Режиссер «Снеговика» Томас Альфредсон о крипоте и вырезанных сценах

Томас Альфредсон разговаривает с норвежской прессой в ресторане «Шрёдер», сидя как раз там, где и герой Майкла Фассбендера в фильме «Снеговик». Ему приходится отвечать на очень неудобные вопросы, потому что норвежцы только что посмотрели картину и сильно расстроены: к роману их соотечественника Ю Несбё она имеет очень опосредованное отношение.

Сам писатель заявил, что с фильмом никак не связан, поскольку отдал права и не имел права влиять на производство. Весьма тревожный звоночек для подобного проекта. Альфредсон говорит с норвежцами сдержанно, терпеливо, объясняя свои решения. Один из журналистов, сидящих рядом с нами, переводит некоторые слова. «Он говорит, что не удалось снять процентов пятнадцать сценария, то есть фильм, по сути, не был завершен». Это откровение впоследствии всплывет на английских киносайтах, где произведет фурор: в Голливуде режиссеры никогда не обсуждают фильмы с негативной стороны. Но Альфредсон прекрасно понимает, что получилось в конечном счете. Свой фильм он обсуждает с нами, аккуратно подбирая английские слова.

— В последний раз мы видели вас в Венеции с фильмом «Шпион, выйди вон!».

— Да, у меня там, кстати, двое русских актеров снимались — Костя и Светлана! (Константин Хабенский и Светлана Ходченкова — Прим. КиноПоиска) Прекрасные актеры! Как у них дела сейчас?

— Замечательно! Они очень популярны в России, снимаются, в театре играют.

— С радостью бы еще снял Светлану, она отличная актриса.

— Почему вы решили взяться за «Снеговика»?

— Вообще-то сложно сказать. Я привык доверять инстинктам. То есть если у меня начинает биться сердце, я чувствую грусть или радость, то предпочитаю доверять такому влиянию материала на себя. Знаете, книги Ю Несбё уникальны. В них выдающиеся и непривычные для читателя ситуации смешиваются с ощущением обыденности. Вот мы с вами сейчас сидим в этом неброском ресторане. Это ничем не выдающийся, обычный ресторан в Осло, непохожий на бальные залы из фильмов про Джеймса Бонда. Сюда местные жители ходят пропустить стаканчик-другой и сосиски поесть. Это довольно хорошо знакомый мне мир. Мне знакомы снег, тишина, темнота, крипота, жутковатые скандинавские домишки. Это тоже одна из причин, по которой я взялся за проект.

— Говорят, что скандинавским детективам нельзя верить. На самом деле у вас тут люди не умирают пачками от рук маньяков. Откуда вообще в вашей литературе такая одержимость убийцами-психопатами?

— Думаю, частично успех скандинавских детективов связан с тем, что в них описан хорошо узнаваемый читателям мир. Люди в них ходят на работу, ездят на метро, в автобусах. Они лечатся у врачей, покупают еду в супермаркетах, пьют кофе. Хорошо узнаваемая повседневность — это с одной стороны, а с другой — экзотическая для многих мрачность и тишина, на фоне которых развиваются такого рода драмы. Взять, к примеру, дом, который вы видите в фильме в самом начале. Это типичный для скандинавов дом, построенный на природе.

— Вы использовали готовый дом или построили его специально?

— Его мы построили, да. Но, поверьте, типичный норвежский домик выглядит точно так же. Представьте себе, что вы заходите в такой дом на отшибе. В нем царит тишина. И никто в мире не услышит ваш крик. Это довольно страшно! В Скандинавии много мест, в которых могут разворачиваться очень страшные истории. Но серийных убийц у нас и правда мало. Это же хорошо, правда?

— Факт! Но скандинавский нуар отлично чувствует себя на телевидении и никак не может прорваться на большой экран. Как думаете, почему это так?

— Не знаю! Я даже не думал об этом. Слушайте, вы правы. Трилогия по Стигу Ларссону прошла неплохо у нас, но в мире ее не приняли.

— У меня есть теория, если вам интересно.

— Так-так, рассказывайте!

— Голливуд делает продюсерское кино, которое по идее должно привлекать максимально широкую аудиторию. Там у них склейки частые, кино не дышит, а скандинавским нуарам нужно медленное повествование.

— И телевидение как раз позволяет это, точно.

— Вы же как-то пытались замедлить повествование, это заметно. Но конечный результат смотрится как типичный голливудский триллер. Да и сценаристы капитально изменили книгу. Я брала с собой «Снеговика», перечитывала до премьеры. Это же день и ночь.

— Да, там 500 страниц, надо было что-то сокращать. (Альфредсон на несколько секунд замолкает, обдумывая слова.) Знаете, в процессе создания фильма принимает участие много людей. Когда фильм небольшой, то этих людей немного. В работе над картинами такого рода, как «Снеговик», над тобой стоят люди, у которых много разных пожеланий. Скажем так, когда пытаешься снять скандинавский триллер, который должен понравиться всему миру, то балансируешь на очень тонкой грани. Если фильм слишком странный, медленный или банальный, то есть шанс оттолкнуть зрителя.

— Вы работали с Тельмой Скунмейкер, монтажером Мартина Скорсезе. Как вы принимали решения по монтажу?

