Наверное, когда мы влюблены в произведение, нам хочется создать что-то подобное (Марсель Пруст)

Горе тебе, Рим, город крепкий! Далеко позади военная разруха, а на смену роскошной dolce vita, взметнувшейся фениксом и ознаменовавшей долгожданное время жить, пришел дерзкий декаданс. Сладостно-бесстыдная музыка вечного празднества не утихает над таким же вечным городом, городом контрастов. Там, где поутру падают замертво туристы, не в силах вынести великолепия роскошных piazza и palazzo, ночью престарелые и пресыщенные нюхают кокс и пританцовывают паровозиком под клубный микс. Как торжественный органный хорал чередуется с энергичной «Far l’Amore», так неторопливые пролеты камеры над семью холмами сменяются ее полупьяными выкрутасами и беззастенчивым клиповым монтажом: все переворачивается вверх ногами, мельтешит и маячит, сверкает пайетками и брызжет потной похотью, пока в фокус не попадает Джеп Гамбарделла, циничный и усталый король селебрити. Манерно прикуривая сигару и изображая рассказчика из «Амаркорда», он вспоминает…

Выводя на первый план героев, разменявших пятый, а то и шестой десяток, Соррентино печально констатирует увядание великой культуры. Они не создали ничего в своей пустой прожженной жизни, растратив ее на псевдозначимые социально-политические высказывания и прочее «бла-бла-бла», свели статус нынешней Италии к стране «моды и пиццы», «торгашей и бакалейщиков». Но хуже то, что идущее на смену поколение еще посредственнее, еще анемичнее. Оно разбивает лбы о дышащие древностью стены в припадках ниспосланных из космоса перфомансов; вымазанное краской, поклоняется танатосу; лишенное детства, зарабатывает миллионы «вылитой живописью». Современное искусство развивается под лозунгом «Я художник, мне не нужно ничего объяснять», ему неведом страх оставить за собой уродливый след хромоножки, задохнуться «от слов, от образов, от звуков, которые не имеют права на жизнь», неведома рефлексия восьмого с половиной фильма Феллини. Здесь каждая размалеванная актрисулька лелеет мысль написать роман в духе Пруста, хотя очевидно, что могут получиться лишь очередные «50 оттенков пустоты». Творческий импульс либо сводится к «отчаянному соревнованию в развращенности, похотливости, оригинальничании», либо отсутствует напрочь, заключая в свежих телах черную и старую глупость. Такое путешествие на край ночи не снилось и Селину.

И, хотя еще в «Где бы ты ни был» Соррентино пришел к выводу, что настоящий момент истории лучше всего определяют куски дерьма, он, следуя заветам Гессе, нашел прекрасное спасение - иронию. Режиссер не обличает и не выносит приговоров, он по-дружески подтрунивает над безумным-безумным-безумным миром абсолютного зеро, не ставя себя выше, но и не давая кому-то кичиться своим превосходством. В своем роде это единственно верный путь для человека, который слишком умен и духовно развит для того, чтобы не замечать повсеместной стагнации (если не деградации), но и не готов вырваться за ее пределы, вознестись до уровня по-настоящему великих. Герои Соррентино жалкие и смешные, и даже немного голые, но каждый из них по-своему трогателен и достоин сочувствия. Люди, как люди, не испорченные и квартирным вопросом, потому как что может быть лучше апартаментов с видом на Колизей. Их не хочется осуждать, ведь в этих морщинистых лицах и дряблых телах, в этих душах, так боящихся собственного старения, очень легко угадать себя, пусть не настоящего, но будущего. Все мелодии спеты, стихи все написаны, затем процитированы и перецитированы заново. Смешаны контексты, вывернуты наизнанку смыслы, и остается только вслед за Малларме слушать молчание пустого белого листа.

