Как сериал про несуществующее министерство предугадал самые странные инициативы Госдумы? В чем разница между политическим кино и кино про политику? При чем тут Аарон Соркин, Пьер Ришар и Соррентино? О веселой истории создания «Последнего министра» с его режиссером и сценаристом поговорил Ярослав Забалуев.
На КиноПоиск HD идет комедийный сериал Романа Волобуева «Последний министр» — уморительная хроника работы вымышленного министерства перспективного развития, куда назначают министра-простака (Ян Цапник), чтобы потом под благовидным предлогом профнепригодности сотрудников ликвидировать не нужный никому госорган. Но герой Цапника оказывается чересчур деятельным, и для оправдания своего существования придумывает все новые и все более безумные инициативы (какому-то одному из этих проектов и посвящена каждая из 16 серий). Осуществлять все эти планы министру (чаще всего неудачно) помогают железный зам (Ольга Сутулова) и способная стажерка (Софья Лебедева). Продюсер сериала — Александр Цекало, фактически выполнявший функции шоураннера.
Почитать наш репортаж с площадки «Министра» можно тут. А подробный разговор с Романом Волобуевым о том, из чего родился и как воплотился в жизнь этот неординарный проект, — ниже.
— Вы вроде бы рассказывали, что «Последний министр» вырос из пилота так и не запущенного сериала «Завтра». Мол, Цекало его увидел и…
— На самом деле не совсем так. Он позвонил моему агенту, передал, что есть вот такой проект, который лежит без движения, и им хотелось бы видеть меня сценаристом. Причем сразу шла речь о том, что делать мы его будем не для телевидения.
Надо сказать, что это давняя мечта Саши [Цекало]. Как человек, пытающийся смотреть в будущее, он очень большие надежды возлагает на интернет-платформы и небезосновательно гордится, что у компании «Среда» самое большое в России количество проектов, купленных Netflix. Саша стремится делать какие-то радикальные продукты — про серийных убийц, про секс, — которые на телевидение не протолкнешь. В общем, у них была идея, называлась она тогда «Министерство». В каждом интервью в последние пять лет Цекало говорил: «У нас есть вот такой проект, никто не берет». Короче, они позвали меня.
— А какова была первоначальная концепция?
— Кабинетная комедия про странное министерство, которое непонятно чем занимается. В общем, когда мне про это сказали, я сразу вспомнил, что у меня лежит неснятая арка «Завтра» на 8 серий (комедийный сериал в жанре альтернативной истории, в котором к власти в стране приходит оппозиция; проект дошел до стадии пилота. — Прим. ред.). Решил, что сейчас залезу туда, чего-то надергаю, напишу, и все поразятся, как я быстро сочиняю. В общем, я открыл, почитал и закрыл — это все-таки история из совсем другого времени. Эта сатира на мечты о либеральном реванше была актуальна год с небольшим, пока мы его писали. А уже когда снимали, стало несмешно. Собственно, тогда из комедии с пародиями на Удальцова, Собчак и всех прочих мы превратили это кино во что-то более раздражающее и злое. Ту небольшую часть аудитории, которая нас все-таки посмотрела, мы абсолютно выбесили — цель была достигнута. Причем либералы были в большем бешенстве, чем охранители.
В общем, если бы ко мне год или два назад пришли со словами «досними „Завтра“», я бы 30 раз подумал: герои умерли, их больше нет. Какое-то родство с «Последним министром», конечно, есть. Все-таки мы оба сериала писали с Леной Ваниной, а у нас есть ограниченный набор тем для шуток, которые мы умеем шутить. Или даже скорее голосов, которыми у нас разговаривают герои. Перебежал один персонаж: в «Завтра» у нас по фонам носилась Саша Тюфтей и орала, что всех уволит. В итоге эта злая девушка-технократ, которую теперь гениально играет Ольга Александровна Сутулова и которая всех колотит ногами, стала одной из главных героинь «Последнего министра».
— Давайте теперь вернемся к тому, как вы в итоге стали не только сценаристом, но и режиссером «Последнего министра».