— Мы познакомились с Тельмой через Мартина, он выступил одним из продюсеров фильма. Она была свободна и заинтересовалась фильмом. Для меня работа с ней стала своеобразным входом в дом кинобожеств. Она и Мартин причастны к самым прекрасным картинам в мире. Ежедневно сидеть с ней в монтажной было несколько нереально.

— Как работалось в Осло? Каким оказался город в плане локаций?

— Прекрасно работалось. Городские власти шли нам навстречу, нас пускали снимать в центральные районы, в ратушу, а это очень непростые места. Подозреваю, что местным жителям может показаться, что мы кое-где слукавили, показывая их родной Осло, но ко мне еще на стадии монтажа подходили люди, которые видели материал и говорили: «Я хочу поехать в этот город».

— Ваш фильм «Впусти меня» оказался гораздо ближе к книге и к тому, как Скандинавия выглядит в кадре.

— Как я уже и говорил, выбор материала редко бывает процессом интеллектуальным или стратегическим. Ты не говоришь себе: «Сниму-ка я вот такой фильм». Тут как с едой. Смотришь на одно блюдо, и оно кажется вкусным. Вы берете тарелку, начинаете есть. Все просто. Но бывает и по-другому — вы просто отсылаете блюдо на кухню.

— Харри Холе — я все же настаиваю, что он Холе, а не Хоул...

— Он Хуле!

— На русском это неприлично! Так вот, почему Хоул? Почему вы решили произносить его фамилию на английский манер?

— Результат одного решения из сотни, которые мы принимали, чтобы показать фильм со скандинавским контекстом, не выпадая из него, но и не усложняя для англоязычного зрителя. Ну, к примеру, на полицейских формах у нас написано «POLICE», а не «POLITI», как надо. Англичане бы прочитали «полайти», что близко к слову «polite», то есть «вежливый». И в фильме, где несколько десятков раз в кадре мелькает слово «полиция» — на машинах, на здании, на форме, — для англоязычного зрителя была бы проблема.

— Но не для русского зрителя!

— Но у нас фильм снят на английском, так что решение было таким — избавиться от норвежского в кадре. В итоге вы вообще не увидите слово «полиция» на машинах. Мы оставили привычную колористику автомобилей, но слово убрали. Вы вряд ли обратите на это внимание, но если вы англоговорящий человек, то вас точно зацепит «POLITI». Мы также решили удалить все адреса, потому что это был бы лингвистический кошмар. Кто-то говорит на беглом английском и вдруг просит отвезти его на «Гурлигрлгатан»!

— А почему бы и нет?

— Ну, это бы сильно выбивалось из речи! Мы в итоге сделали что-то вроде «Отправляйся к желтому дому на третьей улице справа». И вроде неплохо получилось. Нам очень хотелось сохранить этническую составляющую этой истории, чтобы зритель понимал: действие развивается не абы в каком городе, а в Осло. Для меня английский не родной, если на то пошло. Да и решение это не я принимал. Но, возвращаясь к Харри, мы спрашивали многих англоговорящих людей. И он стал Хоулом.

— В книге есть прекрасная сцена, где детектив Рафто, которого у вас сыграл Вэл Килмер, поднимается на гору и разговаривает с убийцей. Почему же она не вошла в фильм?

— Ой, знаете, если мы начнем сейчас обсуждать все сцены, которые не вошли в фильм, то будем сидеть тут до конца дня! Ваши английские коллеги любят спрашивать, почему герои в финале не целуются. Понимаете, нам пришлось принимать множество решений. В итоге в фильм не попали какие-то уже отснятые кадры. Сейчас, когда кино становится все длиннее и длиннее, хочется поддерживать хронометраж максимум два часа. Высиживать 2 часа 40 минут в зале непросто, а порой и незачем. Но вы правы, сцена прекрасная. Я ее очень хорошо помню. В книге-то она прекрасно смотрится. А если показать в фильме, как встречаются убийца и полицейский, вы услышите голос маньяка. И узнаете его. Нам этого не хотелось. Так что приходится учитывать многое.

— Харри, как помнится, большой фанат музыки, у него масса пластинок дома. Но от «Снеговика» в голове остается только «Попкорн»! Не любимые Харри Sex Pistols, а вот этот прилипчивый мотив!

— Увы, это не его выбор! Эту композицию слушает человек, который очищает квартиру Харри от плесени. Мне нужна была песня, которая узнается за пару секунд. И я подыскивал нечто вычурное, необычное. Максимально неожиданное! Мне бы хотелось как-то поиграть с музыкой, но, к сожалению, не представилось возможности. Единственный раз, когда мы понимаем музыкальные пристрастия Харри, это когда он занимается любовью в своей квартире. Там играют Sigur Rós.

На протяжении всего разговора Томас Альфредсон рассматривает русскую обложку «Снеговика». Когда запись заканчивается, он спрашивает, как это произносится по-русски. И идеально повторяет.

Через неделю после нашего разговора выйдет то самое интервью режиссера Норвежской вещательной корпорации (NRK), в котором он рассказывал, что примерно 10—15% сценария не было снято. Там же он отмечал, что появился в проекте в последний момент и не мог влиять на решения множества продюсеров. На претензии норвежских критиков насчет отсутствия реалистичности в передвижениях героев по Осло Альфредсон ответил так: «Мы не снимали документальный фильм о географии Норвегии. Так что если у нас и есть географические ошибки, то мне на это наплевать».

Что ж, его можно понять. 12 продюсеров — это непросто.