С другой стороны, кто сказал, что рожденные богемой 1950-х женщины-курицы и неугомонные папарацци более важны и интересны, чем молодящиеся стриптизерши, заурядные сценаристы и фейковые аристократы напрокат? Только избавившись от таких предубеждений можно десантировать на балкон стаю розовых фламинго – сиюминутную красоту, ускользающую в унисон с амаркордовским павлином; погрузиться в море, расплескавшееся на потолке, чтобы вынырнуть молодым и влюбленным; по заветам старой монахини вернуться к корням, найти точку отсчета. Не вечерний поцелуй матери, но манящую за собой юную прелестницу. Не скопировать чужое, но отдать ему дань, переосмыслив сообразно собственному опыту. В конце концов, просто следовать за истиной, не удивляясь и не боясь, что она приведет к тому, что любишь, как не боялся Пруст написать мемуары Сен-Симона своего времени. Может, и есть смысл рискнуть, чтобы, прошествовав по чистилищу в окружении толпы зрителей или читателей, при жизни вынужденных утомляться хламом пересказанных идей, узнать в итоге, после отсечения всего наносного, а было ли что-то свое. Висконти, Пазолини, Феллини уже там. Соррентино вместе со своим героем пока застывает на перепутье. Да, режиссер расплывается в чеширской улыбке, иронизируя над приходящей к обеду смертью, но и прикоснуться к вечности, обрести свое утраченное время ему хочется тоже. Хотя, может, это всего лишь фокус, и есть только едущий в никуда человеческий паровозик, pan-pan-pan-americano и dance, dance, dance, пока звучит музыка.

По изношенным улицам «вечного города» гуляет пожилой джентльмен. Проницательным взглядом скользит он по величественным руинам, провожает незнакомцев-прохожих и задумчиво созерцает цветистую южную природу. На его глазах замертво падают от восторга туристы, ученицы католической школы резвятся в скверах, где некогда разгуливали сенаторы, а напыщенные обнаженные актрисы с выбритыми на лобке серпом и молотом бьются головой об стену с воплем: «Я вас не люблю!» Это Джеп Гамбардилья (Тони Сервилло), старый плут и негласный император римской богемы. Сейчас он известен как блестящий, въедливый интервьюер для престижного издания, но много лет назад он ворвался в высшее общество, написав роман под названием «Человеческий аппарат».

Последние 40 лет Джеп провел в поисках «великой красоты», которой, разумеется, не нашел. Зато познал все прелести чувственности и стал своего рода экспертом по праздности и развлечениям. Лучшие тусовки, подруги, беседы — только в клубе Джепа, где день начинается ночью, а кончается утром, где пьют, пьют, пьют, но не до беспамятства, а чтобы заглушить голос разума и болтать о пустяках, потому что говорить о важном пошло. Так и проходят день за днем до тех пор, пока на пороге не появляется горюющий старик и не сообщает о гибели его жены, первой женщины Джепа, которая всю жизнь любила только его.

Весь фильм построен на контрастах между красотой и пошлостью. Умиротворенные римские пейзажи сменяются оргиастическими вечеринками, самоотречение древней монахини — глупостью и занудством старого кардинала. Примеров множество, и все вместе эти сцены образуют сюжет картины, рваный и пестрый, отражающий восприятие мира героем, что пребывает во власти чувств. Его жизнь — бесконечная череда впечатлений, более или менее абсурдных, приземленных или прекрасных. За долгие годы многое приелось, поэтому Джеп смотрит на все скептически, с легкой меланхолией и крупицей иронии. Очевидно, в том и задумка режиссера, чтобы собрать воедино разрозненные впечатления, наложить их на жизнь обаятельного героя и попытаться придать им некую общность. В результате никакой общности не получается, а получается остроумная, по-итальянски живая пародия на римский бомонд.

«Великая красота» ни в коей мере не идейное кино. Нет в нем ни морали, ни обращения к душам зрителей. В промежутках между карикатурами встречаются и значительные эпизоды, но по законам фильма и они словно требуют разрешения в фарс, в нечто, лишающее их смысла и значимости. Это рассказ о жизни без идеи в мире, где идеи извращаются, понимаются превратно, а потому разлагают, низводят людей до уровня социальных животных. Как и многие до него, Джеп Гамбардилья идет по ложному пути, он ищет красоту снаружи, в ощущениях, но в том-то и дело, что красота внутри, в воспоминаниях молодого Джепа, еще не испорченного успехом и упоением разврата.

Прелесть фильма в чередовании эстетских эпизодов и мизансцен вроде той, что попала на афишу, с вопиюще безвкусными съемками вечеринок, назойливым изображением светских причуд и сценами, от которых становится не по себе. Великолепное исполнение Сервилло компенсирует слегка растянутый и беспорядочный сюжет, благодаря чему персонаж оживает сам и оживляет все вокруг. Это совсем не «Сладкая жизнь» Феллини, здешняя красота — красота увядающей розы, а не буйный цвет розового куста. Даже герой и его спутницы уже давно не молоды, и за приключениями они отправляются с ленцой и сомнением — а стоит ли?