— Я сам не понял, как это произошло. Я написал страничку текста из головы, какие-то общие мысли. И мы встретились с Сашей позавтракать. Я относился к этому как к какому-то индустриальному продукту. У меня не было работы, были нужны деньги, так что я рассчитывал написать сценарий, который потом снимет Пежемский, например. Я и задал Цекало вопрос, кто будет снимать, а он ответил: «Может, ты?» Я честно спросил, видел ли он, что я снимаю. На словах «Ну, я „Холодный фронт“ видел» наши переговоры благополучно закончились. Дальше мы начали работать, причем Цекало на старте принимал непривычно активное для русского телепродюсера участие: читал все, что мы пишем, докапывался до деталей, мы сидели и что-то придумывали вместе.
В какой-то момент он попросил меня сформулировать, что мы делаем. Я в ответ признался в любви к соркинскому сериалу «Служба новостей», где героями движут исключительно идеалы. Соответственно, «Последний министр» для меня — это «Служба новостей», где ни у кого из героев нет никаких идеалов, кроме двух героев. Первый — это собственно главный герой Тихомиров, которого играет Ян Юрьевич Цапник; вторая — юная практикантка, которую играет Соня Лебедева. Все остальные — циничные твари, которые не понимают, чем они занимаются. У меня была любимая деталь из самой первой версии пилота «Последнего министра», который сто лет назад написал Паша Бардин. Там герои всю серию ругались из-за работы, но при этом мы совершенно не понимали, в чем эта работа заключается. К сожалению, на дистанции целого сезона поддерживать этот эффект было невозможно. Так что мы эту историю немножко перевернули: человек приходит в министерство, которое непонятно чем занимается, и на протяжении 16 серий пытается выдумать себе задачу.
— Я помню, в одном из интервью по поводу «Холодного фронта» (режиссерский дебют Романа Волобуева — Прим. ред.) вы говорили, что обожаете политическое кино и мечтаете его снимать. Мечта, выходит, сбылась?
— Мне кажется, что любое кино, если оно не про любовь, политическое. Почему все любят Коста-Гавраса и Джорджа Клуни, когда он снимает про политику? Потому что ничто так не задевает, не заводит и не бесит людей, чем то, что происходит с ними прямо сейчас и на что они совершенно не могут повлиять. По большому счету разницы между жизнью в тоталитарной стране и в стране с избирательной демократией в этом плане нет.
В общем, да, «Последний министр» — это, конечно, политическое кино. Но не в смысле, что оно про политику. Собственно политики там достаточно мало. В нашей жизни политики в традиционном ее смысле не существует. Классический ход из иностранного кино, когда происходит какой-то политический [коллапс], все бегают, чтобы его скрыть, а в финале главный положительный герой бросает конверт с документами на ступеньки The New York Times, в России совершенно не работает.
— Почему?
— Потому что у нас можно напечатать что угодно, про кого угодно, все только пожмут плечами. Здесь нет политики в традиционном понимании. Есть войны башен, есть войны интересов, есть какие-то хаотические процессы. Но сделать русские «Мартовские иды» невозможно, потому что политическая драма всегда строится на контрасте цинизма политической жизни и ужаса, который все остальные испытают, когда столкнутся с ним лицом к лицу. У нас цинизм кабинетов и простых граждан примерно на одном уровне.
Поэтому «Последний министр» — это история про людей, живущих в обстоятельствах структуры, куда мы все некоторым образом встроены вне зависимости от того, насколько мы либеральные или бескомпромиссные. Нас всех без исключения с российской государственностью связывают эротические семейные отношения. Меня вообще интересуют реальные схемы и механизмы, интересно понять, в чем настоящие причины происходящего. Несколько лет назад мы с Ксенией Анатольевной Собчак говорили о том, что у нас все очень зря смотрят на русскую политику с точки зрения американских политических триллеров. Потому что в реальности там все происходит по законам фильмов братьев Коэн — «После прочтения сжечь», например.
— А теперь расскажите, как вы «Последнего министра» снимали.
