Фабула ленты выстроена вокруг образа постапокалиптического будущего. Зрители погружаются в ржавый, пустынный мир, погрязший в грязи и мусоре. Планета Земля почти мертва из-за химикатов, которыми человечество отравило и почву, и воду, и воздух.
Главный герой - мужчина, который приехал из города на берег загрязненного моря, ставший огромной свалкой. Цель его поездки - амбициозная и опасная. Он хочет добраться до некоего затопленного музея. Попасть туда периодически пробуют разные туристы, но получается это далеко не у всех - вода уходит всего на 7 дней - идти очень далеко. Можно заблудиться или просто не успеть вернуться до того, как вернется вода.
А с развитием сюжета мы понимаем, что 'Посетитель музея' - это религиозная притча. Это попытка представить как выглядел бы мир, брошенный Богом. И что могли бы делать люди, оставленные на Земле, кроме как погрузиться в вакханалию или взывать 'Господи! Выпусти нас отсюда!'
Идея фильма интригует и кажется даже более актуальной сейчас, чем в год своего выхода. Ее можно бесконечно долго сопоставлять с библейскими учениями, с картинами Босха и глобальными мировоззренческими подходами.
Но как художественное произведение 'Посетитель музея' довольно убогое зрелище, способное лишь ввергнуть зрителя с депрессию и вызвать чувство безысходности. В нем нет никакой ярко выраженной и ценной идеи. В нем даже нет эстетики. Просто долго-долго тянущийся фильм, в котором абсолютно всё и абсолютно все ужасны, кроме главного богоподобного героя.
Вообще для советского кино конца 1980-х это является отличительно особенностью - эгоистическая история одинокого человека, который вдруг обнаружил себя в совершенно лживом и ненормальном мире, из которого нет никакого выхода. Это конечно отражение надвигавшегося краха СССР и является консистенцией страхов и разочарований авторов лент. Поэтому 'Посетитель музея' мне кажется более справедливым сравнивать не столько с постапокалиптическим фильмом 'Письма мертвого человека' (снятого тем же режиссером Константином Лопушанским в 1986 г.), сколько с такими фэнтезийными лентами как 'Город Зеро' 1988 г. и 'Убить дракона' 1988 г.
Главный герой- депрессивный Турист получил неделю отпуска. Он собирает пожитки в уютный чемодан, и двигает по ухабам мусорных куч в сторону бескрайнего отправленного моря, где по слухам можно найти вход в Музей- место, где ещё остались упоминания о прошлой жизни человечества до катастрофы. Путь его сопровождается тихим воплем умирающего мира, по которому снуют касты мутантов, именуемых 'Дебилы', да редкими остановками в апокалиптических хостелах, где скучающие обыватели пробуют впарить комнату, а мужи поумнее - втянуть в дискуссию о бытие. А мир за окном? Мир уже умер.
Признаться я обалдел от созданного режиссером конца света. Лопушанский взял да и переплюнул 'Сталкер', мало того, он реально создал концентрированный ночной кошмар в бреду апокалипсиса. Увиденное надолго отпечатались в памяти, ибо создатель снимал в натуральных декорациях, его мир после катастрофы - это по сути Кин-Дза-Дза, только в Аду. Смысл ленты тоже получается весьма забавным.
Две представленные в фильме касты 'Дебилы' и 'Обыватели', где 'Дебилы' одержимые религиозным мракобесием постепенно теряют человеческий облик, предаваясь ритуалам поклонения. (Здесь вообще следует сплошной вынос мозга, ибо Лопушанский извратил православную традицию, явив крестный ход- как бал безумцев и прокаженных), в то время как 'Обыватели' делятся на интеллектуальную элиту, рассуждающую об иллюзорности Бога, и простых потребителей, у коих на первом месте обман и нажива. При этом режиссер подчёркнуто превозносит атеистов над верующим стадом, показывая 'Дебилов' полу людьми полумонстрами.
Путешествие главного героя больше напоминает сонный паралич. Турист не видит радости от слова вообще, и его поход в музей раз за разом из географического положения обретает характер духовного поиска, где герой все ближе подпускает к себе окружение мутантов с их религиозным укладом. Что естественно не сулит приятных открытий.