Стоит ли смотреть «Великую красоту»? Пожалуй, да. При всех недостатках ее никак нельзя назвать скучной.

У европейского кино есть особый стиль. Конечно, нельзя судить обо всех фильмах сразу, но те немногие фильмы европейского кинематографа, которые я посмотрела, характеризует то, что они акцентируют внимание зрителя на деталях, при этом показывают мир откровеннее, реалистичнее, а иногда даже «грязнее» настолько, что хочется отвернуться от экрана.

Нет, при просмотре фильма «Великая красота» режиссера Паоло Соррентино вам, конечно, не захочется отвести глаза, ведь в данном случае «откровенность» лишь подкупает. В чем же она проявляется? Прежде всего, в мыслях главного героя, Джепа Гамбарделлы, и остроумных диалогах.

Особую ценность фильма представляют контрастность его персонажей. Практически с первых кадров нас окунают в бездну шумного яркого праздника – вечеринки в честь 65 дня рождения Джепа, известного во всем Риме журналиста, роль которого исполняет Тони Сервилло. Так происходит наше знакомство с главным героем и его окружением. Этот день можно считать поворотным моментом в жизни Джепа, когда время для него вновь становится ценным ресурсом.

«Через несколько дней после того, как мне исполнилось 65, я понял одну важную вещь: я не могу больше тратить время, делая то, что не хочу делать».

Кто такой Джеп Гамбарделла?

Он не просто часть римского бомонда. На вечеринке одна из его гостей крикнула «С Днем рождения, Джеп! С Днем Рождения, Рим!», поэтому, вполне вероятно, что, не преувеличивая, он называет себя королем Рима. У него есть «ключи» ко всем дверям этого «открытого города» (ред. отсылка к фильму «Рим, открытый город» («Roma citta aperta»)).

Он писатель, который написал свой единственный «прекрасный и жестокий» роман 40 лет назад. На протяжении всей жизни его спрашивают, почему он больше не написал книг? И мы на протяжении всего фильма пытаемся это понять вместе с самим Джепом, занимаясь поисками «великой красоты» в Риме. Сможет ли он отыскать ее, а с ней и вдохновение для новой книги?

Как писатель, он является прекрасным наблюдателем. Каждая сцена жизни вечного города не ускользает от его взгляда. Мы не знаем, всегда ли он был таким или по прошествии лет растерял эту способность и вновь ее приобрел? Может быть, просто эти проявления жизни снова приобрели для него значение. Глазами Джепа мы детально исследуем окружающий его мир без прикрас.

Герои, входящие в ближайшее окружение Джепа, вызывают не меньший интерес. Прежде всего, это его друзья и близкие знакомые, которые часто бывают у него дома на террасе с видом на Колизей. Так проходит их жизнь в бесконечных вечеринках, встречах, пустых разговорах. У каждого свои проблемы: измены, одиночество, сумасшествие родного человека и прочие, и ночная жизнь помогают им закрывать на них глаза, забыться за легкой беседой о ерунде.

Однако это не значит, что не бывает минут искренности в их общении. Мы видим «настоящего» Джепа в компании его самых близких друзей. Почти семейный ужин в редакции за душевной беседой с его начальницей-карлицей, Дадиной, кажется их традицией. Ей он говорит о своих переживаниях:

«Я не гожусь для жизни в этом городе...»

С другим своим старым другом, Романо, Джеп делится своими мыслями о том, что хочет снова писать. Из их разговора мы узнаем об отношении Джепа к женщинам: «В моем возрасте красоты недостаточно». Это объясняет его интерес к дочери его приятеля, Рамоне, с которой он познакомился в клубе, где она танцует стриптиз. Она пробудила в нем любопытство своей искренностью, отсутствием притворства, а, может быть, и своей тайной.

Картина Рима не была бы полной без второстепенных колоритных персонажей. Каждый из них появляется с определенным смыслом, потому что в этом фильме нет ничего случайного. Претендующий на папский престол кардинал Беллуччи интересуется больше рецептами блюд, чем вопросами духовности. Напротив, нам показывают аскетизм 104-летней сестры Марии, приехавшей в Рим, чтобы на коленях подняться по святой лестнице. Запоминаются образы хранителя ключей от самых красивых домов Рима и обедневшей аристократии. Благодаря этим героям представление общества Рима становится еще более многогранным.

