Вельми понятно, что фильм, который заставляет думать, вслушиваться и анализировать происходящее — это не триллер, захватывающий сюжетом и интригой. Соглашусь, что в некоторые моменты действительно, камера, смотрящая постоянно в землю, утомляет. Андрей Богатырев настолько проникся своей целью показать приземлённость людей, следующих за Иисусом: даже играют они в камни, и не крепость они свою испытывают, а утяжелённость сознания демонстрируют. Запомнилась фраза: «Он знает, куда идёт, а вы?»
За кем бы вы ни шли, верующие или атеисты, могите быть не овцой в стаде, а человеком. Позвольте привести цитату из рецензии на Кинопоиске полностью, так как лучше и не скажешь:
«Сколько раз уже было на протяжении двух тысячелетий, что последователи и приверженцы учения Христа оказывались в большей степени предателями, чем Иуда, извращая и дискредитируя идеи Иисуса, как бы снова и снова распиная «сына человеческого», опошляя и примитивизируя, упрощая и формализируя, низводя философию и мораль христианства к бездушному соблюдению бесполезных обрядов и ритуалов. Не религия — опиум для народа, а искусственная и лживая надстройка в виде института церкви, вся эта клерикальная номенклатура со своей строгой иерархией, схожей с партийными или бандитскими структурами».
Прочитав это, я вспомнила Г. Сенкевича «Камо грядеши». Полное подтверждение слов Иуды о том, что мёртвый учитель лучше, чем живой, его учение уже можно трактовать так, как тебе удобно или выгодно. И не надо уже думать о других («А кто поможет Иуде?»), а только о собственной выгоде. Разве Иуда думает о выгоде? Сделать Свет ярче, оттенив его своей Тенью, кто решится на такое? Уйти в глубокую тень, почти во Мрак. Зато эта тень так очерчивает и «высвечивает» в каждом из так называемых апостолов (вы назовёте их так, да ещё с большой буквы, тех, кто идёт за Учителем?) маленькие, но такие важные детали. Фома, за которым тенью идёт Иуда, только ли сомневается, а, скорее, вообще не имеет своего мнения. Пётр, в тени которого Иуда, бежит даже в малом за помощью к Учителю, даже не за помощью, а за постоянным чудом. Тот, кто возомнил себя потом Апостолом, всего лишь рыбак, научившийся-таки ловить души людей.
Надо отдать должное режиссёру за контровой свет, который всё-таки Светом остаётся в душе после окончания просмотра фильма.
Кто лучше всех понимает то, что несёт «сын человеческий» в этот грязный мир? Да, пусть, Андрей Богатырев сделал Иуду бОльшим проповедником, чем Иисус, потому как его слышат, ему верят. Трудно представить Иисуса кликушествующим и катающимся по земле, чтобы привлечь внимание толпы. Но, думаете, ему этого не хотелось хоть иногда, видя тупость и злобность людскую?! Спросите у любого хорошего Учителя, не взвывает ли он внутри, пробуя пробиться через корку равнодушия и невежества? Но на то он и УЧИТЕЛЬ, чтобы знать иные средства.
Иуда — реверс Иисуса. Наши предки были мудрее нас и изображали своих Богов трёх- или четырёхликими. Потому что посмотреть на обратную сторону Луны интересно, любопытно и возможно, а вот взглянуть себе в душу сможет не каждый.
Конечно же, не сказать о силе игры исполнителя главной роли невозможно. Алексей Шевченков — нет, не потряс, но уважать себя заставил, безусловно. Особенно запомнились его глаза, которые ищут учеников Христа на месте казни, а встречают лишь укоризну в глазах Магдалины и, кроме неё, из учеников на площади больше нет никого… Боль в глазах Иуды во время казни Учителя — это зеркало мук его.
Андрей Богатырев не «повесил» Иуду, а оставил его голым, с содранной кожей, одиноким древом в пустыне непонимания, одарив благостным дождём-прощением, идущим с Небес.