Фильм нереально подавляет депрессивным видеорядом, где присутствует реклама товаров из будущего, аллюзии на моду (тут Лопушанский внезапно предвидел), чудовищными пейзажами снятыми на промышленных свалках, и конечно надеждой - ее нет от слова вообще. Погружаясь в этот мир после конца света единственным желанием возникает смыть с себя эту гнетущую обстановку безысходности.
Получается смысл в том, что вера в условиях глобальной катастрофы мертва? И любой кто ищет путь к чему духовному обретает духовность в формате деградации рассудка, и обитатели холмов эти 'Дебилы' являются отражением времени, конца восьмидесятых, олицетворением религиозных помешательств, людьми что в походе за истиной потеряли себя, но взамен получили что-то одному безумцу постижимое? Как знать, могу только заметить, что артхаус можно по разному трактовать, но очевидно одно - этот мир ничего хорошего не ждёт.
Выставленные авторами на показ уродства - цивилизационные, личностные, физические - ради размытого, нечётко сформулированного посыла об... экологической катастрофе(?)... цивилизационного тупика(?) в целом просто показ как можно большей фрикичности в людях и даже окружающей среде, что вполне определяемо мной как основные темы и предметы изучения европейским кинематографом, исключая из него итальянский неореализм, французские комедии рубежа 80х-90х годов. Но если принять этот музей уродств как подход в изобразительном искусстве - то вполне можно получать удовольствие от фильма, на границе философствования и креативности докуда существовал вполне себе сюжет, даже хорошо детализированный - огонь в окнах, спас. жилет 'туриста' и т.д., пока он не превратился в сумбур из непонятного набора сцен, мало связанных между собой.
Хотя в этом безумстве существовала красота актёрской игры Виктора Михайлова, но пропавшая втуне за набором кадров, локаций и отсылам к разнообразным фрагментам чувственной реакции зрителя, повторюсь, опять не связанных между собой.
Еще более горькое послевкусие, чем «Письма мертвого человека», оставляет «Посетитель музея» - бескомпромиссная в своем неофитстве религиозная притча (сам Лопушанский признался в том, что в те годы был неофитом), очень точно выражающая смятение умов в эпоху Кашпировского и Чумака, поиск нетрадиционных, нью-эйджевых откровений, эру экзальтации и отрицания коммунистического атеизма. Снятый в разгар «перестройки» «Посетитель музея» лучше других фильмов той поры изображает угар тех лет, жажду изменить стремительно рушащийся привычный мир. Никогда, ни до, ни после апокалиптическая фантастика Лопушанского не была столь злободневна и мрачна.
Есть в этой картине нечто такое, что делает ее неприемлемой для христианина, и дело даже не в том, что она недвусмысленно делит персонажей на разумных скептиков и религиозно экзальтированных «дебилов», людей с очевидными психическими отклонениями. Скептики не вызывают у режиссера ничего кроме отторжения: они проморгали цивилизацию, привели ее своей наукой к гибели, они изолируют Другое, ненавидят и презирают его. «Дебилы» же несмотря на всю их несимпатичность, ищут истины, и она открывается им как безумным, ибо истина, по мысли режиссера, открывается только безумным.
Герой Виктора Михайлова, турист, пытающийся посмотреть реликвии разрушенного музея, проходит путь от разума к безумию, от скепсиса к экзальтации, становясь для «дебилов» Мессией. Это очень спорный, излишне дуалистический взгляд на проблему веры и неверия, который не учитывает целого спектра людей, образованных, духовно утонченных, верующих, но чуждых экзальтации и безумию (какова та же Настя из «Сквозь черное стекло»). Именно неофит, новоначальный склонен огрублять, упрощать сложность проблем веры и неверия, представлять их в излишне прямолинейном ключе.