Однако контрастность присуща не только персонажам. Она в музыке: за счет великолепного сочетания классической музыки с современными битами каждый кадр дарит зрителям нужную эмоцию.

Контрастны сцены жизни Рима, события итальянской столицы, ведь «в Риме всегда что-нибудь происходит». Мы видим, как сосуществует «прекрасное» с «безобразным». Режиссер намеренно акцентирует наше внимание на противопоставлении пороков мегаполиса и поразительно красивых кадров повседневной жизни, приправленных восхитительным музыкальным оформлением. Камера застывает на мгновение, и кажется, что эти кадры на самом деле произведения искусства, достойные галереи Боргезе.

Символично, что вечным является только город. Люди уходят из жизни Джепа по разным причинам: кто-то покидает Рим, разочаровавшись в нем, кто-то умирает. Тема жизни и смерти проходит красной нитью на протяжении всего повествования. «Все вокруг меня погибает», - делится он со своей подругой Дадиной, пережив внезапный уход из жизни Рамоны и известие о смерти его первой любви, Элизы, о которой он ничего не слышал 40 лет. Последнее событие пробуждает в Джепе ностальгию, мысленно он часто возвращается в прошлое.

«Корни – это важно».

«Великая красота» - это фильм, открыто заявляющий также о проблемах современного общества и его ценностях: забота о внешней красоте в ущерб внутренней; ориентация на низшие ценности; безразличное отношение к чувствам других людей и одиночество.

Ценности людей нашего времени отражаются и в некоторых проявлениях современного искусства. Нам показывают претенциозность отдельных «художников»: как за красивыми абстрактными словами скрывается полное отсутствие смысла. Мы видим, какой ценой даются эти произведения искусства. Так, возможно, и правда «старое лучше нового»?

«Великая красота» заставляет задуматься над многими темами. Сколько вопросов возникает на протяжении просмотра этого шедевра итальянского кинематографа, столько ответов каждый найдет для себя. Однако следует с уверенностью сказать, что, посмотрев фильм, все зрители переживут сильные и невероятные эмоции, ведь прекрасные панорамы Рима, каждая минута повествования, ненавязчивые размышления главного героя и музыка, находящаяся в удивительной гармонии с картинкой, никого не смогут оставить равнодушными.

Идея фильма не так сложна, как кажется.

Соррентино снимал его уже будучи лицом итальянского кинематографа. И с этой позиции имел право сказать: времена великих режиссеров в Италии (три старые принцессы -феллини/ антониони/пазолини в набитом антиквариатом замке), снявших множество шедевров ('первая книга') прошли и мы сейчас ходим по кругу ('паровозик, который никуда не едет'), не в силах выйти за рамки их наследия (куча отсылок и переснятых сцен); мы (современное кино) погрязли в пошлости, искусственности, у нас нет молодой струи (почти все персонажи фильма возрастная, но молодящаяся богема), а если и есть молодежь, то надрывно творит бессмыслицу потому что ' еще ребенок' (девочка- художница). Кинорим иссякает, устав от погони за красотой и потеряв содержание (умершей стриптизерше, все деньги тратящей на внешность, 42 года и за 42 года до премьеры Великой красоты состоялась премьера фильма Рим, из которого здесь взята куча сцен от бессмысленных вечеринок до парада церковной моды, превращенного Соррентино в парад похоронной одежды). В фильме постоянно кино сравнивается с религией. Святая - образ настоящего великого искусства, для которого надо 'ползти на коленях', 'жить в бедности', а не рассуждать бесконечно о рецептах и не отговариваться 'больным мениском'. Поэтому 'корни это главное', а дурацкие фламинго, летящие на запад (sic!), исчезнут под одним дуновением настоящего кино.

Главная идея фильма - все пропало, рим в упадке, найдут ли итальянцы новую великую красоту (будет ли написана вторая книга) ? - Соррентино не заигрывается и не дает на это ответа.

Резюме: это кино-головоломка для синефилов с более чем 2 часами отсылок к прошлому итальянского кино, его настоящему (персонажи клиники омоложения), но надо быть итальянцем чтобы разгадывание состоялось и принесло удовольствие.