И не мы ли, со своими взглядами кротов, упёршимися в землю, следуя материалистическим ли, христианским ли воззрениям, иным воззрениям, ободрали Мировое Древо Любви, как липку, и вбили его осиновым колом между Миром Бога и Миром человека? Потому и соскальзываем, и висим, как Иуды в междумирье: ни к Свету и ни к Тьме.
'Иуда' - фильм, который как-то незаметно прошёл в потоке киноновинок. Может быть, его посчитали 'неудобным', может быть, богохульным. Где-то экранизация повести Леонида Андреева даже названа 'фильмом-провокацией'.
Главный герой - одиозная личность, исторически презираемый и ненавидимый Иуда Искариот, можно сказать, делает невозможное: заставляет посмотреть на произошедшие события его глазами и попытаться понять с его, Иудиной, точки зрения.
Иуда задаёт неудобные вопросы, он единственный из учеников, кто не воспринимает на веру слова и действия Учителя. Иуда сомневается во всём - в себе, в правильности сделанного им выбора, в богоизбранности Учителя. Иуда тщеславен, амбициозен, завистлив и умён. Он не понимает, почему апостолы слепо и беспрекословно подчиняются Иисусу и идут за ним. Он пытается провоцировать их, самого Учителя, но у него ничего не выходит и это злит его ещё больше.
По-актёрски (а может, в этом была задумка режиссёра) Иуда - Алексей Шевченков переигрывает Иисуса - Андрея Барило. Нервная, яркая, острая игра Шевченкова производит сильное впечатление.
При просмотре картины возникает мысль: получается, что Иисус смог стать тем, кем стал только благодаря Иуде, только в результате его предательства. Не было бы Иуды, не появился бы и Христос - преданный, распятый, воскресший и вознёсшийся. Фильм ставит философские вопросы о невозможности существования белого без чёрного, по сути о единстве и борьбе противоположностей... С одной стороны, получается, что Иуда - вершитель судьбы Христа, а с другой, приходит понимание, что и он - исполнитель высшей воли, орудие, которым она вершится.
Вероятно, у каждого из зрителей, в зависимости от мировоззрения, фильм вызовет собственные вопросы и личностное восприятие увиденного. Мне картина понравилась.
Сюжет построен по одноименной повести Леонида Андреева. Вор, святотатец и бедолага Иуда совершает дела гнусные, терзается как глава администрации Сурков, а все же стремится к добру. Окружающие его не понимают. Тем не менее, упорство в грехе приводит его к предательству, которое преподносится в фильме как жертвоприношение равное распятию Сына Божьего. Этот трюк - не нов. Это исхоженная тропа, тропа ревизионизма канонических текстов и исторических событий. Нечто подобное можно наблюдать в истории кинематографа или литературы, посвященной Великой Отечественной Войне. С течением десятилетий носителям высшей добротетели в ревизионистском искусстве там становится добрый офицер Вермахта, а злодеем – тупой партизан, начальник из НВКД, ну и до кучи какой-нибудь глупый немец из Гестапо.
Иуда в исполнении Алексея Шевченкова вытесняет под конец фильма всех остальных героев. И всех Апостолов, и Понтия Пилата, и Иисуса Христа, и весь Иерусалим, заполняя собой весь экран. Библейская история, столь благодатная почва для интерпретаций, вспомним хотя бы мюзикл и одноименный фильм - “Иисус Христос – суперзвезда”, свелась к незамысловатому высказыванию: “Хоть Иуда ростом мал, и к Христу внимателен, в день рождения прислал икебану матери”. Поиск святости на дне человеческого несовершенства Богатыреву не удался.
Картина – бедна во всех смыслах этого слова и представляет собой поучительный пример фестивального треша. Искусство работы с камерой сведено к модным качающимся, крупным планам. Ни запоминающейся музыки, ни ярких второстепенных героев, ни смачных диалогов, ни интересных костюмов, ни свежих художественных решений здесь вы не увидите. Вся ставка – на монологи Иуды, а они рассыпчаты и легковесны.
Ну, это же фестиваль! ММКФ! Не голливудский блокбастер! Понятно же!