«Посетитель музея» снят более изощренно в плане визуальности, чем «Письма мертвого человека», изображение в нем подлинно инфернально (Лопушанский и его оператор Покопцев постарались выразить апокалиптическую атмосферу игрой цвета и тени, почти в духе «джалло» Бавы и Ардженто). Смотреть этот фильм под дисгармоничную музыку Шнитке весьма дискомфортно: многие сцена, кадры, эпизоды невыносимы по своей длительности и статичности (особенно финальный план), что сильно утяжеляет зрительское восприятие, чего нельзя сказать о двух последних лентах Лопушанского («Роль» и «Сквозь черное стекло» смонтированы блестяще, невероятно органично, так что смотрятся на одном дыхании).
Разрабатывая и углубляя тему коллапса цивилизации и человеческой деградации, поднятую в «Письмах мертвого человека, в «Посетителе музея» режиссер активно цитирует Священное Писание, в том числе и напрямую, устами своих персонажей, это нужно ему для обострения конфликтности картины, для более четкого и жесткого противопоставления мирского и Божественного. Снимая о будущем, о грядущей кончине мира, визуально и концептуально ведя диалог с последней книгой Нового Завета, Лопушанский удивительным образом нигде не упоминает о Христе, о том, что конец мира, как его понимает христианство, - это в первую очередь, встреча человечества с Христом, потому это больше радость, чем горе.
В «Посетителе музея» герои-скептики много говорят о том, что жизнь уже невозможна, что цивилизации пришел конец, им вторят религиозно экзальтированные «дебилы», мечтающие о смерти и вопящие: «Выпусти нас отсюда», - имея в виду этот мир. Последние минут десять (если не пятнадцать) герой Михайлова всходит на свою Голгофу, моля Бога ниспослать смерть всем, кто ее ждет. Но разве эта танатофилия имеет отношение к христианству, проникнутому надеждой и верой в осмысленность страданий? Действительно лишь неофит так прямо, почти плакатно может понимать противопоставление Бога и мира в религии.
Снимая притчу о вере и неверии, Лопушанский создал не столько христианский, сколько религиозно-эклектичный фильм вполне в духе своего времени, ибо в разгар «перестройки», когда люди стали понимать, что атеизм и материализм ничего не объясняют, но наоборот лишь запутывают человека на его путях, ведя цивилизацию к гибели, тогда они стали верить самым диким и дремучим суевериям и действительно стали подобны безумным, «дебилам» из «Посетителя музея». По этой причине, как бы этот фильм не отторгал религиозно адекватное, не фанатичное сознание, он не претендует ни на что иное, кроме запечатления духовного климата советской цивилизации, неумолимо движущейся к своему катастрофичному финалу, кроме фиксации смены мировоззренческих парадигм от секулярной к постсекулярной.
Как показал разгул сект на рубеже 80-90-х, радения «дебилов» в «Посетителе музея» - не фантазия художника, а суровая реальность. По этой причине можно сказать, что данная картина, как и «Письма мертвого человека», тоже несет в себе профетический заряд, и как бы она не была по-новоначальному радикальна и чужда адекватной, трезвой вере и взгляду на мир опытного христианина, ее стоит посмотреть хотя бы из-за сбывшихся мрачных предсказаний в отношении человеческого духа, наступления эры нового дремучего Средневековья, фанатизма и фундаментализма, вытеснивших из сферы социального сознания атеистический скепсис.
Вскрыл Лопушанского с этой картины. Словно ГГ, пробирающийся через свалку, зритель российского сегмента кинематографа, может быть, наткнется на эту картину. Тогда уж Вам повезло, но отдыха не будет, даже в те моменты, когда кадры сопровождаются спокйным безмолвием герой фильма, резко оборачиваясь, спрашивает 'Кто здесь?'.
С визуальной составляющей все отлично, хоть и ничего удивительного и поразительного, но виды передают масштаб катастрофы, а также заброшенность человека в этот Музей. Звуковое сопровождение - крики, молитвы, звуки металла и сопряженных с ним действий, производственные шумы, что впрочем оправдывает посыл картины.
Что касается смысловой части киноленты, то она преподносит религиозный подтекст, хотя скорее антирелигиозно-социальный. И далеко не одна тема преследует нас на протяжении этого творения, но перечислять - нет смысла, ведь у каждого своё. Символизм также присутствует, хоть и не претендую на полностью верное осмысление всего показанного, но чего только стоит сцена с карликом, вливающего белую жидкость новоиспеченному приверженцу.