— Слава богу, мы отказались от идеи снимать в реальном здании с настоящими видами на город, которая бы нас убила. А еще появился оператор Морад Абдель Фаттах. Он пришел, спросил, чего бы я хотел. Я начал говорить: «Знаете, у Соррентино был такой фильм про Андреотти…» Морад закричал: «Il Divo!» Дальше выяснилось, что он писал диплом по световым схемам Луки Бигацци (постоянный оператор Соррентино — Прим. ред.). На этом наш разговор об эстетике закончился. Не думаю, что без Морада у меня бы получилось то, что я хотел. А я хотел, чтоб «Министр» был такой эпической ампирной комедией в итальянском духе.
— Разъясните.
— Ну, смотрите. У нас с вами, как и у остального населения нашей страны, есть телевизионная картинка с заседаний Госдумы, есть история про взбесившийся принтер, который того гляди запретит колбасу. И можно, конечно, пойти на все это с «коктейлем Молотова» наперевес, а можно поинтересоваться тем, как эти люди живут, о чем они думают. Меня всегда интересовали юные люди, которые попадают в государственные структуры. У них свои устремления и чаяния, они чего-то хотят, мечтают о социальных лифтах.
Для этого мы на раннем этапе придумали очень смешной, на мой взгляд, модуль. То есть речь здесь идет о министерстве, у которого есть практически неограниченный круг возможностей, но нет никаких конкретных обязанностей. То есть оно может заниматься чем угодно. Они могут сидеть и перекладывать бумажки, и с них никто за это не спросит. Этим они и занимались до начала событий сериала. Начинается у нас все с того, что от отвращения к жизни умирает предыдущий министр, а на его место приходит чувак, который хочет «делать что-то полезное». Его задача — придумать, чем он занимается.
Самая главная тут история про инициативы. В каждой серии он придумывает, что бы такого сделать, чтобы нас заметили, и практически каждый раз это заканчивается каким-то цирком. Завязка украдена из моей любимой комедии с Пьером Ришаром «Высокий блондин в черном ботинке», где абсолютно такого Кандида выдавали за опасного секретного агента, чтобы развалить всю операцию. У нас примерно такая же история. Есть министерство, которое жрет деньги и ничем не занимается и которое при этом нельзя закрыть. Действие у нас разворачивается в параллельной России, где страной управляют Площадь и Набережная. И вот на Площади два черных человека в туалете (привет великой традиции английского политического кино, где все серьезные вопросы решаются у писсуара), решают найти идиота, который это министерство к чертовой матери развалит. Находят его и говорят: «Давай рубись. Вперед, делай что хочешь». Этим он и занимается на протяжении шестнадцати серий. И поскольку мы идеалисты, а он идиот, то есть человек крайне искренний, у него в какой-то момент даже что-то получается.
— А насколько все, что вы сняли, соотносится с реальностью?
В плане сюжета мы шли более или менее за тем, что происходит в реальности. Наша любимая серия — та, в которой они случайно отменяют закон о мате, который так тревожил творческую интеллигенцию. Какие-то вещи мы, к сожалению, угадали. Мы, например, сидели с одной серией, где герой должен был предложить что-то совсем безумное, чего никак не может быть. Наш креативный продюсер Дима Нелидов («Горько!»), который следит за тем, чтобы мы были ближе к народу, сказал: «Давайте совсем дичь. У вас интеллигентский юмор, а нужна совсем жесть». Ладно, говорим, давайте аграрная реформа превратится фактически в закон о крепостном праве. Ну, мы поржали, написали. И ровно в тот день, когда мы монтировали эту серию, Дима зашел с вытянутым лицом, показал телефон, а там какой-то депутат предлагает ввести не то оброк, не то барщину. Я подробности даже не стал читать, чтобы не расстраиваться. Или у нас есть сюжет про то, как Китай дарит России панду, а дарение панд — это на самом деле серьезная часть китайской международной политики, там много смешного. Написали, сняли. А через пару месяцев я застреваю в адской пробке по дороге на озвучку, спрашиваю таксиста, почему перекрыто все, а он отвечает: «Панду везут».
Сериал можно посмотреть эксклюзивно по подписке КиноПоиск HD.