История блужданий духа Иуды в поисках истины – не просто драма любопытной, пытливой души, никогда не насыщаемой чужими ответами. Это трагедия человека, которого ослепляет и убивает жажда истины и гордые попытки утвердить свое единственное право на нее. Лучшее, что дал нам актер Алексей Шевченков этой ролью – многовариативность прочтения своего героя. Пусть кто-то обвинит созданный им образ в размытости, но все же как славно, что о нем хочется думать и думать. Причем иногда противоположные вещи. И все они сыграны! Итак…
Только ли высшие и лучшие чувства пробудила в Иуде встреча с Другом? Зависть, гнев, самомнение, коренящиеся в идее оправдать его жизнь и смерть своими собственными. И тем самым сравняться с ним, прилепившись навсегда к его подвигу и жертве. Срастить со своей мечтой и стать ею (им!), наконец.
Возможно, в Иисусе Иуда увидел не истину, а идеального себя (не Друг даже – двойник, тень, а тень и тело всегда вместе). Тогда любовь ко Христу – на самом деле завуалированная большая любовь к себе, облеченная ложью в святые одежды, тайная болезнь, проказа души. Гордыня, доведенная до предела в жажде анонимности «подвига» и «жертвы». Шаткая лицемерная душа не может отличить: жертва для себя, для Друга? Для спасения людей? Всеобщего спасения?
Возможно, Иуда - моральный деспот (как бес Верховенский, как Раскольников), фанатик истины в лапах стихийной любознательности, направленной, прежде всего, на самого себя. И в вере во Христа он ищет ответ на вопрос, не кто такой Бог, а кто такой он сам. Кто я такой? - сверхнота андреевского Иуды, нота, которая, как зубная боль, ни на минуту не оставляет его и не утоляется ничем. Он, даже умерев, висит между двумя ответами – ВСЁ и НИЧТО.
Простота и ненасильственность, доверчивость и спонтанность веры апостолов («Если Учитель идет этой дорогой, значит мы идем верно») оттеняют то, что вера Иуды – искусственное христианство, акт гордыни. Она ворчливая, фанатичная, возведенная в абсолют, насильственно загримированная под жертву. Недоверчивое отношение к Промыслу демонстрируют слова отчаявшегося гордеца, обращенные к ученикам Христа: «Вы идете стадом. За пастухом. Вслепую». Он не хочется так идти. Он хочет решать то, как надо идти, сам. Он не знает, что такое вера без «если» и «почему?». Без «нет» и «не хочу». Что такое вера без «Я»...
Бездна самости - пропасть, глубина которой глубже любой выси. В ней все вверх ногами. Мрачная тоска по смыслу называется Богом. Предательство – Жертвой. Зависть – Любовью. Самоубийство – пропуском в Рай. Придуманность, измышленность (над чем так плакал Достоевский, создавая героев-фанатиков, сочинителей смысла жизни) теории – любви – жизни – смерти Иуды поражают. Истина искривляется в душе кривого человека. И жизнь его увенчивается безобразно кривым финалом.
Он сам возвел себя в ранг судьи над жизнью, судьи, допускающего своеволие в выполнении воли Бога, имеющего право решать, кому умереть ради истины. Он так привязан к своей моральной значимости, что не может отвлечься от себя, забыть себя даже в подвиге жертвы («Вы отречетесь и убежите. А я с ним останусь навсегда». «Кто будет первый подле него?». «Я помог ему стать тем, кем он должен был стать»). Однако мрачная самость в свете истины Иисуса оказывается ношей тяжелой настолько, что Иуде легче себя убить, чем стерпеть.
Омраченная душа Иуды весь фильм настороженно и недоверчиво прислушивается к брезжащей где-то там Истине (это страшнее предательства истины, в которую веришь, стоять вот так - рядом со светом истины - и не доверять ему). Ошибка героя в том, что он борется за истину, настойчиво ищет ответ не в Христе, а в себе. Не просто самость – САМОзванство. Видимо, Иуда не зря в тексте – вор. Данный нам изначально характер вспять не повернуть. Вот и у него переступить этой собственной воровской сути не получилось. Нарисовал на истине свое лицо и залюбовался им.
