О чем «МиМ», авторы новой версии, кажется, готовы ответить также расплывчато — равно как и почему персонажам Булгакова нужны были прощение и покой.
Эта приторность сойдет для рождественских каникул, когда любое шумное, мелодичное действо множится на торжественность момента, но праздники закончатся, а фильм останется недоеденным подарочным набором, где остались только нелюбимые конфеты.
Второй «Аквамен» в своей проблемности не просто фильм, а памятник болезненности карающего креативом продюсерского контроля, который столько лет отравлял всю серию.
Прославиться «Солтберну» удается по методе локальных таблоидов: чем грязнее в пересказе звучит сцена, тем больше заголовок на передовице.
«План» — PG-версия «Каникул» (адской и смешной комедии с Эдом Хелмсом, которую здесь пару раз почему-то повторяют один к одному), с традиционным финальным выходом Дэна на татами против оравы головорезов.
«Оставь» — слегка бесячая экранизация имиджборда по теориям заговора.
Понятно и праведно, как публицистика об эксплуатации бедных и свободе, ограниченной маской, которую можно выбрать во время ведения прямого эфира, но будто бы не по шапке монструозному хронометражу в 2,40 и прустовскому размаху, неоткрытый томик которого лежит на тумбочке героини.
«Химера», как и предыдущий фильм Рорвахер «Счастливый Лазарь», — живой организм, в сердцевине которого герой-аттракцион.
«Магия» обаятельна и остроумна, складывается в череду феерических скетчей, связанных незадавшимся производством грузной оды идеалам Маркса и Энгельса.
«День» — метакомментарий о консьюмеризме в целом и с перспективы хоррора в частности.
В лучшие моменты «Беспредел» достигает градуса уморительного безумия «Убойных каникул», такого же задиристого анекдота про непреодолимую разницу города и деревни.
Примерно в том же положении автор «Ночи», кажется, представляет и зрителя, полагая, что вместо глумливой ерунды с претензией на культ тот и правда смотрит «Крик».
Замахнувшись на классическое «Черное Рождество», Уэкслер ударила на его ремейк пятилетней давности. Спасибо, рецептом хорошей корочки пирога поделились, записывайте — масло, разрыхлитель и водка.
На два неподъемных часа «Кэнди лэйн» уходит столько подсветки, что от этого светопредставления легко устать, так и не дождавшись идейного ревендж-сиквела «Доктора Дулиттла», в котором Эдди Мерфи наконец мутузит животный мир.
Это преимущественно добротный семейный Disney из нулевых, по которому сейчас только и приходится тосковать.
В мелочах «Рождеством» Амелла и Мистер и правда тяжело не проникнуться, ведь там, где просыпается ненависть к челке бывшей, теплится и любовь.
Настолько обескураживающе бесконфликтный рождественский хит Netflix, что смотреть его, в общем, просто незачем.
В 80-х с должным масштабом это был бы канонический рождественский фильм, но он вышел в наших 20-х на Disney+, потому никто даже не старается — за такое с табло непослушных авторов «Девятки» точно выпишут не скоро.
Наполеон — строки в хронике, имя и натянутая на ничто двууголка. На протяжении двух с половиной часов с Бонапарта, как с чаплиновского бродяжки, так и норовит слететь шляпа — тот ее неустанно ловит и придерживает, а когда она все-таки оказывается на земле, вместе с ней падает и ее хозяин.
«Оставленные» состоят из маленьких объединяющих приключенческих секретов, которыми обычно принято мерить рождественские недели — ими не хочется делиться так же, как не хочется делиться и этим фильмом (больно личные и дорогие сердцу моменты).
«Манодром» все больше напоминает неосознанную пародию на десяток «культовых» фильмов про расправляющих плечи социопатичных антигероев.
Издали получается совсем безлико — так, что за усами и не разглядишь, что был за человек.
Кажущаяся полярность точек зрения в фильме (пресловутое верю/не верю) — фиктивна, и, когда его авторам все-таки приходится заговорить серьезно, бессилие человека перед метафизикой зла по инерции все равно сводится к механике гэга.
Каурисмяки точно 20 с лишним лет просидел во внутреннем изгнании то на кухне приятелей, то за стойкой бара, и происходящее в мире все это время отслеживал сугубо по радиосводкам.
Поражает, прежде всего то, с какой легкостью Петцольд на примере скучающей, рефлексирующей, мятущейся и просто дышащей полной грудью молодежи экранизирует стихотворение Гейне «Асра» длиной в шестнадцать строк. Ощущается этот фильм в длину — в те же 16 строк, этого отрезка хватает чтобы внутри Томаса случилась и смерть, и перерождение.