Побывали на пересъемках психологического хоррора «Мысленный волк» по сценарию Юрия Арабова и узнали, как Юлия Высоцкая сменила в этом непростом проекте Ксению Раппопорт, а Лиза Климова — Агнию Кузнецову.
Огромный павильон «Главкино», темно и пусто. Смутно в его глубине видны очертания маленького дома, похожего на избушку Бабы-яги. Если подойти поближе, то рядом с домиком можно различить силуэты снующих туда-сюда людей, а там, где горит свет, обнаружить мониторы; существенную часть самого большого экрана закрывает огромный букет цветов. Перед мониторами на кожаном диване дремлет крохотная собачка. Рядом с собачкой сидит Лера Гай Германика, на мониторы она смотрит мало — в основном, обсуждает что-то с высоким молодым франтоватым брюнетом. Это оператор-постановщик Морад Абдель Фаттах, он снимал «Непрощенного» Сарика Андреасяна, а среди новых проектов у него «Стрельцов» с Александром Петровым.
Вообще-то, Германика делала всего «Мысленного волка» с оператором Олегом Лукичевым («Garpastum», «Путешествие с домашними животными», «Юрьев день»), но теперь, когда картина давно готова, решила полностью переснять несколько сцен с Фаттахом — и чтобы визуальный стиль в них слегка отличался бы от лукичевского, и чтобы они выглядели дороже и масштабнее. По словам Германики, за время работы над фильмом у нее вообще сильно изменилось представление о том, как он должен выглядеть, и если бы была возможность, то она сняла бы его заново целиком. А пока вот домик в павильоне. На экране его деревянные стены будут сотрясаться под воздействием некой могущественной, возможно, злой силы.
«Когда мы учились, нам рассказывали, что у Эйзенштейна в „Иване Грозном“ павильонный блок снимал Москвин, а натурный — Тиссэ, — смеется Фаттах. — Вот и нас пригласили снять сложнопостановочные сцены со спецэффектами. Мы стараемся снимать одним кадром на стедикам. Здесь нарушается геометрия декорации, меняется ее форма. У нас, как говорят, элемент Голливуда. Масштабное кино. Мы с Лерой обсуждали в качестве референса живопись, и, например, в сцене, где героини сидят на полу и обнимаются, мы их видим как Ивана Грозного и его сына на картине Репина».
Сцены у Фаттаха завидные: эксгумация, воскрешение, зловещее домотрясение, сельская дискотека с маленькой, но эффектной разборкой. А весь фильм — это очень короткий рассказ о том, как взрослая дочь из Питера приехала вместе со своим малышом к матери в деревню после долгой разлуки, но встреча была совсем не такой, на которую она рассчитывала. Что касается волка из названия фильма, то он тоже есть в сценарии, но, скорее как закадровый монстр, возможно, воображаемый.
«Я люблю животных, — доверительно сообщает Германика, как будто присутствие собачки Мони на площадке не служит очевидным доказательством этой любви. — Мне интересны зооморфные персонажи, мифология, эсхатологические вопросы и символы. У нас в этом фильме есть образы из Ветхого Завета, и из Нового Завета, и из святоотеческой литературы. Образ мысленного волка — из одной молитвы Иоанна Златоуста. Под ним там имеется в виду Князь мира сего. Это, наверное, звучит пафосно, но на самом деле никакого пафоса в этой истории нет. Здесь просто идут по дороге две женщины, одна с ребенком, а за ними волк».
Волк, который то ли есть, то ли нет — Юрий Арабов в этом сценарии использовал свой излюбленный прием — двойственность происходящего с героями, которые, с одной стороны, сталкиваются с самыми что ни на есть приземленными российскими реалиями, а с другой стороны, видят и ощущают то, чего в материальном мире, кажется, нет.
История съемок «Мысленного волка» тоже непроста. Сначала Германика планировала делать картину с Ксенией Раппопорт и своей, можно сказать, постоянной актрисой Агнией Кузнецовой («Все умрут, а я останусь» и «Да и да»). Минкульт выделил на проект деньги, потом Раппопорт заболела, и Германика пригласила вместо нее Юлию Высоцкую. Затем Кузнецова была вынуждена уйти с проекта, потому что у нее в графике стояли другие съемки, и тогда Германика утвердила Лизу Климову. В какой-то момент Германика решила взять продюсирование на себя, хотя прежде ни разу в этой роли себя не пробовала, а когда фильм был практически готов, решила переснять его с другим оператором.
Я шучу, что, мол, все это очень напоминает злоключения на съемках «Сталкера». Услышав о Тарковском, Германика оживляется: «А ведь „Мысленный волк“ — нереализованная идея Тарковского. Арабов ее от него услышал и записал. И когда я попросила Арабова, мол, напишите такую вещь, чтобы из нее было понятно, как люди тысячелетиями рождались и умирали, но эти тысячелетия проходят за одну секунду перед лицом вечности, то он сразу вспомнил про идею Тарковского и превратил ее в сценарий».