Для людей, ожидающих перестрелки автоботов и десептиконов стозначно нет. А так на свой страх и риск.
Константин Лопушанский полностью отдаёт себя на волю концепта. Его 'Посетитель музея' - настоящий фильм-оксюморон, песчаный замок, возведённый на фундаменте сплошных противопоставлений и омываемый волнами отравленного моря, скрывающего где-то за горизонтом почти что мифический, почти что библейский холм, взобраться на который суждено далеко не каждому. Взобраться, чтобы испустить вопль отчаяния небесам, воззвать к Богу и получить в ответ лишь тишину, прерываемую завываниями бури. Даже если Создатель и существовал когда-то, то теперь он отвернулся от своего творения и игнорирует его мольбы о спасении. Спасении из мира, все обитатели которого (кажется что) уже давно сами мертвы.
Постапокалиптический антураж долгое время превалирует над содержательной частью, демонстрируя зрителю заботливо, практически скульптурно вылепленную композицию (почти что) последнего дня человечества. Огромное выгоревшее кострище эгоизма, на пепелище которого копошатся согнанные в резервации дебилы и те, кто ещё (думают что) сохранили человеческий облик, биполярный мир, населённый, по сути, одинаковыми людьми. Где-то на горизонте плещется море, регулярно отступающее ровно на семь дней, чтобы обнажить своё дно-пустыню, скрывающее останки Музея, места на деле ещё более нелюдимого, чем сузившаяся до размеров помойки Ойкумена.
Проводить параллели с чем-либо здесь было бы попросту вульгарно - Лопушанский не стремится утащить зрителя в бездну метафор, наоборот - он смело ведёт с ним диалог, представляя всё as is, без лишней иносказательности и ненужных сносок внизу страницы. Задающий риторические вопросы посреди звенящей пустоты живой мертвец, основная цель которого - совершить паломничество по дну отступившего моря для того, чтобы потрогать руками саму Историю, здесь выступает не столько проводником по действию, сколько ретранслятором сочащейся с экрана безнадёги. Надувной жилет от опасностей мирских и Библия в качестве защиты от душевной слабины здесь не помогут, и гадание по книге лишний раз подтверждает это, выступая заменой авторским ремаркам.
'Посетитель музея', при всей своей абстрагированности от действительности, оказывается гораздо ближе к жизни по эту сторону экрана, чем можно было бы предположить в начале. Лопушанский добивается по-настоящему хорошего (и от этого ещё более жуткого) реализма в съёмках - здесь настоящая огромная помойка со всем её зловонием и пылью, от которой трудно дышать, настоящий скрежещущий поезд-мусоровоз с битыми стёклами окон (попробуйте найти хоть одно целое) и настоящие обитатели психиатрических лечебниц в качестве массовки (в букете со всеми своими внутренними и внешними уродствами). В какой-то момент и вовсе проскальзывает крамольная мысль, что сама эта периферия обитаемого мира, выбранная в качестве места действия есть утрированное отражение условной провинции, чьё население судит о событиях лишь по долетающим извне обрывкам слухов и мелькающим по немому телевизору иллюстрациям морального растления. Промышленное производство продолжает набирать обороты, несмотря на экологическую катастрофу, и сумасбродная попытка сохранить благополучный вид приобретает черты внешнего сумасшествия и внутренней слабости. Возможно, поэтому живущие здесь хранители метеорологической станции стремятся быть выше кажущихся для них зверьём дебилов, но на деле выставляют себя в ещё более глупом свете, чересчур буквально следуя подсмотренным тенденциям. Женские туфли как пик местной мужской моды не столько отражают разложение человеческой натуры, сколько декларируют звучащее тревожным сигналом отчаяние вот-вот забьющегося в агонии естества.
