Дуреешь от некоторых рецензий! Потом вспоминается, что 'мир это зеркало', ну и восприятие его соответственно тоже зеркально. Любопытно, что же тогда можно назвать человеческим прогрессом, если врач Митя записан в 'деградирующего'? Интеллигенция там, или нет это уже несущественные детали. Можно конечно нагородить философии, но не тот случай, тут правильнее упростить - посмотрим по плодам... А по плодам-то выходит ого-го какой прогресс личностный! Такой какой многим критикам фильма и не снился.
Конечно, весь отрезок жизни молодого врача (которого, заметьте, местные исключительно на 'вы' называют), как пощечина всяким человеческим новообразованиям в виде брокеров-крупье, рассевшимся в инотачках по Московским пробкам. Вся идеология которой подпитывается эта публика, приватизировавшая культуру, интеллектуальность, аристократизм и массу других на самом деле непокупных понятий, - с тем, что показано в фильме, никак не совместима. Отсюда и желчь со слюной, и гримаски.
А что же в фильме? А там показан скелет любого общества - люди, которые при любых условиях будут делать дело. Лечить, когда нечем лечить; помогать, когда уже поздно помогать; жить, когда тебя оставляют и предают близкие, когда уже невозможно жить. И та безнадега и мертвость окружения лишь фон на котором ярко горит этот человек.
Может быть поэтому финал фильма повторяет другую историю, про другого Человека, который лечил души, и тоже был предан, и тоже был убит теми, кого лечил. Но хуже фильм от этого сходства не становится...
Если человек хочет жить, может любить, он жив и найдёт место на земле. Над ним небо, над этим главным героем 'Дикого поля', вокруг волны казахской степи. Возможно, у авторов фильма был соблазн сойти на язык притч в таком вот взгляде на человека, - доктора, в первых кадрах скачущего на мотоцикле среди стремительных табунов лошадей, с этими ветром, солнцем, домом. Но нет здесь никакой метафизики, кроме той, с какой иной раз люди сталкиваются в реальности, и для которой нет слов, слова не нужны.
Почему он здесь этот Митя? Он отвечает женщине, которую любит: здесь удивительно - люди не умирают. Митя - странный, когда смотрит на почтовый ящик, на каком-то языческом столбе, и словно молится среди всей этой бескрайности глухой его пустоте – писем нет. Он странно втянут в эту степь без прикрас, но живучую, как вода.
В этом кино есть то самое ощущение прекрасного. Сокрушительного, юродивого, трагического, и внутри всего и над всей бесконечностью, внутри каждой её малейшей части - есть просветление, то, чего как воздух не хватило «полевым» работам Звягинцева, отчасти «степному кино» Вырыпаева. Просветление здесь дико.
Тонкие оттенки юмора грузинских короткометражек 70-80-х, тут я не сомневаюсь, почему, как они проявились среди казахов, в этой здешней природе. Не в колорите же дело, юмор такой всплескивает, оживляет, не по желанию отвеселить\ся, рассмешить\ся , не как какие-нибудь комедийные особенности национального житья-питья, не как элемент пародии или бурдлеска, а от избытка жизни, её ввселенской непостижимой сути, хотя иной раз ощущение, что от жизни капли крови остались, сердце ползёт, сердце стоит, медвежья пуля в животе, молния насквозь прошила.
Тут надежда проста.
9 из 10, может, и 10 из 10, не знаю, вчера только посмотрела) 29.01.09
Я прочитал много комментариев к этому фильму по всему интернету, и вижу, что многие не понимают, о чём он. Если администраторы не против, я хотел бы объяснить.
В фильме рассказывается о человеке, который приехал в степь, в 'поле'. Он там живёт и работает. Совершенно не важно, где это находится и когда это происходит. Это могло быть и в Казахстане, и в Мексике, и в Марокко, и в прошлом веке, и в нашем. Да где и когда угодно, это неважно.
Главное, что герой живёт в стеснённых условиях, вынужден работать, не имея должного оборудования, нужных для работы вещей. И при этом, заметьте, прекрасно справляется, никому не жалуется, не опускает руки.