Фанатичное наслаждение самоуничижением (статусом корыстного предателя) – тоже гордыня. В этом поступке Иуды много измышленного, выдуманного, показного. Увидев героя в фильме с большим красивым белым цветком в руках, вспомнила слова Стефана Цвейга о Толстом: «смирение распускается павлиньим хвостом». У Иуды высокомерное смирение. Мостить себе собственными руками дорогу к мученичеству – подвиг на грани искушения, прелести. Не зря звучит в фильме: «Ложью спасения не обретешь».
Иуда сильный. Он силен телом, живуч, как кошка, стерпит, снесет любые удары. Силен волей. Силен пытливым, любопытным умом. Впрочем, думать легко; действовать трудно. Но он силен и действием. Ему хватает силы искать и терпеливо блуждать в поисках искомого. Хватает силы и на самое трудное - действовать согласно тому, как думаешь. Отдать себя целиком тому, что считаешь единственно верным, и заплатить целиком, даже если это ошибка. Он довел до конца постройку своей теории (будь она даже карточным домиком). Это сила. Но она нейтрализуется одним очень важным обстоятельством. У него слабая – глухая и слепая – душа: «Почему ты молчишь, Господи? Скинь ты с меня этот камень!».
Сомнение тяжелой корой обволакивает душу, он не может подняться над земным, освободиться от мира. И он несет свою душу с трудом, как носильщик, задыхаясь, все больше и больше утомляясь от тяжелой ноши. Все делает сам, все решает сам. Даже истину собственную придумал. Больше духовной свободы, вроде, и пожелать нельзя. Но он окружен наступающей пустотой. И она придавливает к земле. Его пытка, его наказание, его бремя – сомнение. До конца. Без надежды. Он говорит: «Если бы понять смысл, не было бы ни страха, ни сомнений». А вдруг там выяснится, что он не жертва, не спаситель, не проводник идеи друга, не помощник, а предатель и убийца? «Типичная русская переоценка себя» (Цвейг о Толстом). А дальше – веревка, ветка, хруст и неумолимая ясность. Неумолимая истина, о которой он нам никогда не расскажет.
Если веришь, необходимо стать тем, что исповедуешь. Иуда стал предателем. Упомянутый выше Толстой наказывал всем нам стеречь собственную жизнь. В фильме Христос говорит: «Любите душу свою». Иуда возлюбил ее любовью гордеца, а в такой любви и вере не бывает милосердия. Дух противоречия, гений парадокса, тип революционера, предсказанный Андреевым, - Иуда. К его «подвигу» с легкостью прикрепляется адский девиз революционеров всех времен «цель оправдывает средства». Пламенный («Иуда – уголек», - звучит в фильме) и неудовлетворенный – он никогда не был христианином. Не вера у него, а жгучая тоска по Богу. Вера – это ведь покой в Боге. А Иуда…
Библия это старый завет. В Библии Иуды нет. Иуда в Новом завете. Библия это быль, обработанная сознанием поколений до состояния легенды.
Люди от Иуды страшны, и таким показал его актер. Создан очень цельный, сильный, страшный внутренне и внешне тип. Очень впечатляет. Запоминается.
Для многих, увидевших его (и для меня тоже), созданный актером образ стал образом настоящего Иуды. Он не вызывает ненависти, но он заставляет считаться с собой. Это безусловная сильная (отрицательная) личность, превосходящая силу всех двенадцати будущих апостолов вместе взятых с их наивной, доброй, человечной, детской, во многом неустоявшейся верой.
Иуда у Шевченкова состоялся, правда, состоялся в анти-вере. Нелегко противостоять такому Иуде и бороться с ним нелегко.
Замечательна сыграна актером роль. Думаю, никогда не будет больше лучшего кино-Иуды. Хвала тебе, актер Алексей Шевченков! Ты на древнем библейском материале показал, сотворил, изваял настоящего гения зла!
