В Шарлиз Терон есть такая профессиональная смелость и честность, которая позволяет ей с легкостью входить в такие темные места, куда нормальный человек даже заглянуть побоится...
Джейсона Райтмана не надо представлять любителям кино. Его ленты «Здесь курят», «Джуно», «Мне бы в небо» получили признание и у зрителей, и у критиков. 19 января на экраны выходит его новый фильм «Бедная богатая девочка», который он представил международной прессе практически в день выхода картины в Штатах.
КиноПоиск встретился с режиссером на пресс-джанкете и, помня о том, как иронично Джейсон отзывался в прошлом году о тривиальных вопросах к его фильму «Мне бы в небо», постарался разнообразить разговор и вообще просто в большей степени поддерживать беседу, нежели спрашивать о том, что спрашивают все и всегда. К счастью, Джейсон был в самом замечательном расположении духа, и интервью получилось интересным.
Расскажи о своем самом первом впечатлении от чтения сценария, который тебе прислала Диабло Коуди, несмотря на то, что ты даже не был прикреплен к этому проекту.
Я работал над фильмом под названием «День труда». Я должен был снимать его в прошлом году, но его отодвинули на другие сроки, и у меня образовалось окно. Тогда я и взялся за сценарий Диабло. Возвращаясь к вопросу: сценарий меня просто в какой-то степени ошеломил. Мне ни разу еще не попадалась ни в одном сценарии такая интересная героиня. Особенно когда в третьем акте она принимает такие неожиданные решения, сильные решения. Я чувствовал себя ужасно неловко, было неприятно происходящее там, но именно это мне и нравилось.
Когда ты начал работать с Диабло, много изменений было внесено в сценарий?
Мы уже вместе работали и на «Джуно». Ты знаешь, когда в проект вовлекается режиссер, то неизбежны какие-то перемены. Он должен персонализировать этот сценарий — проникнуться им, прочувствовать и сделать своим. Так что мы с Диабло еще две недели занимались доработкой сценария, доводя его до уровня, необходимого мне для съемок.
Что тебе нравится в главной героине Мэвис?
Мне она нравится своей сложностью и честностью. Ясно, что в ней полно недостатков. А у кого их нет? По-моему, ей только хочется быть любимой, понимаешь? Я смотрю на нее и вижу себя самого.
В чем ее честность? В отношении к себе?
О нет! Нет, конечно. Никто в отношении себя честностью не отличается. Мы всегда предпочитаем иллюзии любой честности. По-моему, самое сложное — честно признать в самом себе какой-то недостаток. Нет, я имел в виду ее честность в поступках. Она делает то, что ей кажется необходимым на какой-то момент, не скрывая своих намерений.
Ни в одном сценарии мне не попадалась такая интересная героиня
У тебя очень много крупных планов с Мэвис. Почему?
Ты имеешь в виду со всеми этими приготовлениями, через которые она проходит, — маникюр и прочее? Просто для меня все эти вещи совершенно поразительны, особенно процесс подготовки к всякого рода встречам. По-моему, то, как женщины собирают себя воедино, готовясь к встрече с миром, — это просто невероятно интересный процесс. Их подход к миру, что они считают нужным сделать со своим телом, чтобы предстать перед глазами окружающих, — в этом ритуале словно заключена какая-то особенная важность. Женщина — будто воин, готовящийся к битве: она тщательно выбирает «доспехи», чистит «оружие», наводит «боевую раскраску», словно от того, как она подготовится к «битве», будет зависеть ее исход. (Смеется.) Правда, это для меня просто непостижимо, а потому и особенно интересно. Мне хотелось рассмотреть все это поближе. Поэтому и обилие крупных планов.
Меня удивил крупный план в начале, с кассетным проигрывателем, то есть с собственно кассетой. Что это значило? В этом заключался какой-то особый смысл?
Эта кассета была для меня очень важна. Когда Диабло писала сценарий, она описала эту пленку очень подробно, и я сразу понял, о какой именно кассете идет речь. Диабло и я одного возраста, одного поколения. Я помню, что мы использовали такие пленки в кассетах Memorex для совершенно особенных записей, смешивая разную музыку в зависимости от ее назначения (так называемые микстейпы — Прим. КиноПоиска). Эти кассеты с желтыми треугольниками, синими кружками и розовыми квадратами! У них было очень особенное назначение! (Улыбается.) Тебе очень важно подобрать такую музыку, которая убедит девчонку пойти с тобой в постель! Музыкальный набор должен соответствовать характеру женщины. К каждой женщине свой подход — они существа очень сложные. В общем, когда я прочитал: «Она достала кассету пастельных тонов с диаметральными фигурами», — то подумал: «Я знаю эту кассету!» Я сразу написал, что знаю эту кассету, и она очень для меня важна — так же, как и для героини. В кино абсолютно все имеет значение, все, что ты видишь на экране, неслучайно, имеет отношение к истории и героям. Но для режиссера этот выбор опять же абсолютно интуитивный, связанный с тем, что для тебя ближе.