В этом-то как раз и идея: делай всё, что от тебя зависит, идеально. Несмотря ни на что. И если все так будут поступать, всё будет в порядке.
Дикое поле: в центре вселенной, в пустоте, в сухом безжизненном краю, в чистилище живет врач. Он спасает жизни, продлевает страдания и размышляет, а зачем живет он сам-то. А край совсем неживой. Ни травинки, не насекомого, ни животных, ни птиц. Откуда бралась вода мне тоже непонятно. Все в этом фильме бралось из неоткуда. А жизнь ли это, да и не жизнь вовсе. Кто согласился бы вот так жить на краю света, в дырявом доме, одинокому и страдать о том, что кончились бинты.
Фильм строится не на главном сюжете, а с помощью разрозненных, ничем не связанных, нелогичных микросюжетов. Но через все проходит одна единственная идея: идея жизни. Жить или умирать каждый решает сам для себя. Врач в этом фильме абсолютно ненужный элемент. 'Берите деньги, деньги тоже скоро закончатся'.
Фильм скучнейший до невозможности, сухой - как дикое поле. и оторваться герой не может, прирос к единому месту. Но фильм великолепный. Все в фильме живет в ожидании бога. Дождутся ли они его так никто и не узнает.
Все приходящее исчезает, все приезжающие уезжают, все живущие умирают, включая и самого врача. Конец абсолютно логичен и даже предсказуем. Это не конец врача или чего-то еще, это конец фильма, фильма о жизни.
Не стоит давать фильму самую категоричную оценку. Это фильм-метафора, фильм-притча, а значит он не о враче, а о каждом из нас, которые живут в пустыне и ждут писем откуда-то оттуда.
Последняя, крайняя степень непонимания возникает, когда человек говорит серьёзно, а собеседник понимающе ухмыляется, воспринимая сказанное как удачную шутку. Можно всё происходящее воспринимать с иронией, идиотически радуясь внутреннему остроумию универсума, оправдывая тем своё честнейшее нежелание жить вечно, быть всегда, и это есть самый дурацкий, самый интеллигентный, самый унизительный для нас путь.
Насколько тексты Луцика – Саморядова хороши сами по себе, настолько все реализации, предпринятые в дикие девяностые, отвратительны. Рискну предположить, почему. Эти сценарии сделаны абсолютно серьёзно, без тени иронии, повествуют они о нормальных людях в их реальном бытии, и если мы в силу не знаю каких причин воспринимаем сие действо как набор гэгов, связанных между собой сентиментально-пародийным повествованием о русском мужике, как он есть, то есть в драной тельняшке и засаленной телогрейке, как о персонаже нелепом, чудаковатом, запойном, но и где-то в чем-то чрезвычайно картонно милом, то это есть лишь наша проблема (и проблема эта серьёзнее, чем кажется на первый взгляд)
В несчастьи человек свободнее, потому честнее, привычка к несчастью атрофирует чувство юмора в нашем эстрадном понимании, рождая особый род стоицизма, про который и ведут свою речь авторы. Они пишут пространство, само себе достаточное, с особями, самими себе достаточными, живущими, простите за банальность, своей жизнью.
Эта жизнь включает и запойные сорокоусты, извините, с тоски, и пальбу в людей медвежьими пулями, простите, от ревности, и фарфоровую вазу за сто рублей старыми деньгами.
Врач Дмитрий Васильевич здесь инородное тело, представитель иной цивилизации, инопланетянин. Чтоб безболезненно в этом пространстве существовать, следует врасти в него, иначе исторгнут будешь, как нечто неперевариваемое. Он и врастает, и вполне успешно, как это ни странно: иногда, решая некую проблему, или дилемму, достаточно быть просто хорошим человеком и уметь что-нибудь делать руками.
Обратим в скобках внимание, что восклицают на тему «всё пропало» здесь люди чужие, пришлые, милицейский участковый и медицинский начальник из не очень близкого города. У местных не принято всуе поминать бога, пускай даже отвернувшегося, а потерявший над этими местами контроль Кремль и исчезнувшие как вид «коммуняки» есть явления безусловно положительные, здешнюю энтропию улучшающие.
«Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции…»
И всё же немного страшновата вся эта мифология, ведь здешние боги, удовлетворившись Митиными человеческими качествами, чтоб оставить его здесь навсегда, ведут себя как неуёмные родители, сначала выдав замуж его городскую невесту (не понравилась, видать то), настойчиво сватая ему красавицу из местных, Кочубееву дочь(вытащив из неё пулю, он, как честный человек, никуда уже не денется), устроив побоище на почве страсти, его руками вытащив с того света двух человек, зарабатывают ему авторитет, который стоит очень дорого. Далее всё как положено, в виде обряда инициации с соблюдением приличий, то есть предоставлением свободы выбора или, как минимум, её видимости. Впрочем, сколь она – эта мифология – страшна, столь же и красива. Удивительный в своей завершенности рисунок.
Михаил Калатозишвили, построчно реализуя авторский текст, делает очень хорошее кино. В аккуратности, с которой действует режиссер, намеренном нежелании добавлять какую-нибудь вполне безобидную отсебятинку, как свидетельство собственной состоятельности, видится мне и природный ум, и вкус, и безусловный человеческий талант, который встречается в наши дни не так и часто. Еще одного прибрали.
Дикое поле не пахано, не сеяно, ветрами досуха выжато, ногами до пыли истёрто. И люди живут здесь дикие: то больную корову к человеческому доктору притащат, то стрельбу затеют у того же доктора во дворе, то ударенного молнией в землю зароют, мол, исцели, сыра земля, на тебя уповаем. И ведь явится языческое чудо сей оставленной Богом местности – не для того, чтобы врача посрамить, а дабы силушку природную подчеркнуть. Что осталось-то после развала большой страны? Законов нет (тут каждый – сам себе закон), власти нет, лекарств – и тех нет. Лишь земля и есть: дикое перекати-поле, пограничные земли незнамо какого государства, неприкаянная глушь на окраине мира. В странное время живёт доктор Митя, да и есть ли оно, время-то?
Соединить обрывки дней действительно нелегко: что за годы на дворе, какого царя царствование – с ходу не понять. Вроде милиционер на коне, неуютные, кашляющие и глохнущие автомобильные коробки – принадлежность длинного века двадцатого; перестрелки и блуждающие по холмам одинокие странники привнесены из эпохи освоения земель совсем другого континента; зато желание отрубить поверженному врагу голову лопатой («на память») так и пышет жаром истовой варварской дикости. И с пространством творится неладное. Есть ли иное жильё в этом захолустье, помимо потрёпанного сараюшки доктора, иной ландшафт, кроме монотонных холмов и пропылённого дворика – неизвестно; куда ни пойди, а ноги повествования неотступно возвращаются обратно, словно все дороги в округе сговорились вести исключительно сюда. Заколдованное место, крабатова мельница, магнит, что настырно притягивает все окрестные блуждающие души, от главной местечковой красавицы до юродивого ангела смерти. А в эпицентре всего Митя – талантливый врач, зачем-то изгнавший себя в эту тмутаракань, меньшую сестру волошинской киммерийской степи – то ли интеллигент, ушедший в народ, то ли святой в полупустыне.
Впрочем, вряд ли идея высокого служения была первостепенной для сценаристов Луцика и Саморядова: их «Дикое поле» – остросоциальная притча о безвременье девяностых, поминальный плач по России с поиском корней её извечной неустроенности. Вероятно, мотив окраины, этакой обочинности русского народного бытия был близок им, творцам постперестроечной эпохи, так и не перешагнувшим рубеж нового тысячелетия. Их «потерянное время» кричит рассерженными голосами героев, потерявших не только веру, но и правду, ведь даже до звёзд ближе, чем до бесчестной и бестолковой власти. Режиссёр Калатозишвили смягчил эту болезненно-едкую горечь до медитативной тоски нулевых, но и у него постреформенная страна похожа на постапокалиптическую и – одновременно – на страшненькую сказку дремучей древности, но с железным привкусом ордынского владычества. Азиатский пейзаж, полукочевой уклад, раскосые глаза девушки, которой босиком ходить привычнее, чем на каблуках вызывающе-красных туфель… Не на Запад, а на Восток бредёт Россия, а то и затравленно бежит от правительства воров к племенным союзам разбойников. Если что и держит ещё этих людей вместе, то кровь, земля и упрямая воля к жизни.