Хорош, этот образ Иуды, внутренне и внешне грязного завистника с острейшим чувством зависти и с основной снедающей его мыслью: если его не будет, стану первым. Нет таких преступлений, которых такие люди убоядись бы на пути к заветной цели. Совершил. Первым не стал. Покончил с собой, не выдержав мук раскаяния. Так говорит легенда.
В жизни такие люди продолжают жить и уходят из жизни по старости, по болезни, из-за какой-либо другой естественной напасти, но никогда из-за мук совести, которой у таких людей чаще всего нет.
Актер, конечно же, бесподобен. Немало он потратил себя на эту свою работу. Его Иуда сильнее всех из праведных двенадцати. Он деятелен, ловок, изворотлив, искушен во грехе. Силен парень. Возможно, что так и было. Только сила его и слава это слава Герострата.
Этот текст стоит воспринимать не как полноценную рецензию, а скорее как просто краткие впечатления и замечания, сделанные сразу после просмотра фильма.
Леонида Андреева непонятно, как экранизировать. Большинство его рассказов не наполнены действием и состоят преимущественно из мыслительных монологов и художественных описаний. 'Иуда Искариот' в этом плане составляет исключение, которым, почему-то, воспользовались только совсем недавно.
В целом экранизация удалась. Смысловая составляющая данного фильма - это отдельная, очень глубокая тема, которую я оставлю за кадром. Речь пойдет обо всем остальном.
Из того, что мне понравилось, хочется акцентировать внимание, во-первых, на предельной близости с рассказом. Особенно приятно было услышать практически не измененные диалоги.
Во-вторых, на актерской игре. Иуда почти идеален. На мой взгляд иногда он выглядит даже более удачно, чем у Андреева, - в рассказе местами он слишком юродивый, в то время как в фильме сохраняется баланс, между откровенными странностями и 'нормальностью'. Такого Иуду можно встретить в реальной жизни, Андреевского - вряд ли.
И наконец, на картинке в целом. Тут довольно сложная ситуация. С одной стороны полно недочетов, особенно в массовых сценах, где явно не хватает людей и декораций. Но с другой, это дает некий 'театральный' эффект, как будто ты смотришь не фильм, а спектакль. То есть все время внимание сосредоточенно на героях и диалогах. Все, что происходит на фоне не сильно важно.
Не понравились мне две вещи: это апостолы, которые уж больно комично выглядят, и немного замятая концовка. В фильме отсутствует 'заключительный' диалог с Анной и сильно урезанна сцена возвращения Иуды к апостолам, в то время, как в рассказе они играют ключевую роль. Из-за этого, концовке фильма не хватает своего рода трагичности.
Крушение традиционных гуманистических ценностей, кризис научного, религиозного, социального и художественного сознания на рубеже 19-20 веков разрушили религиозную картину мира. Церковь утратила былой авторитет и перестала определять общественную жизнь. Человек сбился с пути, утратив былую веру и перестав понимать жизнь. Как следствие – переосмысление былых и безуспешный поиск новых ориентиров. В литературе это выразилось в том числе и в художественной переработке библейских сюжетов.
Одним из писателей, наиболее ярко отразившим в своем творчестве проблемы времени, стал Леонид Андреев. Он не раз обращался к текстам Библии, которую называл в числе своих любимых книг, отмечая её влияние на себя как на художника. При этом темы, образы и мотивы Священного Писания в его произведениях подвергались художественной перекодировке. Хрестоматийным примером переосмысления евангельского сюжета стала повесть «Иуда Искариот», в которой Андреев снижает образ Христа до антропологического и пересматривает традиционно негативное отношение к Иуде. Писатель предлагает посмотреть на отношения между Иисусом и апостолами психологически и, прежде всего, на предательство Иуды как на трагедию непонимания - человеком человека, самого себя, противоречий безумного мира.