Но видеоряд, звуковая дорожка, актерские работы - на высоте! Посмотреть можно. Тем более в хорошей компании.

«Паровозики на наших вечеринках самые лучше в Риме!

- Почему?
- Потому что они никуда не едут»

Разбитая, растерзанная красота. На множество кусочков и осколков. И глаз не может захватить ее из кадров, сплетающихся в жизнь. Легкой походкой случайно встреченной на улице кинозвезды, она уходит от него, но оставляет после себя улыбку. Та же самая победительная улыбка, нет-нет, но крыльями бабочки мелькала даже на бессмысленных тусовках, в душевных дружеских посиделках, во всех женщинах, которых он любил и не любил. Почти неуловимо, как лучи последнего солнца на плитах древнего, все разрушающегося города. Это главное свойство красоты – неуловимость, болезненность, тленность… Потому так и бьет наотмаж в банальной тягомотине, потому так и больно. Это странный, больной мир разворачивается прямо из окна Джеппа Гамбарделла видом на Колизей и колет как иголкой. За поворотом каждого дома ожидает праздник, где есть место политикам, вымирающим аристократам, нуворишам, преступникам, старлеткам, великосветским шлюхам, священникам и журналистам. Звуки впиваются в кожу, взгляд ухватывает каждую деталь. Само биение жизни в кардиограмме взлетов и падений - старинные дворцы и неоновые огни, блеск и нищета, цветение и гниение. Злая шутка мироздания - все гонятся за вечной молодостью, материальным благополучием и успехом, а получают одиночество, старость и забвение. Красота не дастся в руки никому, и все они проиграют битву со временем.

Тут, конечно, говоря о фильме Соррентино, самое время вспоминать «Сладкую жизнь» Феллини – ее даже самый забывчивый бы припомнил благодаря всем отсылкам и аллюзиям. Но вспоминать не в виде противопоставления, а как предтечу, идейным продолжением, которой и является «Великая красота». «Сладкая жизнь» 1969 года – дитя своего времени. Он эйфоричный и сладкий, как может быть эйфоричен кокаиновый трип, но это очень злое кино, в которое автор вложил всю мощь непрощения - очень много красивых видов и красивых людей, с которых Феллини буквально ногтями сдирает эту красоту, обнажая мерзость. У Сорентино же все все герои изначально немолоды и некрасивы, но он, кажется, не хочет резать по живому, ибо плохо это, как и теребить куколку, чтобы обнаружить там гниль и труху. Даже линии с католицизмом и аристократизмом совершенно по-другому интерпретированы. Там, где у Феллини жесткая сатира на современные ему нравы и социальные институты, у Соррентино только легкая ирония. Там, где у Феллини презрение, у Соррентино – понимание и то, что называют высоким гуманизмом. Дескать, ребята, со времен «Дольче Виты» пятьдесят лет прошло, а мир то не изменился. Свой последний шанс на перезагрузку человечество профукало тогда в 60-е, так чего теперь то обличать и желчью исходить?

Да, возможно, что жизнь вообще пуста и бессмысленна. Все ярмарка тщеславия, суета сует, пустота и всяческая суета. Да, скорее всего, что мы Божий проект испортили, но в окружающем, балансирующем на тонкой грани сползания в Апокалипсис, мире еще можно увидеть эскиз, красоту первоначального замысла и то, о чем говорили поэты и философы – memento mori. Поэтому в «Великой красоте» очень много доброты к человеку, как единственному существу, которое понимает что такое красота и смерть. Иначе – для кого это все? Поэтому и чувствуется сострадание, нежность и любовь режиссера ко всем этим мелким, пошлым людям, грешникам, блуждающим по лабиринтам Вечного города, как по чистилищу Данте. Жалко там их всех на самом деле (чувство почти невозможное при просмотре фильма Феллини) – и главного героя, и стриптизершу сорока с лишним лет, и ее отца, и подругу с «активной гражданской позицией». Жизнь же не может быть пуста объективно, каждый сам ее наполняет, чем захочет. Если они наполнили тем, чем наполнили, то это, в конце концов, их выбор. Все несовершенства жизни от непринятия этого своего мироустройства. Вот герой Мастроянни в «Сладкой жизни», очень неприятный тип, который много презирает и окружающих и самого себя – он ведь человек конченный и безнадежный, а герой Тони Сервилло, несмотря на весь свой цинизм и приспособленчество – нет. Концовка «Великой красоте» скорее счастливая. Ну нет у него в жизни великих целей и планов, так что теперь – убивать таких что ли? Возможно, что бокал вина, вид за окном и красивая женщина рядом, если не смысл, то, по крайней мере, способ замедления энтропии и повод пожить еще. Да, впереди тлен и разрушение, но мы пока еще здесь, музыка еще не утихла. Пытаться захапать красоту себе бесполезно, ее можно только пропустить – через себя и вперед. Сценой со стаей фламинго беззвучно манифестируется – «Ну посмотрите же на них - и как они только удерживаются на этих тонких лапках? Кто их такими сконструировал? Кто сконструировал таким человека – способным на великие подвиги и акты творения, а также на всякую пакость и дрянь? Каких еще чудес нужно ждать, если жизнь сама по себе – это большое чудо? Так какого хрена тебе еще надо, человече?»