Кто хочет мудрым быть - безумным будет, а потому религия в 'Посетителе музея' удел, опять-таки, исключительно дебилов, чьи жрецы, по мнению человеков разумных, те же дебилы, только другой крайности, не способные понять, что каждый - сам творец своего бытия. Вот только не во власти идущего путь его, а потому сосущая пустота внутри главного героя, тюрьма внутри тела, наполненная тоской о свободе выбора здесь так и не испытает ожидаемой метаморфозы. Бессмысленность жертвоприношения и беспомощность жертвы, рискующей жизнью, чтобы наконец-то лицезреть смерть - незримая воля будто бы диктует пути всех в созданной Лопушанским вселенной, хотя Бога в ней (похоже что) не существовало и в помине. И именно здесь, вдали от условной (пусть и находящейся при смерти) цивилизации заметно влияние первобытных страхов в качестве первооснов религии, что позволяет режиссёру в контексте фильма контрастнее играть на противоречиях и противопоставлениях, начиная от самых явных - инстинктивной боязни огня в сочетании с огнепоклонничеством дебилов и заканчивая снами главного героя, которые практически неотличимы от бодрствования. Благодаря своим сновиденческим путешествиям внутрь сознания герой и достигает главной цели своего путешествия, не осмысляя тем самым, что физически по-прежнему непостижимо далёк от неё.
Картина беспощадна в своём стремлении найти всему его полную противоположность, лишить возможности допустить даже мысль о том, что надежда есть. Имея внешние черты притчевой религиозной драмы о поиске, фильм Лопушанского на самом деле жестоко спекулирует зрительскими ожиданиями, прикрывая своими метафизическими экзерсисами страшную правду о том, что взывать к Творцу в поисках ответов бессмысленно. И не потому, что Бога нет или потому что он мёртв, и попытка реанимировать религию в то время, как цивилизация уже одной ногой в могиле, будет выглядеть последним отчаянным шагом в попытке уберечь себя от акта некрофилии с собственной верой. Читать пророчества - всё равно, что гадать по книге и стремиться интерпретировать смысл написанного по-своему, когда он очевиден в буквальности своего понимания. Ведь тот страждущий, чья скорбь от рождения так велика, что способна достучаться до находящегося в режиме дисконнекта со всеми Бога, будет слеп и глух, а значит так и не сумеет понять, что именно им наконец-то был получен ответ, и именно ему была дарована возможность увидеть новый рассвет. И безумный вопль его будет вторить множеству голосов, просящих лишь об одном.
Для меня удивительно, что «Посетителю музея» на ММКФ-1989 дали Приз христианского жюри. Удивительно это потому, что по моим ощущениям фильм скорее говорит о смерти бога, его бессилии либо же о его равнодушии. Мессия-доброволец ищет бога, который отвернулся от этого мира. В бога верят исключительно юродивые. Прочие, якобы разумные люди, – прагматичные циники.
Где-то у черта на куличках (читай: на свалке) появляется таинственный человек. Он хочет посетить сокрытый на дне моря Музей – всё что осталось от прошлого человечества. Его отговаривают, поскольку отлив длится всего семь дней, а из паломничества к истокам не возвращается почти никто. В ожидании отлива главный герой знакомится с местными жителями. Он единственный, кто относится к «дебилам» по-человечески, за что те к нему тянутся. В конечном итоге эта взаимная эмпатия выливается в сцену, чем-то напоминающую концовку «Парфюмера» Зюскинда. После своеобразного ритуала посвящения Посетитель остается один посреди пустыни – дна отступившего моря. Наступает прилив, поднявшийся было из-под воды новый Арарат снова уходит на дно. Посетитель пытается укрыться в обломках метафорического Ноева ковчега, но ржавая рухлядь его не спасет. Новый Ной кидается навстречу наступающим волнам, моля не о пощаде, но об избавлении для мучеников.
Раскрывать концовку не буду – ее довольно легко предсказать. Хочется сказать о художественных особенностях фильма. Интересной чертой является полное отсутствие в фильме детей. Прямо это нигде не указывается, но подспудно говорит о полнейшем отсутствии в этом мире надежды на будущее. Совершенно не зритель-френдли монтаж так и манит, махнув рукой, выключить фильм. Приходится вслушиваться в неразборчивую, вводящую в транс, монотонную речь, от которой то и дело хочется отключиться и начать невидящим взглядом пялиться на муху на потолке. Но приложившему усилия воздастся сторицей. Фильм похож на кашу с комочками: запихиваешь в себя через силу, и процесс не из самых приятных, но помогает избавиться от застоев во внутреннем мире.