Сегодня, когда социальные сотрясения рубежа веков кажутся эхом глубокой старины, когда Россия, пройдя через 90-е, пришла-таки к вожделенной стабильности, а церковь, пусть и в измененном виде, восстановила свои позиции, актуальность обращения к андреевской повести может быть поставлена под сомнение. Однако в 2013-м году молодая команда кинематографистов во главе с начинающим режиссером Андреем Богатыревым представила публике фильм «Иуда».
Проза Леонида Андреева, насыщенная яркими экспрессионистическими описаниями и остро поставленными «больными» вопросами о жизни человека, - трудно поддающийся визуализации материал. Как любой экранизации, то есть перенесению объема текста в плоскость изображения, «Иуде» Богатырева не удалось избежать редукции смысла и искажения образов первоисточника. Ученики Иисуса, номинально присутствующие в повести, в фильме превращены в карикатуры: глупость одного, наивность второго, упрямство третьего, трусость четвертого возведены в квадрат, а их чисто славянские сытые лица современных русских никак не коррелируют с привычными представлениями. Старательная, но слишком театральная игра Алексея Шевченкова в трагический образ Иуды привносит элементы шутовства и юродства. Зато облик самого Учителя с круглым, отмеченным печатью благодати лицом, масляным, как будто отсутствующим взглядом соответствует канонам изображения Христа в православной иконописи – это не тот истощенный страдалец с утомленным, наполненным болью взглядом, что мы привыкли видеть на католических крестах и в многочисленных фильмах о жизни и страстях Христовых.
В идейном плане создатели фильма не стали пытаться полностью перенести на экран андреевскую повесть, но определив в ней смысловую доминанту, просто, без каких-либо изысков и находок, аккуратно и довольно точно воплотили ее в картине. В «Иуде» можно увидеть попытку как реабилитации того, конкретного Иуды из Кариота, так и возвращения самому имени, наказанному временем и традицией низведением до нарицательного с неотъемлемой негативной коннотацией, статуса собственного. Здесь становится очевидной параллель с «Преступлением и наказанием» Достоевского. Конечно, Иуда не Раскольников, он не разрабатывает теории, не одержим идеей и желанием её экспериментальной проверки. Размышления Иуды чужды теоретизирования, они выходят за рамки рационального сознания в область интуитивного предчувствования, угадывания какой-то особой, назначенной ему миссии. Движимый этим предчувствием и любовью к Иисусу, а никак не жаждой обогащения, Иуда сомневается, спрашивает, ищет, но не находя ответов ни в себе, ни вовне, поступает интуитивно - и преступает, переступая через себя и все-таки надеясь на совершение чуда и спасение Учителя. Этим «преступлением», сделавшим из Иисуса Иисуса, Иуда, с одной стороны, обнажает бесплодность и бесплотность любви остальных апостолов, не готовых, не способных подтвердить свои слова в действии, с другой – наказывает себя. Терзаемый прежними и новыми сомнениями, муками совести, болью утраты единственного в мире человека, который был к нему добр, и которого он полюбил, Иуда видит только один выход – одинокое голое дерево на краю обрыва. Так и ушли они – светлый Иисус, чье имя с любовью и трепетом будут повторять в веках уста разных народов, и его верный безобразный Иуда, навсегда заклейменный в сознании человечества словом «предатель».
Это Иуду на девятом кругу Дантевского ада терзает в одной из пастей Люцифер. Иудушкой назвал своего главного антигероя в «Господах Головлевых» Салтыков –Щедрин. Иудой кличем мы всякого обманщика, предателя, нехорошего человека. Но Иуда Искариот уже сполна наказан – он сделал это сам, и сложившийся за века стереотип, подкрепленный авторитетом церкви, должен быть разрушен. Пора перестать искать и демонизировать врагов, пора перестать судить и клеймить. Иуда – человек. И пусть это «человек» не звучит гордо, но звучит по-человечески. Таков основной пафос повести Леонида Андреева и фильма Андрея Богатырева.
