Фильм создан по фабульной канве романа Александра Бека 'Новое назначение'. Роман этот, законченный к 1964 году и подготовленный было к публикации в журнале 'Новый мир', в свое время так и не был опубликован, а стал заметным явлением в самом начале перестроечной первой волны публикаций и републикаций 1986 года. Поэтому между книгой и фильмом не такая уж большая временная пауза, если говорить не о дате создания, а о самом времени рецепции. Роман, кстати, не был таким уж особо диссидентским, но выписанная до мелочей атмосфера министерств и главков, обитатели которых не догадываются о цене за поездку в метро, существуют в своем, отдельном от коллективного партийного гегемона мире не могла понравиться начальству, которое и было главным читателем и 'одобрятелем' той эстетики, которая вошла в истории под формулой социалистического реализма. Главный читатель привык не просто видеть себя главным героем таких произведений, но видеть под правильным ракурсом и в правильной перспективе. Поэтому произведение Бека, в котором не было узнаваемых ракурсов и перспектив, но были слишком узнаваемыми реальные люди и обстоятельства, именно этим, а не аккуратной критикой сталинизма и не угодил. И вот за считанное количество лет роман становится известным публике и делается экранизация, так сказать, по горячим следам.

Экранизация эта не то чтобы не удалась, но мало что прибавила к литературному претексту. Актуальный в свое время материал потерял львиную долю настоящей привлекательности, ведь даже в 1986 году раздавались куда более резкие голоса о прошлом Советской страны, тем более что сказалась следующая особенность романа. Назначение послом в окольную европейскую страну, под которой в фильме угадывается Норвегия, больше похожее на скрытую отставку, чем на новую ступень карьеры оборачивается для героя весьма мучительной рефлексией по поводу той его жизни с закрытыми от страны и ее жителей шторами спецбольниц, спецмашин, спецраспределителей и всех остальных спец-, которая нерасторжима связана с временем и самой фигурой Сталина. Главный герой, в свое время едва не оказавшийся из-за своей дерзости в лагерях, тем не менее так и остается сталинистом, испытывая своеобразный стокгольмский (даже в Норвегии) комплекс. Для него есть сама система, где живые люди - проценты и дроби в таблицах выполнения плана, а постепенная перемена времен все же вносит сумятицу во внутренний формализм героя, не пожелавшего сменить портрет бывшего Хозяина в своем новом посольском кабинете. Сталин более важный герой в фильме. Его создателям хватило ума не показать Великого Кормчего через медиатора, актера. Мы видим кадры кинохроники и слышим голос с пластинки. Но что удивительно, казалось бы стопроцентно документальная хроника репрезентирует его фигуру как фигуру медийную, как своеобразную поп-звезду, вечно сопровождаемую 'бурными и непрерывными аплодисментами'. Меж тем никакого истинного величия в ней нет. Это скорее крошка Цахес, даже постмортально остающийся 'звездой', когда его холодное тело в гробу рисуют прикормленные придворные художники. Может, именно это не дает покоя главному герою: ощущение безумной ошибки, доверия тому, кто воспринимался почти как Иегова, оказавшись все тем же простым смертным, как и главный герой, кстати. Весь этот спецмир на редкость уязвим и к досаде исчезаем без остатка, о чем предельно точно свидетельствует название фильма и что не менее предельно точно комментируется на редкость удачно вошедшими в контекст произведениями закадровыми стихами Бориса Слуцкого:

Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Он жил не в небесной дали,
Его иногда видали
Живого. На Мавзолее.
Он был умнее и злее
Того — иного, другого,
По имени Иегова…

Вот что может смутно прозревать главный герой в его медитативной прогулке по знаменитому парку скульптур Вигеланда. Зависимость от одной только личности, обожествляемой и внушающей ужас, лишила его жизни полноценной, настоящей. Перфекционистское желание контролировать все и вся в своем министерстве вплоть до толщины картофельных очистков в столовой не может преодолеть непрерывность и бесконечное разнообразие бытия. Вот в этом смысле сталин лишал жизни, заставляя всех подстраиваться под свой лад, даже свой ненормальный рабочий график, когда начальству приходилось бывать в своем кабинете не днем, а вечером или даже поздней ночью.

Поэтому данный фильм не о репрессиях, а именно синдроме заложника. Заложника системы, конечно, командно-административной, ради которой приходилось жертвовать даже родными (внимательный читатель и зритель поймет, что герой связан с Каиновым грехом, который интерпретирован несколько иначе, чем в Ветхом Завете, но все равно несмываемым). Однако повторюсь, что в фильме все же не произошло преодоление литературного материала с его акцентом на рефлексии героя. Поэтому личный и поколенческий комплекс не показан максимально ярко. Это достаточно редкий случай, когда в кадре 'не заиграл' Станислав Любшин, несмотря на все свои старания. Тем не менее, вернувшись к Слуцкому, по-своему старательно фильм выражает тот комплекс, который можно обозначить следующими строками и вернувшись к Слуцкому:

Мы все ходили под богом.
С богом почти что рядом.

6 из 10