Звездный актерский состав практически лишен возможности играть (просто нечего), диалоги ходульны и часто нелепы, само действие неуклюже поделено на главки, но открытия на каждом шагу — странное сияние, окутывающее замысел, словно Мерцание, не дает оторваться от фильма.
Предмет картины трудно уловить и невозможно обозначить. Есть только странное наваждение жизни, ее чудо, переместившееся на экран. Очень буквальная — яркая, напоминающая о цветах фруктового мороженого — картинка и динамика ручной камеры наделяют «Проект» осязаемой силой. Фильм, кажется, можно потрогать.
Это фильм, в котором ясно различимы традиционные черты большой мелодрамы — слезливая история человеческого испытания, отличные диалоги и серьезные актерские работы.
Думаю, что, сделав определенное усилие, каждый сможет распознать то, ради чего фильм и затевался — тихий крик о тщетном неумении хороших людей во всякое время поставить себя на твердую ногу.
Для вестерна правда (как и неправда), справедливость (как и несправедлиость) — понятия корневые, без них он рассыпается как карточный домик. Зеллнеры со своим домиком безжалостны. «Девица» — это вестерн эпохи постправды.
Детские фантазии уживаются в этом произведении с вполне себе людоедским взрослым юмором, постмодернистской игрой в бирюльки и серьезным посылом
Несмотря на вполне праздничный вид, «Лед» — это кино, свидетельствующее о кризисе. Коммерческий кинематограф настаивает на том, что зрителям необходимо исключительно легкое развлечение, непременный хэппи-энд и песенка, и в этом безусловный признак депрессии, усталости от любой актуальности.
Неоклассический вестерн снят с несвойственной нашему времени обстоятельностью и вместо постмодернистских игр с жанром призывает в союзники фильмографию Джона Форда и Говарда Хоукса
«Тоня» остроумна, «Тоня» эксцентрична, хочет всем понравиться и работает в рамках актуальной повестки.
Это очень современное кино: в нем нет своих и чужих, только чувство опасности, злая, страшная стихия, которая пронизывает пространство смертью и мерзостью, меняя значения и функции любых предметов и существ. Человек перестает быть человеком, собака — собакой, крыса — крысой.
«Три билборда» — трагедия пополам с черной комедией: есть где поплакать и есть где посмеяться. После «Семи психопатов» режиссер отходит от бессердечного постмодерна в сторону чего-то более возвышенного и осмысленного, грубо говоря, от истерики к меланхолии, от Тарантино — к Коэнам.
Фильм переполняет энергия импровизации и ощутимого актерского удовольствия. Блестящий состав исполнителей играет не менее представительный набор социальных масок.
Хаос вместо баланса, смерть вместо Силы. Джонсон заставляет зрителей повзрослеть, запросто показывая, что лазерный меч — всего лишь игрушка, а космический флот — пустое там, где бьются не Добро и Зло, а простые человеческие амбиции и обиды.
Не исключаю, что в связи с развитием скандала Netflix уже разрабатывает (и правильно делает) сценарий игрового фильма — мощного политического триллера, в котором роль президента Путина мог бы исполнить Кевин Спейси (упс!).
Все это не выглядит смешно только благодаря самоотверженной игре Николаса Холта, который успешно интерпретирует главного героя как, в общем-то, симпатичного парня, деформированного сначала несчастной любовью, затем — войной, а после — славой.
Все это уже, конечно, было — и прежде всего у самого Лозницы. Вторичность, самоповторы и карикатурные преувеличения — это не страшно: в конце концов, в этом может заключаться авторский стиль. По-настоящему страшно, что режиссера уже совсем не занимают те, о ком он рассказывает.
Аперитив, закуски, первое, второе, сыры, десерт — на эту благостную повестку герои отвечают раздражением, сарказмом, ресентиментом, гневом. И за искусную сервировку этих блюд Моверман точно заслужил свою пару мишленовских звезд.
То ли ретрофутуризм с телефонами, автомобилями и синематографом, то ли куртуазная почеркушка из девичьей светелки, то ли высокая драма о принятии государственной судьбы. Любой выбор был бы впору. Но договориться о том, во что должна вырасти «Матильда», и кого предстоит сыграть команде первоклассных актеров, авторы фильма, кажется, так и не смогли.
При бюджете меньше десяти миллионов долларов «Салют-7» выглядит на все сто.
Возможно, через несколько лет фильм Эньеди уже не будет производить такого острого впечатления, какое он производит в современном громокипящем, до крайности политизированном пространстве. Но сейчас именно эта неприкаянность и неуместность кажется его сильной стороной.
Изображение апокалипсиса — это серьезное испытание для любого состоявшегося кинематографиста с возможностями. Тест на способность артиста к самоограничению. И Вильнев, следующая надежда Голливуда после Нолана, его блистательно проваливает. Он дарит нам красные пустыни, напирающий на гигантскую стену океан, брошенные города, дарит циклопические мусорные кучи и отбирает 163 минуты времени.
Это грустный фильм, который даёт своему зрителю чуть больше, чем эта грусть. Но не настаивает на этой грусти. Кому-то смешно, кому-то страшно. Конец у всех один. Но пока мы живы, есть возможность сдать назад и не лететь на своём звездолёте с удушающей ближнего скоростью.
Резо Гигинеишвили оказался тонким постановщиком. Он отпустил материал на волю. И в обстоятельствах благополучной по советским меркам, красивой, буржуазной Грузии смог передать ощущение духоты, сладкого гниения и тотального «нрзб» доперестроечных 80-х.
Конечно, любой фильм в сути своей метафора, которая рассказывает не совсем то, что показывает. Но этот душный и пышный мираж не она. На сей раз экран изъясняется со всей возможной прямотой. И именно за это стоит ценить «маму!».
Главная проблема «Гоголя» — это не сало и сальности, а размер экрана, на котором фильм выходит в прокат. Это понимают, кажется, все, кроме отдела рекламы, который толкает зрителям свое кино как условный русский блокбастер