Однако есть ли в ней смысл? Скорее б война началась, всё б веселее – рассуждает то ли пациент, то ли кто-то из создателей; и чудится в этой беглой фразе глубинная правда о сути национального характера. А что за жизнь для русского человека – без великой идеи, без радости общего преодоления трудностей, без выстраданных кровью и потом побед? Просто существование – скучное, рутинное, пустое. Оттого и не по сердцу нам хроническое межсезонье общества, потому и сытость не приносит счастья, что утеряно это смыслообразующее начало, без которого всего-то и остаётся, что пить от тоски сорок дней, как герою Ильина, стрелять в белый свет, как в копеечку, и бесконечно жаловаться. Не потому, что раньше было лучше, а потому, что раньше было для чего страдать. Хорошо Мите, сбежавшему от покупных благ цивилизации в первозданный простор – у него занятие есть, дело чуть ли не безнадёжное, но сама значимость его искупает все тяготы неприкаянного быта, бегство невесты и лекарственную недостаточность. Вот в чём сила, брат. Ничего не тяготит более, чем угрюмая предопределённость грядущих лет: родиться, прожить, умереть, удобрить собой дикое поле, на котором от тебя и следов-то не останется.
По Луцику и Саморядову Россия умерла и отправлена в языческий ад, где правит хаос, а тусклая навь пустынна и беспросветна. «Дикое поле» Калатозишвили попытками пусть вяло, но всё-таки достучаться до господа, больше напоминает чистилище, и в такой трактовке нам способна помочь искупительная жертва. Финальным аккордом истории он эту жертву приносит, ударом скальпеля вместо иудина поцелуя, с зелёным воскрешением безрадостных холмов в долине смертной тени. Забери меня домой, просит человек, обращённый лицом к небу. Нет правды на земле.
Об этом фильме меня стала расспрашивать подруга из Америки. Он произвел сильнейшее впечатление на русскую общину. В Штатах его много показывали в кинотеатрах. Я стал искать - не могу найти и все тут! Это при том, что в подземных переходах вовсю торгуют оскароносными 'Старикам тут не место'(как выяснилось, самое место) и 'Миллионером из трущоб'. (Оскар в наших переходах в большой цене.) Кончилось тем, что переслали мне из Америки наше 'Дикое поле' - душу потревоженную успокоили...
Мое мнение, естественно, не бог весть что, но мне показалось, что это один из фильмов, претендующих на первую тройку фильмов России! Кланяюсь в пояс династии Калатозишвили подаривших нам в СССР 'Летят журавли' и сегодня в Россию 'Дикое поле'. Это настоящее.
Фильм, несмотря на внешнюю простоту, абсолютно непростой. Колоссальный философский подтекст дает простор множеству интерпретаций. Одна из таких парадигм - Человек и Степь, попытки интерпретации ее Старик и Море, Человек и Природа, Доктор и Глубинка (Чехов), Землянин и Неведомое (Стругацкие). Герои парадигмы - пионер, первопроходец, сталкер и т.д. Суть парадигмы в двух словах: Человек погружается в Стихию и эта Стихия непрерывно предлагает ему задачки, в решении которых и проявляется его человеческая сущность.
Заметим разницу между Тарковским в 'Сталкере' и 'Дикой степью'. Там где Тарковский пытается вытащить фильм усложнением, Калатозишвили описал ситуацию лаконично и сразу выиграл. Лаконизм отослал зрителя непосредственно к чувствам, позволил забыть интеллектуальные схемы, включил восприятие на уровне архетипов. (Что, кстати, не получилось у Тарковского, буквально заблудившегося в переусложненных сталкерских тропинках ). Нет режиссера, нет сценария, нет актеров - есть жизнь, есть некие базисные смыслы, описанию которых не мешают цивилизационные нагромождения. Согласитесь, это очень тонко снято, ненавязчиво и без нотаций.
Высочайший класс режиссера сказался и на актерской игре. Сюжетные ситуации, мягко говоря, труднопредставимы, но ведь мы же верим! Верим благодаря впечатлению высочайшей реалистичности. Временами посещает ощущение даже документализма происходящего.