Пока мы беседуем, Климова и Высоцкая готовятся к очередному, кажется, уже двадцатому дублю с трясущимся домом и «Иваном Грозным, убивающим сына». Высоцкая часто кусает губы, нервничает. С нами она говорить отказалась, зато она постоянно болтает с Климовой, улыбается, шутит с мальчиком, партнером по сцене. Жарко. Мальчика после каждого дубля раздевают до футболки, а потом снова облачают в зимний комбинезон перед входом в избушку. Мальчик играет с телефоном, периодически хнычет, спрашивает у своей матери, которая не отходит от него: «Мама, еще разочек, и все кончилось?» — «Если получится, то закончится». Мальчик успокаивается. А потом спрашивает Высоцкую: «Зачем вы мне на ухо закричали?» — «Прости, пожалуйста, мы очень испугались. Очень страшно, когда дом трясется». И правда, если во время тряски находишься внутри, то становится не по себе, а по стене еще бежит тень волка.
«Аля ужасно одинока, — шепотом рассказывает Климова о своей героине. — Она пытается быть взрослой и самостоятельной, но по своей сути инфантильна. Она не знает заботы и любви своего самого родного на свете человека, матери, и сама испытывает трудности в проявлении любви. Ей кажется, что против нее весь мир. Но она борется. Пытается писать картины, заниматься фотографией, но толкового ничего не выходит. Оказавшись в безвыходной ситуации, она идет на крайние меры. Ей претит любая грязь, но в силу своей уязвимости она кусается, огрызается и в своей борьбе за чистоту срывается на агрессию и насилие. Мне кажется, невыносимо жить без ощущения, что тебя кто-то любит. Думаю, отчасти и поэтому в сценарии Арабов дал ей сына Васеньку».
Заходим в домик вместе с Германикой. Две комнатки, узкий коридор между ними. Никакого уюта, велосипеды, табуретки, столик — больше похоже на баню с предбанником, чем на место, где живет женщина. Правда, героиня Высоцкой такая и есть — тоже вся неуютная, закрытая, колючая, а еще умная и язвительная. Германика подбегает к сухим растениям на полках в коридорчике: «Блин, тут настоящий зверобой!» И начинает срочно селфиться на его фоне. Результат ей не нравится — говорит, камера в смартфоне мутная. Приходится нам самим ее снять. Вот фото Германики в полутьме.
«Это первое в моей карьере такое вертикальное кино, где человек находится между небом и землей, — рассуждает Германика, удаляя неудачные фотки из смартфона. — У человека есть выбор — идти за этим волком, пускать его в душу или нет. Здесь весь вопрос в намерении, но намерение это нашептывает дьявол. Да, они боятся его, но „там, где страх, места нет любви“. Страх — самое мощное оружие темных сил, потому что, когда человек боится, он перестает доверять свету, уходит от Бога. Мысленный волк из животного физического превращается в метафизическое. Когда об этом рассказываешь, кажется, что фильм — какое-то безумие, но это не так, вот увидите! Кому-то это вообще покажется обычным триллером, причем довольно наивным».
Германике скучно, мысленно она уже очень далеко. Сейчас она работает над англоязычным сценарием (засматривается в сторону Netflix), а от «Мысленного волка» здорово устала. Фильм-то давно готов, нужно только переснять несколько сцен. По привычке она сердито ворчит на Арабова, что с его текстом ничего нельзя сделать — ни сократить, ни дополнить, не изменить диалоги. Приходится буквально следовать ему, и фильм снимается сам. Она так работать не привыкла. Правда, насмешливо добавляет она, Арабов, когда она попросила его внести правки в сценарий, тоже ничего с ним сделать не смог, вернул нетронутым. Тогда Германика смирилась и сняла все буква в букву.
«Удивительно, но в этом фильме у меня никто в кадре не блюет и не пьет мочу, так что все могут вздохнуть с облегчением, — ехидно цедит Германика. — Мы вот сегодня снимали воскрешение, рождение в вечную жизнь. Кто-то это прочтет и подумает: Германике больше не наливать. Да и пусть. Сейчас все кинулись снимать комедии, а мне это напоминает Арбат, где всегда полно каких-то ребят, которые пишут шаржи. Все время думаю: почему людям нравится, когда их рисуют уродами? Наверное, с комедиями так же. То, что давит на пороки, на нижнюю чакру, — это типа смешно. А мне нравится, что я делаю простой фильм, и нравится, что „Зеленая книга“ на „Оскаре“ или там „Счастливый Лазарь“ в Каннах. Это тоже простые фильмы».
Напоследок интересуюсь у Климовой, как ей работалось с Высоцкой. «С самого первого дня на пробах было ощущение, что она своя, — восклицает Климова. — Я понимала, о чем она говорит, слышала ее, мы как бы были на одной частоте. Я помню, была всего одна смена, когда ее не было на площадке, и было ужасно пусто. Мы снимали кульминационную сцену для моего персонажа, и мое желание увидеть Юлю, чтобы она была рядом, очень подходило под то состояние, которое должно было быть в кадре. Основные съемки были в Карелии зимой, и это для меня лично было сложным физическим испытанием. Почти все снимали на натуре, было ужасно холодно. Но я ни разу не слышала, чтобы Юля на это жаловалась».
Еще дубль. «Стоп! Спасибо! Идеально!» — кричит Германика. Избушка на курьих ножках больше не трясется.