Очень итальянский подход на самом деле - через любовь, через красоту окружающего мира, архитектуру, музыку, прислушивание к звукам тишины, прийти к правильному пониманию жизни, видеть ее гармонию, конечную цель и спастись. Вот практически в религиозном смысле. По крайней мере, от отчуждения и моральной глухоты, так это точно. Кому-то может показаться самообманом, но тогда это прекрасный самообман - «великий» и большое искусство. А «чтобы стоять, я должен держаться корней». Это не Рим умирает, это умираешь ты и твой мир. Этому городу плевать, чем его поливают – кровью, потом, дождем или шампанским, он пережил все нашествия варваров - переживет и еще. Простоит возможно тысячи лет, как уже простоял, проглотит и выплюнет еще миллионы таких как Джепп. Грядет новый декаданс, по сравнению с которым последние денечки распадающейся Римской империи или посиделки в Веймарской республике, покажутся ерундой. Придут новые варвары, чтобы смотреть чистыми наивными глазами на это все и писать новую историю. Но и это тоже пройдет...

События не случайно разворачиваются в Риме. Столица Италии – это сердце мира, его многообразная, разноликая душа и в первую очередь – культурный центр нашего общества вот уже не одну сотню лет. И именно сюда Паоло Соррентино, талантливый и потрясающе чувствительный к мелочам режиссер, переносит действие картины. Зрителю достаются умопомрачительные виды на останки некогда прочных зданий, картины современных вечеринок, сносящих крышу, и немного грустного юмора для разрядки.

Тони Сервилло, обладатель премии Веницианского кинофестиваля, играет роль писателя, который в ожидании вдохновения прожигает собственную жизнь. Банально? Только не в этой ленте. Джепа Гамбарделла ждут влиятельные и потерявшие подлинный интерес к жизни люди – достойный объект для въедливых комментариев и грустных взглядов, направленных в пустоту. Отчаяние сменяется цинизмом и тошнотой. Вечный город постепенно, но неумолимо подводит черту существования вне времён.

Инструментальная музыка помогает настроиться на нужный лад, а операторская работа Бигацци заслуживает отдельной благодарности. Камера грациозно движется по намеченной траектории, герои неизменно попадают в центр кадра, и вальяжность становится символом итальянской богемной жизни. Грани и линии в этом фильме захватывают своей архитекторской продуманной точностью – поразительно.

При просмотре этого кино в одинаковой степени задействованы как разум, так и чувства – уникальный пример гармонии.

- В жизни ни к чему не стоит относиться серьёзно – конечно, помимо меню.

Эта фраза не только как нельзя лучше отображает характер итальянцев, но и помогает иронизировать по поводу нового поколения церковных служителей, приходящих на смену старому. Жестоко, эпатажно? Возможно, но он этого не менее остро.

Вообще, проблема старого и нового, конфликт между классикой и модерном, подлинным и пустышкой – это, на мой взгляд, остов фильма.

- Ты изменился: ты всё время думаешь.

Образ лестницы фильме появляется неоднократно и даёт повод для размышлений, хотя, конечно, не он один. Это фильм-притча, сохранивший свой кино-облик и не ставший трактатом о наболевшем.

Очень интересной и символичной мне показалась героиня, которую сыграла Сабрина Ферилли – образ проститутки наталкивает на мысли о «Преступлении и наказании» Достоевская, где падшая женщина на самом деле самый чистый персонаж из всех.