Объем фильму создает глубочайший культурный контекст: Лев Гумилев, Чехов, Хемингуэй, Стругацкие, Тарковский, Арсеньев, даже Фенимор Купер (ряд можно продолжать еще долго).
Мне непонятно только одно: этот фильм произвел сильное впечатление даже на американцев, почему же у нас он практически не замечен?
Безлюдье. Вокруг ни души. Посреди бескрайнего поля - хибара, в которой живет и работает молодой врач. Он лечит всех: от людей, которые в двадцать первом веке не научились обходиться без оружия, до коров и других животных. Он все время ждет письма от девушки и продолжает делать свою работу в невыносимых условиях. Его выдает лишь одежда - здесь он не так давно, и это видно в сравнении с тем, как одеты другие персонажи.
Молодой парень делает все сам: стирает, убирает, пытается наладить в безлюдной степи свою жизнь. И, знаете, по-моему, это вообще первый фильм, где я увидел честную улыбку в искренних глазах у врача от того, что у него получилось спасти жизнь умирающей девушке ( причем, в условиях нереальных, казалось бы, где люди спят рядом с животными в степи, а подлость не имеет границ ). Весь фильм мы наблюдаем, как человек делает честно свою работу и его самообладанию и выдержке начинаешь невольно завидовать. Просто пока еще есть такие люди.
В фильме идет речь о бескрайней свободе, о том, как человек будет себя вести, если его поместить в очень плохие условия и дать ему волю делать все, что захочется. Естественно, каждый будет вести себя по-разному, потому что все мы - разные. Одни стреляют, а другие вынимают пули из раненых. Так будет всегда.
Фильм не спешит действиями, позволяя человеку определить наперед, чем все закончится ( я имею ввиду сюжетную линию ). Превратится ли молодой врач в скотину или нет? Перестреляют ли друг друга остальные персонажи?
На мой взгляд, основная мысль сводится к тому, что авторы заставляют задуматься о природной дикости человека и, чтобы ярче это показать, помещают честного и ответственного молодого врача в условия, в которых он не привык ни работать ни жить вообще. И, я думаю, финал фильма совсем неутешителен. 'Хочу домой' - слышим мы из уст персонажа Олега Долина. Дикость есть дикость. Он уже почувствовал, что еще шаг, и он постепенно начнет превращаться во что-то омерзительное. К тому же, название фильма символично. 'Дикое поле' - дикое пространство мира. По фильму наш честный и ответственный молодой врач должен спиться, он обязательно возьмет в руки оружие и будет стрелять (неважно в кого, просто от скуки) и превратится в чудовище, которое будет ненавидеть весь мир. На развитие личности в любом возрасте влияют наследственность, среда и воспитание. С первым - непонятно, а два других фактора обязательно превратят человека в зверя, нужно только время.
Авторы фильма подталкивают зрителя к мысли, что там, где царит хаос под видом безмерной свободы, там человек никогда не останется человеком. Происходит перелом в сознании. Финал так и остался открытым: останется ли персонаж Олега Долина человеком или превратится в злобное животное? Это вопрос извечный, на который на сегодняшний день никто не в состоянии дать вразумительный ответ.
Не побоюсь этого слова, но я бы назвал игру Олега Долина гениальной, а сам фильм просто великолепным и по сценарной разработке, и по актерской игре остальных персонажей ( там немало громких имен ). И Михаил Калатозишвили, надеюсь, еще порадует великолепными фильмами.
Немые казахские степи, сухая дорожная пыль, негромкое радио, деревенский мир без начала и конца. Новая картина Михаила Калатозишвили «Дикое поле» продолжает традиции «степного» кино в кинематографе. «Замороженные» кадры, незатейливые диалоги, неспешность и простота – не то притча, не то метафора. Скажите «видели, знаем» - попрошу всмотреться внимательней. Потому что Калатозишвили нашел новую формулу современного «умного» кино.