Когда ты работаешь над фильмом, ты используешь свой собственный опыт. Если я говорю о современности, то использую то, что вижу или видел. Люди будут реагировать на это, потому что оно им знакомо, как и мне. Они живут в этой среде. Я уверен, что зрители моего поколения вспомнят эту кассету с той же ностальгической и понимающей улыбкой, что была и у меня: «О Боже! У меня была такая же кассета!» Знаешь, когда я смотрю фильмы других стран, я часто не понимаю всех отсылок к элементам культуры и истории этой страны, но тем не менее их присутствие в фильме дает более полное восприятие. Так что и кассета наша появилась из реальности. И я могу сидеть тут и разглагольствовать, как на курсах по режиссуре, о том, что аналогия тут очевидная, что находиться внутри этой кассеты — все равно что находиться в сознании героини. Но в процессе такого разговора все важные вещи становятся только трепом, и суть ускользает в итоге. Поэтому я думаю, что все в данной профессии основано на инстинкте и реакции. Ты, будучи режиссером, реагируешь на сценарий, на игру актера, на музыку, которая звучит у тебя в голове при чтении или наблюдении за актером, то есть на все то, что вызывает в твоем воображении некий цельный образ, и ты его переносишь на экран. То есть ты чувствуешь нутром, что правильно, а что нет. Когда ты решаешь снимать фильм, ты начинаешь с того, что выбираешь для него тональность. Это как в музыке: ты хочешь, чтобы он был у тебя в до мажор, например, как песня. Потом ты слушаешь, слушаешь и пытаешься понять, что же у тебя получается. Или это до, или это соль? Или это до-диез? Но как же мне добраться до моего до мажора? Вот в этом-то вся хитрость и заключается. (Подмигивает.)
Меня поразило количество очень узнаваемых логотипов на улицах…
(Смеется.) Ты знаешь, я, как и ты, наверное, оказываюсь окруженным всеми этими названиями, появляясь на любой улице в любом городе Штатов. Выйти на улицу в любом городе нашей страны и не наткнуться на банку или бутылку колы просто невозможно. Видишь ли, моя работа заключается в воплощении реальности, а наша современная реальность такова, что в ней повсюду натыкано множество корпоративных логотипов и вывесок, рекламы того или иного хорошо знакомого всем продукта, в том числе и колы. И, знаешь, мне это не мешает настолько, насколько, может быть, это мешает кому-то другому. Возможно, это покажется смешным, но я чувствую себя более уверенно и в безопасности, если вижу на улице здание «Макдоналдса», где вкус бургера точно такой, какой он и должен быть у бургера из «Макдоналдса». (Смеется.)
Ходишь в «Макдоналдс»?
Я люблю «Макдоналдс».
Зрителям должно быть некомфортно смотреть на все похождения нашей героини
Серьезно?!
Абсолютно. Я не шучу ничуть! Это очень вкусно! Ты думаешь, они добились бы такого успеха в бизнесе, если бы продавали невкусную еду?! Мне нравится «Макдоналдс», это быстро и вкусно и доступно. Но самое важное… Погоди, я, конечно, приношу извинения за то, что это так однозначно выдает во мне американца. Самое важное, что я хочу отметить: мне также нравится и изысканная пища. Можно, наверное, сказать, что мои предпочтения в еде вполне сравнимы с моими предпочтениями в кино: я люблю сложные, прекрасные камерные фильмы, которые заставляют меня думать и переживать, а в то же время я люблю трэш, мейнстрим. Я с удовольствием бываю в дорогих и изысканных ресторанах, с не меньшим удовольствием я еду в два часа ночи в ближайший «Макдоналдс», чтобы съесть «Биг Мак» и картошку фри. Я могу такое сравнение привести и для моих путешествий по миру. Я люблю места красивые, ухоженные и приличные в той же мере, что и самые захламленные и опасные. Наверное, это в какой-то степени объясняет человеческую натуру, нет? Если ты застреваешь на чем-то одном, то это очень тебя ограничивает в восприятии мира. Для художника это неприемлемо. Смерти подобно.
Если бы твой фильм был некой едой, чем бы ты его назвал?
Ох, ну и вопрос! (Смеется.) Хороший вопрос. Странный, но хороший. Это была бы довольно сложная по составу пища. Нечто, что не особенно вкусно в процессе еды, но позже, дня через два, ты понимаешь, почему ты это ел и почему это было важно, полезно и необходимо для твоего организма. На что это могло бы быть похоже, я не могу сказать определенно. (Смеется.) У меня нет аналогий в запасе. Мне даже в голову не приходило сравнивать фильм с пищей, иначе бы подготовился к интервью получше.