Подобный подход к каноническому сюжету выводит его проблематику за пределы конкретной библейской истории, перекидывая от нее мостик к современности и – вечности. Способны и готовы ли мы изменить угол зрения на общепринятые, давно установившиеся вещи, выйти за пределы привычной системы координат, критически отнестись к ходячим истинам, или наш удел - ходить по давно протоптанным дорожкам, вооружившись набором стереотипов и клише, безропотно следовать не нами придуманным инструкциям, подчиняясь догматам и не видя, не пытаясь понять больше того, что лежит на поверхности? Готовы ли мы не утверждать, а спрашивать, не принимать как данное, а сомневаться? И, наконец, способны ли мы в человеке увидеть человеческое, а не судить друг о друге по видимым делам нашим?
Знаменателен и сам факт обращения молодого поколения русских кинематографистов к повести Леонида Андреева. Преодоление советского табу, наложенного на писателя, проявление интереса к русской классике и её популяризация, постановка проблемных вопросов бытия среди беспросветной пошлости, постоянно выливающейся на зрителя с экранов тв и кинотеатров, дает надежду на возрождение гуманитарных ценностей в современной России. Появление «Иуды» в наши дни поднимает важный вопрос об обществе 21 века. Не находимся ли мы сегодня в таком же духовном кризисе, как век назад, нравственном и интеллектуальном застое, когда церковно-монархический гнет подменен религией потребления, а флаг пресловутой стабильности и экраны высокотехнологичных гаджетов позволяют спрятаться от столь противоречивого мира и слишком сложного человека – своего ближнего и самого себя? И не пора ли нам сменить угол зрения?
Очень долго времени я не могла заставить написать к этому произведению рецензию, так как я посмотрела «Иуду» достаточное количество раз, дополненное вчерашним просмотром по тв, все таки я не удержалась и написала Потому, что подобного фильма, заставляющего сопереживать главному герою и находиться в постоянном напряжении, давно не видела
Некоторые считают, что «Иуда» затянутый и неинтересный. Мне остаётся только посочувствовать таким бездушным созданиям, ничего не понимающих в кино. Да у фильма есть минусы, из-за которых он может не всем понравиться, но у него есть главное – душа! Это фильм где есть над чем подумать, есть что почувствовать. Иуда по ходу фильма меняется, что очень важно - мы видим личность, которая живет в кадре. Иуда даже иногда чем-то похож на героя Мюнхгаузена в фильме Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» он говорит о таких вещах, которые очень тронули меня. У фильма есть очень самобытная атмосфера, есть интересная музыка, хотя в картине ее довольно мало.
Особая благодарность Алексею Шевченкову за роль Иуды, теперь Иуда ассоциируется только с ним, уж не знаю плохо это или хорошо, а также режиссеру Андрею Богатыреву за фильм с душой. Короче говоря, лично я советую смотреть.
Слов мало, мыслей много. Все, как и полагается - по классику.
На мой вкус, замечательная экранизация замечательной книги. На меня лента, как и сама повесть в свое время, произвела сильное впечатление. Те же чувства, те же предательские мурашки, те же робкие попытки заглянуть внутрь себя после обличительных монологов, те же жгучие слезы стыда и жажда возвести очи горе в безмолвной молитве...
Но это только мое личное восприятие. Уверена, что каждый увидит здесь что-то свое, то, что в данный момент терзает и гложет, ибо рассматривается автором подспудная, темная, тайная сторона человеческой личности.
Очень проникновенное, очень интимное, очень вдумчивое кино. Срывающее покровы тщеславия даже с апостолов, смывающее фарисейские ухмылки с благочестивых лиц. Исследующее, обнажающее, колючее... Напоминающее нам всем, что неисповедимы пути Господни, что все случайности неслучайны, что всё, что ни происходит - неспроста, что каждая овечка будет подвешена за свой хвостик и что то, что вы видите во мне - не мое, а ваше.