Фильм действительно страшный, похлеще всяких Пил и Паранормальных явлений. А самое страшное в этом всём – тайное мазохистское желание его пересмотреть.
Экологическая катастрофа свершилась, грядут последние дни, и тем не менее, в каком-то виде жизнь на Земле продолжается. Большую часть населения составляют дебилы и олигофрены, которых загоняют в резервации и стерегут остатки homo sapiens, то есть человеки разумные, проживающие, впрочем, среди бесконечных гор мусора. У обеих частей населения, при этом, популярно паломничество к некому Музею, находящемуся глубоко под водой, но на одну неделю при отливе вздымающемуся на поверхность. По слухам, если кто и доходил до этого места, то назад уже точно не возвращался – просто не успевал. Однажды на преобразованную под гостиницу метеостанцию приезжает очередной, но непростой идейный паломник. Хозяева его всячески отговаривают от бессмысленной и опасной затеи. В то же время прислуживающие хозяевам дебилы увидели в путнике мессию, которого они так долго ждали.
Навеяло вернуться к иногда пересматриваемой трилогии апокалипсиса Константина Лопушанского. В частности, просмотр второй части триптиха, «Посетитель музея», вызвал чуть поболее мыслей, нежели обычно. Ведь если посыл «Писем мёртвого человека», как леденящее душу предупреждение неугомонным амбициям ядерных держав, предельно доступен, то «Посетитель» на его фоне кажется неоднозначным, даже, я бы сказал, двояким. С виду выглядящий более простым по содержанию и поданным «в лоб», при этом достаточно звезданутый по событиям и переполненный приёмами Тарковского - непросто сказать, на что именно Константин делает акцент.
С одной стороны, это вполне понятное обличение обывательства и общества потребления. Деградировавшие остатки человечества, по последней моде ходящие на каблуках мужики в юбках, да стервозные потрёпанные матрены, кидающиеся в объятия встречных, живущие в собственноручно созданном мире мусорных свалок и морей с токсичными водами. Эти вот «светочи» пытаются управлять дебилами, благородно используя их как прислугу, либо сгоняя в резервации, как прокажённых. В то же время обозначенные олигофрены, в частности представленные Ириной Ракшиной и Александром Расинским, вроде бы отождествляют собой светлую сторону – люди, сохранившие веру и духовность в бездуховном загнивающем мире (показателен мужичок с Ветхим заветом вначале фильма), который вот-вот захлестнёт библейский потоп (ну, лет через пятьдесят). Но и данные представители вызывают отталкивающее ощущение. Вся их духовность выродилась в примитивное сектантство, где толпы подобных вырожденцев собираются в своём храме на ритуальный Праздник веточек и в экстазе расшибают лбы о стену с воем «Выпусти меня отсюда». То есть безвольно сидят и ждут Спасителя, который бы их избавил от ноши существования.
Немудрено, что в их поле попадает обозначенный Посетитель в исполнении Виктора Михайлова (имен в фильме никому не даётся) – вроде бы обычный человек, но периодически чувствующий невыносимую тоску, тянущую его к Музею, под которым вероятнее всего понимается город-мекка Иерусалим. Там же находится часто упоминаемый в фильме холм (Голгофа). За сим Посетитель с сохранёнными чувствами, видится им то ли спасителем, то ли просителем, имеющим все шансы исполнить предначертанное в писаниях тамошних жрецов.
В сумме же, как кажется, кино получилось больше не о последнем шансе для человечества (поиски его были учинены в прошлой серии), сколько об отказе (автора) в оном. Очевидно это таки суровый «последний день Помпеи». Изложено вроде бы и доступно, да не так чтоб понятно. Даже эти завязочные основы из картины вынести сложновато из-за сумбурности и путаности ряда эпизодов. Тем паче, оставляет в раздумьях более чем открытый финал. Фильм Лопушанского обращается скорее к душе, нежели к разуму. Мало что проговаривается напрямую, это нужно прочувствовать, но ощущения эти будут не из приятных. Как и «Письма мёртвого человека», «Посетитель» - чёрный сгусток депресса, буквально наматывающий кишки на вертел отчаянной инфернальной атмосферной. Каждый раз смотреть непросто, но есть в фильме какая-то сила, заставляющая к нему возвращаться время от времени.