Ты использовал слово «необходимо». Что ты имел в виду?
Если говорить о том, что фильм этот вызывает какое-то определенное неудобство, но так было сделано с целью помочь тебе понять необходимость этого. Ведь что с нами происходит, когда нам живется удобно? Мы перестаем думать. Когда ты всем доволен, счастлив, просто сидишь и наслаждаешься жизнью, тебе и думать-то ни о чем особо не надо, верно? Но если ты ощущаешь некое неудобство от того, что тебе представлено нечто очень и очень знакомое, то ты начинаешь задумываться. Мне нравятся фильмы, которые вызывают у меня такое ощущение и желание подумать над тем, отчего это мне стало так неудобно и даже неприятно видеть столь знакомое состояние на экране. Мне кажется, что фильмов, которые приводят нас в такое состояние и заставляют подумать над этим, становится все меньше. По-моему, большинство картин в наше время делается с одной целью — чтобы зритель чувствовал себя максимально комфортно. Зрителя нельзя травмировать, требовать от него усилий, он должен получить удовольствие от начала и до конца фильма. Большинство тестовых просмотров проводится именно с целью определения восприятия зрителями предложенного продукта. Когда делали тестовые просмотры нашего фильма, самая лучшая реакция на фильм прозвучала от одной зрительницы, которая с недоумением спросила: «Почему Джейсон Райтман хотел, чтобы мне было неприятно смотреть тот фильм?» Для меня это звучало подтверждением того, что я достиг своей цели. Зрителям должно быть некомфортно смотреть на все похождения нашей героини.
Твоя героиня — особа неприятная…
Я ее такой не вижу. Я люблю Мэвис. Она сложный человек, а я люблю сложных людей. Милый и приятный для всех человек чаще всего скучен. По-моему, нормальные люди однообразны и неинтересны.
Я неправильно выразилась. Мэвис не привычная голливудская героиня, то есть она не относится к тем типам, которые можно встретить в голливудских фильмах. Мне любопытно, что ты выбираешь именно такие нетипичные образы.
(Смеется долго.) Правильно. Мне действительно наплевать, что типично, а что нет. Посмотри на мои фильмы. Причем это не был осознанный выбор, если ты об этом. Это все на уровне инстинкта. Мой первый фильм — о представителе большой компании, производящей сигареты, который говорит как бы от лица сигарет и старается при этом как-то влиять на своего сына. Второй фильм — о подростковой беременности, третий — о парне, чья работа — увольнять людей, к тому же он учит всех одиночеству. А теперь вот Мэвис с ее тараканами. Забавно, знаешь, когда я прохожу через этот процесс интервью, то практически каждый просит меня обозначить эти инстинкты, но я не могу этого сделать прямо на месте. Только потом, обдумывая все это, я начинаю формулировать, что это сделал поэтому, а то — потому что… потому что я делаю это так, а не иначе. В тот момент, когда от тебя требуется принять решение, ты его принимаешь, руководствуясь тем же, чем руководствуешься и ты, выбирая одежду перед тем, как прийти на интервью со мной. Если я спрошу тебя о том, что руководило тобой, когда ты выбрала эту кожаную куртку и это очень интересное ожерелье… Я не думаю, что ты смогла бы сразу ответить и точно сформулировать свои мотивы. Может быть, потом, лет через пять-десять, ты посмотришь на свой гардероб и подумаешь, что выбирала именно эти вещи, чтобы как-то повлиять на мнение людей о тебе, показаться немного сильнее, чем ты на самом деле, или дать окружающим знать, что у тебя есть вкус и стиль. Но в момент, когда я спрошу тебя об этом, ты вряд ли сформулируешь это все. Так же и для меня. Если я посмотрю назад на свои работы, я смогу сформулировать, что руководило мною при выборе того или иного проекта. Я бы сказал, что, может быть, через героев фильма я пытался исследовать какие-то черты моего собственного характера, моей природы, то, что я плохо знал о себе. Я всегда выбирал героев, которые проходили в жизни через то же, что и я сам. И если мне удается сделать их достаточно реальными, то это значит, что я смогу что-то понять и в самом себе.
Мы сняли весь фильм за 30 дней!
Расскажи о работе с Шарлиз.