Одна из последних сцен кинофильма – прекрасные розовые фламинго, летящие на запад, которые остановились передохнуть на балконе Джепа. Символ того, что наш мир еще не разрушен окончательно, и есть надежда замедлить это ускользающее «сейчас», возможно, даже изменить привычный ход вещей и сохранить то, былое, что не хочется отпускать. Настоящее.

- Знаешь, почему я ем корни? Потому что они важны.

Этой фразой стоит закончить эту рецензию, потому как именно она даёт толчок к движению и возвращает всё на круги своя. Корни важны, будущее туманно. Кто мы есть и что мы значим? Ответы каждому придётся искать самостоятельно, и они точно окажутся разными, но, наверное, в этом и есть основа нашего мироздания. В его многообразии, неоднозначности и отсутствии гарантированных ориентиров.

P.S. Джеп всё-таки нашел великую красоту, которую так искал. Значит, надежда не бесполезна.

Я несколько раз читала и слышала о сравнениях этого фильма с произведениями бессмертного итальянца - Федерико Феллини... Но к стыду своему, я не настолька хорошо знакома с его фильмами, чтобы осмелиться проводить такие сравнения. Единственная ассоциация, которая, правда, и у меня возникла - это фильм Феллини 'Джульетта и духи' (1965), который за полвека практически не растерял актуальности в своем сюжете, хотя выглядит несколько гротескно и, как положено европейской классике, совершенно философски.

Такова и 'Великая красота'. О ней сложно сказать что-то вразумительное, чтобы не скатиться в 'сплошной восторг от красивой картинки' или не ограничиться скупыми словами 'о пожилом человеке, прожигающем последние годы своей жизни в пьяном разгуле и одиночестве'. Все это так, да недостаточно этого.

Мы смотрели фильм в маленьком старом кинотеатре в Сан-Франциско, и я впервые в жизни читала английские субтитры на большом экране, вслушиваясь в оригинальную итальянскую речь. Без лишнего пафоса - это истинный нектар в уши.

Ничто уже не будет прежним, если однажды услышишь, как итальянцы говорят на родном языке о любви, о дружбе, о смерти, об одиночестве. Как они смеются над собой и подшучивают над всем миром. Как позволяют себе иронизировать над святыми и снисходительно рассуждают о христианских традициях. Те, кто живут в Вечном Городе. Те, кто знают что-то, чего не знаем мы. Те, кто знают толк в 'Великой красоте'.

Я не могу ставить оценку этому фильму. В моем понимании это произведение искусства, будто древнеримскую трагикомедию скрестили с оперой и запечатлели на холсте.

10 из 10

Над вечным городом день, над вечным городом ночь. Вечный город на то и вечный, чтобы служить исчерпывающей метафорой всему и вся – под круговертью его небес хорошо размышлять о чём угодно, от межгалактических странствий великого духа до вечернего меню бренного тела. Официант сервирует сладкую жизнь ножами и вилками: у тысячелетних развалин резвятся орды постаревших венделов. Пир для глаз, пир для души, пир для сорванных криками «Зрелищ!» глоток – ибо насущных пирожных не надо, а надо рвотных перьев, дабы пресыщение жизнью не мешало наслаждаться очередной порцией. Пир во время чумы, и никакой грим не скроет трупных пятен на коже новых римских патрициев, пока опопсевшие пролетарии подносят бокалы, меняют бельё, танцуют стриптиз и засыпают навеки с видом на дно моря. Наверно, мир чертовски стар, если молодые глаза есть только у памяти, да и она почти забыла твоё имя. Рим. Самый великий закатный город мира.

Он вплывает в кадр под полуденный выстрел пушки у памятника Гарибальди, плеск фонтана dell’Acqua Paola и завораживающее a cappella, струящееся меж колонн галереи. Камера скользит над водой, парит над крепостной стеной, заглядывает в лица статуям, зажмуривается от солнца – и сетчатка благодарно впитывает каждую картинку, каждый маленький эпизод, вырванный из суеты дней. Обрывки чужих разговоров и детский смех, белые одежды послушниц и чёрные платья танцовщиц, пьяный гул вечеринок и пьянящая тишина прогулок, тесные лабиринты комнат и незапертые горизонты крыш. Не останавливаясь ни на мгновение, Паоло Соррентино причащает нас красотой, концентрированной настолько, что можно умереть. Но в этом занимательном путешествии по извивам улочек и тупикам взаимоотношений режиссёр ненавязчиво ткнёт носом во все мелкие уродства человеческой комедии, так контрастирующие с великолепным фоном декораций. Пока кинематографисты на все лады склоняют истории о том, как невыносимо ужасно жить в несовершенном мире, Соррентино показал, что в совершенном мире ничуть не лучше.