Он был изгнанником, чужестранцем и чужеземцем на своей родной земле. Выброшенной за ненадобностью требухой, мусором и мразью, в чью сторону плюют даже самые лживые из лживых, самые ничтожные из ничтожных. Ржавый пепел свалявшихся волос, мокрых от пота, прикрывал его глаза, в которые никто не осмелился ни разу глянуть, боясь отравить собственную душу. У него не было пристанища, гнездышка, не было любви, ибо ни он ее не ждал, ни ее ему никто не собирался давать. И даже вьющиеся змеиным клубком возле Иисуса его ученики не желали подпускать к Спасителю его. Иуду.
Широко представленный в рамках позапрошлогоднего Московского международного кинофестиваля, второй по счету фильм начинающего российского режиссера Андрея Богатырева, «Иуда» 2013 года является едва ли не единственной попыткой за все время существования русского кино осмыслить и постичь внутреннюю суть образов не только Иисуса Христа, дотоле присутствовавшего лишь как Иешуа Га-Ноцри из многочисленных киноверсий булгаковского «Мастера и Маргариты», но и Иуды. Едва ли в русском кинематографе, на данном этапе его развития страдающем и вовсе как от излишней развлекательности, так и авторской высоколобости и напыщенности, этому вечному устремлению к созданию авторского кино в кубе без привязки к аудитории, можно найти фильм, равный «Иуде» Богатырева по философской насыщенности, актуальности и режиссерской сбалансированности в раскрытии столь щепетильной темы, как познание природы человеческого предательства, в истории Иуды и вовсе достигшего вселенской трагедии, искушении и раскаянии вкупе с расплатой за совершенный грех.
Непростой для восприятия, предельно жесткий и лапидарно-минималистский слог Леонида Андреева, автора одноименной повести 1907 года, в фильме Богатырева нашел свое адекватное воплощение; получившаяся на выходе картина, изначально не ставшая объектом ни пристального внимания критиков, ни зрителей, не страдает визуальной избыточностью, патологической болезненностью в демонстрации страстей. Фильм, предельно минималистский и психологически насыщенный чрезвычайно, не движется по знакомым тропам боговидческого кинематографа, а скорее богоборческого и полемического, становясь на равных с «Последним искушением Христа» Скорсезе, который, точно также взяв за основу одноименную книгу греческого литератора Никоса Казандзакиса, представил Иисуса не как богочеловека, а как просто Человека со всеми присущими ему чертами, сомнениями и страхами.
Таков и Иуда в фильме Богатырева. Еще не предатель всего рода людского, которому будет уготована Голгофа, но уже и не святой. Обычный человек, лишенный всякого ореола совершенной идеальности; один из самых проникновенных апостолов рядом с Иисусом. Вместо привычного противопоставления Великому Святому Великого Предателя в «Иуде» будет присутствовать несколько иной конфликт и иная расстановка морально-этических аспектов, ведь что Андреев, что вторящий ему в фильме Богатырев поставили вообще под сомнение факт предательства как такового, перевернули наизнанку довлеющее мнение великого слепого большинства. Иуда в картине постоянно спорит с остальными апостолами, тогда как с Иисусом ведет умозрительные беседы о познании и сущности. Он чуть ли не самый его верный, но при этом и самый сомневающийся его ученик по факту своего прошлого греховного существования. Однако режиссер не возвеличивает Иуду, но и не очерняет. В картине вообще религиозная составляющая отведена едва ли не на второй план, а полемика между Спасителем и его учениками, между Иисусом и Иудой больше напоминает пространные и откровенно агностические философские беседы, исходя из итога которых зритель обязан сам прийти к Истине, какой бы она была неожиданной. В конце концов, фильм, несмотря на свою отстраненную интонацию и отсутствие явного прямого диалога со зрителем, призывает — понять Иуду. Простить же его будет уже не так просто, несмотря на призывы Спасителя любить своих врагов. А в написанном Андрееве эдаком «Евангелии от Иуды» и вовсе не говорится ни о каком прощении или спасении. Есть лишь констатация факта, что богочеловека убил человек, а Иуда был лишь одним из многих. Но камень в него бросили первыми те, кто сами приближали гибель Иисуса. Иуда Искариот стал же просто «козлом отпущения». Спорно, не по-евангельски, зато честно.
