Служебная записка

(Выделенное курсивом предназначено исключительно для внутреннего пользования!)

В связи с тем, что в общественном сознании в последние годы прочно укоренилась психоаналитическая концепция, мы не можем далее игнорировать ее завоевания в современной педагогике. Особенно хотелось бы заострить внимание на проблеме соотношения разрушительного и созидательного начал – повсеместное распространение терроризма и жестокости создает серьезную угрозу существованию общества в целом. Для того чтобы отвлечь подрастающее поколение от провоцирующих агрессию новостей и событий, было решено ввести в общеобразовательную программу курс сексуального воспитания – в терминах психоанализа, переместить энергию молодежи от Танатоса к Эросу. (Вы просили наш отдел отбить бюджет на следующий год, примазаться к концепции всеобщей модернизации и имитировать бурную деятельность, так вот этот курс – то, что надо.)

Для визуализации курса предлагаем использовать фильм аргентинского режиссера Элизео Субиелы «Не смотри вниз». Незамысловатый сюжет фильма строится вокруг молодого человека по имени Элой, который после смерти отца начинает видеть умерших людей и ходить во сне. Во время одной из сомнамбулических прогулок Элой сквозь окно мансарды проваливается в комнату привлекательной девушки Эльвиры, и она предлагает бороться с его лунатизмом наиболее близким ей способом – занятиями сексом.

Достоинства произведения Субиелы для предлагаемого курса неоспоримы. Во-первых, фильм очевидно и бескомпромиссно поддерживает основную идею: единственно возможным противодействием смерти в нем провозглашен секс. Начав встречаться с Эльвирой, Элой совершенно отвлекается от выстраивающихся вдоль его улицы покойников – продолжает видеть, но теряет к ним всякий интерес. (Унылые и безэмоциональные живые трупы заодно подорвут укрепившийся в последнее время культ зомби-вампирских блокбастеров, отнимающих кассу у отечественного кино – если подать это с умом, можно подать документы еще и на грант Минкульта.)

Во-вторых, потрясающая прямолинейность картины полностью соответствует концепции российского образования, не поощряющей разнообразие трактовок и отступления от утвержденной на высшем уровне линии. Вечные вопросы жизни и смерти, семейные трудности, верность и неверность, поиск места в мире, странное раздвоение личности главного героя вскользь затрагиваются автором, но с легкостью растворяются в довлеющей генеральной идее: make love not war. Субиела буквально утверждает: какой бы ни была проблема, ее можно обойти вниманием, а то и просто сказать: «а не все ли вам равно?». (Если учащиеся с детства привыкнут именно так решать возникающие вопросы, следующая реформа образования встретит меньше общественного противодействия.)

В-третьих, показанные отношения Элоя и Эльвиры будут способствовать увеличению престижа школьного учителя. Более-менее адекватный в обычной жизни, Элой совершенно теряется перед своей наставницей: смотрит на нее с нескрываемой радостью, что бы она ни говорила, старательно таращит глаза и всем видом выражает восхищение, только что слюни не пускает. Надо внедрять в умы мысль, что именно так и должен вести себя ученик перед учителем, потому что царящий в школах волюнтаризм препятствует качественному образованию. (Набор преподавателей – самая серьезная из предполагаемых трудностей. Эльвира устойчиво напоминает девушку из рекламы вафель, которая битый год твердила россиянам про «ля бокка» и «ля лябра» – где бы подыскать что-то в этом же духе, а не Марьиванну с кандибобером?)

В-четвертых, фильм поможет пробудить интерес и к другим предметам. Внезапно и неуместно возникающие цитаты из учебников освежат в памяти учащихся теорему Пифагора, закон Ома, «Божественную комедию» Данте. Более того, поскольку эти ликбез-вставки существуют сами по себе и не вписаны в сюжет, их можно будет в зависимости от четверти заменять на подходящие по программе. (Есть подозрения, что именно реформа образования в наибольшей степени провоцирует в молодежи агрессию и страсть к разрушению – возможно, такие кросс-курсы хоть как-то помогут привить учащимся тягу к знаниям.)

В-пятых, низкая динамика, длинные, претендующие на многозначительность планы и очень неторопливые диалоги позволят учителю, не прерывая просмотра, комментировать материал и проводить текущий опрос по пройденному. Каждая мысль в картине повторена минимум по два раза, так что даже отстающие смогут уловить и обдумать ее. (Да и, честно говоря, мы старались выбрать фильм поспокойнее – нам только оргий на уроках не хватало!)

(По большому счету, Субиела сам подсказал нам идею этого курса. Необоснованная псевдоглубокомысленность фильма и вызывающий недоумение менторский тон ни с чем, кроме примитивного школярства не ассоциируются. Так зачем же упускать такую тему? Еще и премию квартальную заработаем.)

Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны… И сейчас, меньше пяти лет спустя, можешь подняться на крутой холм в Лас-Вегасе и посмотреть на Запад, и если у тебя всё в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды — ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад.

Хантер Томпсон

В 1969 году Лесли Фидлер торжественно перерезал ленточку, провозгласив рождение постмодернизма программной статьей про границы и рвы. Спустя сорок лет аргентинский режиссер Элизио Субиела снял кино про то, как вооруженный ходулями лунатик постигает смысл жизни, оргазмируя галлюцинациями. Лунатик Элой — эксцентричный юноша с глазами побитой собаки и косвенными признаками трисомии 21. Учительница первая его — девушка по имени Эльвира, гордая обладательница красивого бюста и сумеречного сознания. Мертвые попирают смерть смертью и жестикулируют, болты и гайки провоцируют душещипательный флэшбек, а влюбленная парочка не пьет и не курит, предпочитая вредным привычкам секс без перерыва. Иногда, впрочем, кажется, что лучше бы они пили и курили.

Словом, танцуют здесь более-менее все — танцует молодая душой бабушка, танцует преисполненная тантрической мудрости внучка, танцует похотливый протагонист-декадент, танцует даже его дохлый папенька. А ведь Субиела кажется вполне приличным и интеллигентным человеком — нордический характер, печальные карие глаза, благородная седина, магический реализм как творческий метод. Тем удивительнее наблюдать холерические постановочные пляски, неловкую работу с актерами и водевильные реплики про возраст Мафусаила и похотливых фавнов. Нет, серьезно, не хватает разве что безногих карликов, нашествия инопланетян и группового секса с участием бойкой старушенции (каши маслом не испортишь), но, увы, рояли в кустах не предусмотрены дурацким сценарием, и фильм, плавно стартуя из ниоткуда, закономерно приезжает в никуда, вызывая вполне однозначную реакцию — утробный рев «ЫЫЫ!».

Как же вышло, что очередной образчик почтенного кинематографического направления «странное кино про странных людей» получился до нелепости серьезным агитационным мусором, албанским порно с сантехниками, собранием третьесортных идей и метафор, историей о выразительном убожестве закадрового колокольчика? Возможно, дело в том, что автора охмурили на тренингах личного тантрического роста, и в результате «Не смотри вниз» оказался всего лишь экранизацией завиральных идей, купленной за три доллара таблеткой радости для свидетелей Иеговы и адвентистов седьмого дня. Возможно, причиной следует считать патетические диалоги, напичканные сальной пошлостью и сермяжной правдой, живо напоминающей незабвенную Фаину Раневскую с ее затяжными прыжками из влагалища в могилу.

Как бы то ни было, результат налицо — обозреваемый фильм есть вычурная смесь режиссерской беспомощности и сектантской навязчивости. Ложка дегтя в бочке дегтя. Харуки Коэльо, Паоло Мураками, «Хроники заводного алхимика». Да и сложно было ожидать иного — в одном робком поцелуе смертельно стесняющихся подростков больше любви, чем во всей Камасутре. В этом смысле особенно красноречиво выглядит вынесенное в эпиграф картины изречение Андре Бретона о том, как Эрос побеждает смерть. Того самого Бретона, который с ребяческим восторгом встретил смерть почтенного Анатоля Франса, посвятив этому последнему старику французской литературы памфлет с говорящим названием «Труп». А все почему? Да просто так, «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Так старина Элизио, сам того не желая, пилит сук, на котором сидит, подбрасывая дровишек в костер, на котором жарится его собственная работа. Ох уж эти латиноамериканцы, вечно что-нибудь выдумают, святая простота.

Когда-то казалось, что постмодернизм есть величайшее благо, волшебная палочка, отменяющая рамки и иерархии, ковер-самолет, поднимающий культуру на райское облачко свободы, равенства и братства. Теперь очевидно, что ничего хорошего из этого не вышло — футбольный сезон заканчивается локаутом, антресоль Лионеля Месси трещит от переизбытка золотых мячей, а забытый всеми пан Петржела тихо спивается где-то в чешской глубинке. И остается лишь один вопрос — может быть, мы вообще здесь только для того, чтобы впервые ощутить людей как повод для любви?

Может быть, очень может быть.

У женщины три кнопки. Как бы вы ни думали, у мужчины тоже три. Видимо, нажимая их в произвольном порядке, можно сыграть, как на гармонике, чарующую мелодию божественного творения. Загвоздка в том, что запечатлённая на экране пьеса в нескольких половых актах и энном количестве возвратно-поступательных действий к чуду творения никакого отношения не имеет. Аргентинский мастер художественной провокации Элизео Субиела показывает не какую-то там банальную историю зарождения любви, но живописует тернистый путь духовного поиска, цель которого — избавиться от страха смерти, обрести себя и преисполниться ощущения прекрасной полноты жизни. Можно согласиться с тем, что эволюция души должна происходить под руководством опытного гуру; что упоительный процесс размножения — лучший способ забыть о бренности всего сущего; и даже что прямая, ведущая к Богу, в какой-то момент проходит через приятную плоскость двуспальной кровати. Непонятно только, почему высокие блага станут доступны именно после 81 удара одного возбуждённого предмета о другой.

