг, но и Ли как автора.
«Жанр» — это, напротив, поспешная съемка на дешевую видеокамеру, короткие, часто бессмысленные сценки, ор, гам, вертеп — но это именно кино, более того, именно как кино русское — ни много, ни мало, безупречный и великолепный балдеж (извините).
Визуально мир «Бегущего» изменился не сильно — Вильнев разве что с помощью куда более продвинутых, чем были у Ридли Скотта, технологий зрителя в него не столько окунает, сколько утапливает, атакуя органы чувств блеском неоновых вывесок и монохромом радиоактивных пустынь. Достоинства нового «Бегущего по лезвию» при всей своей живописности — все же паразитического по отношению к оригиналу толка.
Предполагаемая душевность «Аритмии» больше говорит о том, сколь богат у русского зрителя опыт любовных терзаний, чем о душевном богатстве собственно фильма. Такой подход позволяет Хлебникову и его симпатичному кино утешать, но вряд ли способен привести к подлинному излечению.
Тот авторский стиль, к которому все уже привыкли и которому Германика не изменяет, безусловно заслуживает высокой оценки, но, к сожалению, на фестивале нет приза за операторскую работу.