Шестой полнометражный фильм Ханса Петтера Муланда держится в русле не новой, но отрадной вариации скандинавского городского трагифарса, который подсвечен рафинированной красотой «морального» кинематографа Аки Каурисмяки и одновременно тяготеет к раскованности, присущей «аморальному» творчеству Ларса фон Трира.