После просмотра этого фильма я почувствовала облегчение - наконец-то все закончилось. Впечатление же от увиденного весьма неоднозначно. 'Посетитель музея' с самых первых кадров подкупает зрителя реалистичностью, погружает в оцепенение мрачными декорациями и бесконечным бормотанием молитв юродивых. Будто загипнотизированная, я целиком погрязла в происходящем на экране, чувствовала, как мои собственные ноги утопают в мусоре и грязном дне исчезнувшего океана. Что и говорить, очень сильный фильм. Он словно отбирает волю зрителя, гипнотизирует алыми языками пламени, затухающими на фоне яростной атаки прилива.
Человечество пожинает плоды собственных трудов. И совершенно неважно, что именно привело к катастрофе. Жадность и глупость разделяют людей на две категории - 'интеллигентное' меньшинство, упивающееся собственным превосходством, и жертвы апокалипсиса, которых держат в резервациях подобно животным. Безумные и уродливые, они наводят ужас на здравомыслящее население. И вот уже люди зажигают огни под своими окнами, ограждая себя от сумасшествия, предпочитая не видеть боль и нищету.
Если первая половина фильма поддается логичному объяснению, то вторая оставляет больше вопросов, чем ответов. Зритель может увидеть как божественное начало, так и полное отрицание Бога. Кажется, задумкой режиссера было не подтверждение и даже не разоблачение высших сил. Лопушанский беспристрастно показал все изъяны религии, влияние страдания на веру и тот хаос, что неизменно следует за униженной толпой. Главный герой совсем не похож на человека, который по доброй воле пришел спасать страждущих. Наоборот, столкнувшись с проявлением уродства, он быстро меняет свои планы и стремится выбраться из зловонной ямы. Однако, болезненное раскаяние душит его сердце, совесть заставляет чувствовать то, что выпало на долю несчастным. Повинуясь внезапному порыву, он спускается к толпе, протягивающей к нему руки. Неизвестно, действительно ли главный герой обладал божественным благословением или же он первый встречный, подошедший на эту роль. В любом случае толпа подхватила его тело, мольба о спасении сменилась яростным желанием жить. Уже неважно, входило ли в намерения самого 'избранного' отдавать свою жизнь за убогих. Безумие порождает жестокость и, в конце концов, главный герой оказывается один на один с бесконечной пустыней, оставленный в рваных штанах без еды и питья. Если уж быть мучеником, так быть им до конца.
В общем и целом, я бы рекомендовала этот фильм всем поклонникам авторского кино, особенно любителям советских шедевров. Нечасто встретишь творчество, не навязывающее точку зрения его создателя, и 'Посетитель музея' как раз такой случай.
И если кто мертвый придет и скажет, и ему не поверят
Конец света наступил, но этого никто не заметил. А может и заметили, просто сделали вид, что это их не касается. Очень удобно. Таков уж человек: после нас хоть потоп, пускай даже библейский. Тем временем в Антарктиде неспешно таят льды, поднимая уровень мирового океана. Истончается озоновый слой, увеличивая действие солнечной радиации на человека разумного, делая его все менее разумным год от года. Фабрики методично отравляют моря и океаны, но какая, в сущности, разница, даже если вымрет вид-другой? Это же эволюция: выживает сильнейший. Разве бы удалось нам столь прочно взгромоздиться на самую вершину пищевой цепи, не будь мы столь неумолимо прогрессивны? Венец эволюции, цари природы. Чертовски гордо звучит! Надо же как-то соответствовать, ведь все всё прекрасно понимают и про полярных медведей, богоспасаемых кликом мышки и про злосчастное глубоководное бурение, но невозможно же просто взять и остановиться, вернуться в едином порыве к натуральному хозяйству. Трубы должны дымить, отходы сбрасываться, а химия производиться. И сколько не атакуй на утлом суденышке нефтяные платформы, итог один - show must go on.