О, она просто поразительная актриса и очень яркий человек. И я этого говорю не потому, что это нормально для режиссера так отзываться об актрисе, с которой работал. Она меня поражает своей смелостью, тем, как она атакует свои роли! По-моему, она их именно атакует, не оставляя им шансов на отступление! Шарлиз — очень веселый человек, у нее отличное чувство юмора. Когда мы встретились в первый раз, она сказала какую-то соленую шутку. Я был просто покорен. Грязное чувство юмора — мое любимое качество в женщине. Что это было, не скажу, не проси. Я не даю в обиду моих актеров. Но я на самом деле считаю, что нет ничего привлекательнее женщины с таким чувством юмора. Я принадлежал Шарлиз полностью с этого самого момента. Мы оба прекрасно знали, кем была Мэвис, что она из себя представляла, и на площадке это был только вопрос установки определенных границ для Шарлиз. Дело в том, что задача режиссера на площадке заключается в том, чтобы наблюдать за тем, как работает актер, и останавливать его, когда он заходит слишком далеко в игре. Постановщик устанавливает границы, чтобы актера не занесло и он не переиграл, это всегда заметно и воспринимается как фальшь. Режиссер должен замечать фальшь в исполнении и непременно указывать на это. В лучшем случае актер доверяет режиссеру настолько, чтобы принять его замечания безоговорочно. Когда между актером и режиссером есть такое доверие, то все происходит очень легко и быстро. Мы сняли весь фильм за 30 дней! Это был легкий и приятный процесс. Все практически снималось с одного дубля. Когда тебе дается отличная игра, нет необходимости объяснять, переубеждать и переснимать. Съемочный процесс доставляет огромное удовольствие.
Насколько сложно или легко было убедить Шарлиз заглянуть в темные стороны Мэвис?
Очень легко. Говоря о Шарлиз, я всегда употребляю слово «смелая». Она очень смелая актриса, да! Это ее уникальное качество как актрисы. Когда ты преодолеешь свое первое восхищенное «О, она просто само совершенство!», ты просто обалдеваешь от ее красоты и думаешь, что вот это именно то, как Бог определил прекрасное в нашем мире. В ней есть такая профессиональная смелость и честность, которая позволяет с легкостью входить в такие темные места души, куда нормальный человек даже заглянуть побоится. И при этом ты не заметишь ни тени осуждения от нее самой, ни в едином ее движении, понимаешь?! Она уязвима как личность и вносит эту уязвимость в каждую свою героиню. Она никогда не даст вам почувствовать игру, она предельно искренна в своем отношении к героине, и ей это дается легко. И поэтому мне легко с ней работать. И другим, наверное, тоже. Но я могу говорить только за себя.
Ты репетируешь с актерами?
Нет, я никогда не репетирую. По-моему, репетиции имеют смысл только в театре. В театре ты стараешься провести идею, которая будет повторяться каждый вечер на сцене. Ты должен быть уверен, что она будет донесена до зрителя именно так, как ты себе это представляешь. На площадке я должен вытащить из актера один момент в определенном отрезке времени, и я уверен в себе как в режиссере и в моих актерах настолько, чтобы определить, где и когда мы достигнем желаемого. Случится это в первом дубле или во втором, но я получу нужный мне результат. И в этом прелесть кино. Тебе не нужно закреплять некий момент для повторения его снова и снова, тебе этот момент нужен сейчас и здесь, и ты должен ухватить его абсолютно точно и именно в той тональности, которая тебе нужна. У моих фильмов есть свой тон, который для меня важен. И каждый момент моей картины фиксирует этот тон, понимаешь? Он очень специфичен, и я должен эту специфику получить от актера. Может быть, одному актеру удается уловить это сразу, и вы достигли результата очень быстро. Но не исключено, что актер находится совсем в другом измерении, и я должен привести его туда, где мне он нужен. И прелесть в том, что я могу позволить себе не выключать камеру, когда актер выполняет мою задачу. Может быть, он даже не знает, в какой момент ему удалось поймать верный тон, но он у меня зафиксирован! Я его поймал! В этом трудность и прелесть работы кинорежиссера. Он видит то, что никто кроме него увидеть не может. Он видит фильм целиком, тогда как остальные чаще всего живут только этими самыми моментами.
Как ты относишься к разного рода наградам? Мы подходим к сезону наград…
О фак! Вопрос о сезоне наград! Без этого в декабре не обойтись… Ладно. Когда работаешь, ты не планируешь делать фильм ради какого-то приза. Ясное дело, что награда — это огромный бонус для твоей картины. Это моментально меняет статус картины в глазах зрителей: «О! Фильм номинирован! Надо бы посмотреть!» Или: «О! Фильм получил награду! Надо бы посмотреть!» Когда люди слышат, что Шарлиз за работу в том-то и том-то фильме получила номинацию на то-то и то-то, это значит, что это что-то стоящее и надо бы посмотреть. Что касается моих фильмов, то они не относятся к тем, которые люди пойдут смотреть, как многие другие. Мои фильмы находят своего зрителя через личное впечатление каждого из них, через желание говорить о них, через узнавание ситуации или персонажа. Я не ожидаю наград, но я благодарен им, так как именно поэтому фильмы находят больше зрителей. А что еще нужно режиссеру? Кроме того, это дает мне возможность продолжать работать.