Есть, правда, предположение, что сакральное значение числа — лишь очередная инкарнация ответа на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого. Только уже из области прикладных наук, из коих, надо полагать, растут и корни самого чувства. Скрещивая тантрический секс с Камасутрой, геометрию с арифметикой, а множественный оргазм с хроникой географических открытий, Субиела составляет собственное расписание занятий, включающих теорию, практику, и, вероятно, отметки в интимный дневник. Этакий специфический роман воспитания, в котором ученичество гораздо слаще полученного в итоге диплома по специальности «лучший любовник». Эротическое действо декорировано оранжевыми простынями, а панорамные облёты и бесстыдные ракурсы позволяют во всей красе насладиться природными достопримечательностями персонажей. Эльвира позирует обезьянкой на дереве и лебедем поздней осенью — идёт урок занимательной зоологии. Терпеливая наставница слизывает со студента сложный состав из мёда, корицы и вздохов девственниц — это, стало быть, занятия по химии. На попке героини процитирован Данте — так мы погрузились и в литературу. В разгар практического семинара Элой страстно декламирует закон Ома — и внутреннее напряжение наполняет обоих природным электричеством.

Если вы считали, что физика в интимных отношениях столь же бесполезна, как самолётостроение в сантехнике, забудьте. Широким жестом постмодерниста Субиела модифицировал неаутентичные инь и ян в доступные пониманию плюс и минус. Противоположности притягиваются с глухим стоном, генератор гениальных мыслей преобразует механику отношений в силу тока, любовь течёт по проводам, нерастраченная семенная жидкость аккумулируется в годы счастливого будущего. К чёрту философию с её метафизикой, практика и чистая физика — вот инструменты познания мира. Закон всемирного тяготения через окно в крыше уронил лунатика-Элоя в постель Эльвиры, а потом её в объятья героя, когда тот приобщал девушку к прогулкам на ходулях. К слову, эти самые ходули по сюжету становятся всё выше и выше, каковой факт старина Фрейд не преминул бы истолковать в пользу фаллического символизма визуальных решений картины. А, покопавшись в биографии постановщика, профессор Зигмунд отыскал бы сюжет о неразделённом чувстве 12-летнего Элизео к девочке значительно старше. Возможно, отсюда и многолетний интерес к теме любви, и такой подробный, будто реконструкция событий, рассказ о недополученном в своё время высшем сексуальном образовании. Хотя в ответ Субиела, конечно, сказал бы, что кино не о том.

Оно о вере, одиночестве и смерти. Ежели отвлечься от содержательных кадров стояний и лежаний, то можно с удивлением разглядеть в картине основные мотивы латиноамериканской культуры, помноженные на особое мироощущение, одновременно трагичное и до крайности жизнелюбивое. Неприкаянным одиночеством души Субиела подмигивает Маркесу, зигзагообразным нарративом отсылает к Кортасару, фиксацией просветлений улыбается Кастанеде. Магический реализм фонтанирует россыпью образов, жилой квартал соседствует с потусторонним миром, мёртвые путешествуют и покупают новые шляпы. Этот фантазийный хаос по-своему прекрасен, вот только идейная часть жестоко разбивается о странности воплощения. Совершенно неясно, зачем режиссёру понадобилось вплетать в поэтичный ряд грубую физиологическую прозу. То ли дань моде, то ли ответ Голливуду, но средства избраны весьма сомнительные. «Давай поищем Бога» — говорит она, обнажаясь. Прочь недоразвитость агапэ — истинные верующие поклоняются создателю посредством неприкрытого эроса, в ударном темпе лучших древнеиндейских (и древнеиндийских) традиций. «Пока мы близки, смерть далека» — и множественные соития знаменуют победу жизнеутверждающих начал. Однако и поиск смысла жизни примитивно сведён к успешной стыковке винтика и гаечки.

Стремление уложить заезженную идею в свежий привлекательный футляр не есть зло. Вопрос в расстановке акцентов: превратив любовь в технологию, Субиела впустую растратил всю свою эстетическую прыть на претенциозные пыхтения с якобы сложным подтекстом. Но главная проблема в другом. Невзирая на всю содержательную цветастость фильма, намертво прилипший ярлык «аргентинское порно» уже определил его место на рядовой зрительской полочке. Остаётся надеяться, что хоть не в качестве учебного пособия.