В отличие от предыдущей картины «Письма мертвого человека», где Лопушанский исследовал апокалипсис физический, буквальное уничтожение, в этой части трилогии все не столь очевидно. Прежде всего, подразумевается апокалипсис духовный. Метафорические туристы – паломники нового мира, рискующие жизнью ради банальной экскурсии. Они слепы, как и остальной мир, ведь всплывающий новой Атлантидой затопленный город-музей не главное. Те же, кто знает, что главное это холм-голгофа, живущие в резервациях на лицо ужасные люди-дикари, дебилы и дегенераты – паства. Так при помощи метафор и иносказаний Лопушанский создает не столько атмосферу Армагеддона, сколько медленно и неумолимо чахнущий мир. Никто случайно не нажал на кнопку пуска ракет, загнав человечество под землю. Наоборот вполне сытые и не бедствующие люди живут себе и не тужат, наслаждаясь солнечными ваннами. Где-то за кадром бурлит жизнь: меняется мода, проходят рок концерты, старик Петросян собирает аншлаги. Однако вполне ощутимое предчувствие декаданса буквально витает в воздухе. Смердит мертвое море, колышась у разлагающегося берега. Там будто скелет кита, ржавеет омываемый волнами автобусный остов, выставив на всеобщее обозрение свое гнилое нутро. По живописно раскинувшимся мусорным кучам скачут горными козлами моральные и физические уроды. Отвратительные, как насекомые. Полуживотные, трепещущие в религиозном страхе перед огнем. Ненавидимые и брошенные в клетке мира людьми и богом, презираемые так сильно, как только можно презирать больных родственников, ставших обузой.
Пускай режиссер показывает нам только разруху под красным светофильтром, необходимо помнить, что цивилизованная жизнь еще не остановилось за границами кадра. Город действительно существует, об этом свидетельствуют посетители музея и их белые кости, сиротливо лежащие в морской воде. Нынешний турист еще жив. Хотя престранная он личность: практически блаженный. А, может быть, даже скрытый дегенерат, один из тех 40%, рождающихся в популяции. Или не такие уж они дебилы? Ведь именно они первыми догадались, что надо бежать с Земли, пока не поздно.
Для более глубокого погружения зрителя Лопушанский нагнал из местных клиник всех прокаженных, лишайных и умственно отсталых, но не стал лишать права выбора трактовки происходящих событий. Как и в «Письмах», истина рождается из диалогов персонажей, так что можно просто выбрать удобную точку зрения и держаться за нее как за спасательный круг. В конце концов, нет сильнее гордыни, чем вера в способность уничтожить целую планету. Да и всяческие пророки, изрыгающие в религиозном экстазе очередной сценарий судного дня, мало кого впечатлят. Вот и этот фильм - не предостережение, скорее предчувствие и переживание.
Трудно не заметить, что Лопушанский вдохновлялся «Гадкими Лебедями» Стругацких и «Сталкером» Тарковского (с обязательным киноцитированием). Некий юродивый пастырь-пророк отправляется на поиски правды и счастья, если не для всех, то уж точно даром, не находя по пути, увы, ни счастья, ни правды. Из ниоткуда появляется новая раса мутантов-мокрецов, и прокаженных и блаженных разом, опирающихся правда на религию, а не науку. Гонимые и презираемые большинством в первую очередь потому, что испуганное большинство начинает замечать, как теряет лидирующие позиции. Единственный же тянущийся к этим существам и искренне пытающийся понять их верования – Турист, вовсе не желает влиться в их стройные ряды. Даже предпринимает отчаянную попытку предаться разврату, окунаясь в сладкий декаданс с вином и падшими женщинами. Но, в отличие от Писателя Стругацких, Посетитель Лопушанского лишен свободы воли и выбора. Единственное, что он может – чувствовать вселенскую печаль. Видимо, как и сам режиссер, пытающийся посредством фильма передать свою тоску поколению, которое уже не послушает живых. А, впрочем, даже если мертвые придут и скажут, не поверят и им.