Фильм снят по снятый по сценарию Петра Луцика и Алексея Саморядова, написанному еще в 1994 г. Режиссер взял историю о молодом враче Мите, приехавшем на работу в глухую казахскую степь, немного перекроил, добавил новых героев, снял и заслуженно получил овации критиков и статуэтки множества национальных премий. Подкупает картина многим: незвездным, но талантливым актерским составом (Олег Долин, Александр Ильин и др.), немного грустной и этнической музыкой Алексея Айги, отсутствием притязаний на «непостижимую» глубину и гениальность. Режиссерская искренность, смысловые подтексты и настоящие характеры – нехитрая киноформула Михаила Калатозишвили.
«Здесь можно жить вечно. Здесь люди не умирают»,- именно так говорит о степной романтике врач Митя. И правда, нетрадиционными методами, не имея ни полноценной аптечки, ни помощников, он в буквальном смысле спасает от смерти то безнадежного пьяницу, то молодую девушку и ее отца. Нет, он не герой, а просто один из обитателей «дикого поля», разъезжающий по бесконечным дорогам на своей люльке, ждущий письма от невесты и ищущий свою тайную философию в хилом домишке.
Пространство и время будто теряются в этой дикой степи, жизнь людей течет неторопливо ровно между землей и небом. Дикое поле – это маленький космос, где стерты границы жизни и смерти: от смертельного удара молнии там спасает сама земля, а «ангел-хранитель», живущий на холме, может нанести смертельный удар в живот. В степном космосе Михаила Калатозишвили нет ничего ложного, лишнего, напускного. Есть настоящая человеческая жизнь вне цивилизации с ее неподдельными чувствами, натурализмом и внутренней свободой.
Режиссер вместе с оператором Петром Духовским решили пространство фильма по-своему – сняли все одним 32 объективом, который не только шире человеческого глаза, но еще и отдаляет снимаемый объект. Человек получается очень маленьким в бескрайнем пространстве с табунами лошадей и свистящим ветром. «Хорошего кино должно быть мало, иначе будет неинтересно», -сказал в одном из интервью Михаил Калатозишвили. Наверное поэтому режиссер и не гнался за кассовыми сборами и не снимал «фестивальную» картину, а сделал достойное кино для всех. Для всех, кто захочет вслушаться в музыку дикого поля, огромной страны или человеческой души.
- Хоть бы война уже началась!
- С кем?
- Да не важно с кем, зато хоть веселее бы стало...
Где-то в пустынной провинциальной России, где пейзажи такие шикарные, что люди тут уж точно лишние, доктор Митя (потенциальная звезда Антон Долин) долго и напряженно вглядывается в силуэт на холме то ли человека, то ли ангела-хранителя. А в свободное от созерцания время он лечит местных пастухов, выпивох, дураков и даже коров, которые считают, что живут, хотя, кажется, лишь существуют. Здесь сорок дней запоя никого не удивляют, ревность выливается в дырку в животе, войну ждут как развлечение, а время остановилось давно и навсегда. Среди всей этой дикости Митя умудряется оставаться вполне себе человеком и ждать Её приезда. И Она вернется, и ангел-хранитель спустится с холма, и станет совершенно очевидно, что уж лучше бы он сорок дней бухал, чем ждал и созерцал...
По мнению Гильдии российских кинокритиков и престарелых академиков 'Золотого орла' фильм Михаила Калатозишвили 'Дикое поле' - лучшая отечественная картина 2008 года. Отмечая несомненно высокий уровень повествования и съемок, замечая, что 'Дикое поле' прекрасно самим фактом своего существования, спешу категорически не согласиться с признанием этого фильма лучшим. Просто потому, что 'Бумажный солдат', 'Морфий' и 'Все умрут, а я останусь', на мой взгляд, значительнее, ярче, убедительнее, сочнее. Но это вовсе не значит, что 'Дикое поле' можно игнорировать. Отнюдь. Завораживающие пейзажи здесь сливаются в экстазе с не менее завораживающим бытом простых бессмысленных человечков. Словно песок, который туда-сюда носится по воле бестолковых ветров, эти люди, а потом их дети, а дальше - дети детей, далее - везде, вычерчивают замкнутый круг, жизнь-бесконечность. Без амбиций, без истерик, без многословия, без лекарств, без смысла...
'Дикое поле' - еще одно подтверждение того, что наше авторское кино стало интересно смотреть.