Отпечатывая в вечности «Великую красоту», он, конечно, перепевал классическую Дольчевиту, но с поправкой на полвека. Рим за это время вырос, заматерел, обзавёлся гламурным шиком и синтетическим блеском, начитался Пруста, познал роскошь, да так и не обрёл счастья. Там, где чёрно-белый Феллини рассказывал о пустой, но бурной и многоцветной жизни, Соррентино всей золотой палитрой рисует портрет серого поколения, приговорённого к смерти. К унылой смерти от старости, о которой, может быть, поболтают между десертом и танцами, и которую почти некому оплакать – правила поведения не включают слёзы в ассортимент разрешённых эмоций. Одни молятся богу, другие ботоксу, что милосердно разглаживает исчерченные морщинами лбы, насильно продлевая молодость, однако у средства Макропулоса свои побочные действия: расчётливые умы, холодные сердца. В торжестве снисходительного благополучия, в хвастливой болтовне о мнимых успехах, в нескончаемом карнавале бессмысленных ночей кроется всё та же пустота. Если паровозик никуда не едет, значит, он уже прибыл на конечную станцию.

Время великих прошло: цивилизация достигла финального акта, когда всё новое – лишь переделанное старое, а старое благополучно запрятано в склепы частных коллекций. Общество потребления неспособно творить прекрасное, оно может лишь поглощать и переваривать, выдавая цветные фекалии за прогрессивные формы художественного творчества. Современное искусство – это девушка с красным лобком, бьющаяся головой о стену в отчаянном желании хоть как-то прокричать о себе. Это маленькая девочка со взглядом капитолийской волчицы, заливающая холст слезами и красками для публики, готовой платить миллионы за прикосновение к таинству создания безыскусной детской мазни. Это выставка фотосвидетельств всей твоей жизни, о которой можно сказать только то, что ты был. Город ежедневно насилует сам себя в попытках блеснуть ещё ярче и повеселиться ещё веселее, но чем сильнее кто-то желает выделиться из толпы, тем больше он с ней сливается. Рим у Соррентино похож на постоянно бурлящую кичливую биомассу, а фильм – на бессюжетную экскурсию в славных традициях National Geographic.

Видимо, время вандалов тоже подходит к концу, но до чего ж восхитительное зрелище эта осень патрициев: если умирает человек – это статистика, если умирает мир – займите места в партере. Однако есть в декадентском раю и один живой персонаж – Джеп Гамбарделла, денди и циник, несостоявшийся гений и состоятельный тусовщик; ему ничего не нужно создавать, чтобы вызывать всеобщее восхищение, а правда из его уст звучнее автоматных очередей. На фоне изощрённого гедонизма быдлствующей элиты он один по-настоящему занят делом – поисками вечно ускользающего жизненного смысла, той самой Великой красоты. Очарованным странником блуждает он по королевству кривых, доведя до практического совершенства платоновское понятие созерцательной жизни. Присутствуя всюду и нигде, ежедневно дегустируя бытие в самых невообразимых проявлениях и непрестанно наслаждаясь им как процессом, он счастлив особой мудростью человека, в итоге познавшего истину. Вот только у высших истин всегда горький вкус: единственная великая красота – это любовь; а он взял и просто прошёл мимо.

Ну, а жизнь – всего лишь уловка. Фокус-покус.

Юмористически-философская лента, затрагивающая абсурд жизни и смирение с ним. Вряд ли подойдёт людям, которым презирают искусство и философское отношение к жизни, над этими темами картина постоянно иронизирует не отрицая. Главный герой своим богатым жизненным опытом блуждает от снобизма к самоснобизму, при этом в свою разуме не до конца определившись, и периодически смягчая своё реальное отношение по сравнению с заранее высказанным шаблоном отстраненно-безразличного поведения. Во многом о том, что человеческий путь многообразен и не стоит переживать о том, чего уже не достичь и не обрести, куда важнее наслаждаться моментом

Великая красота. Фильм о поиске. О поиске не только того что радует глаз, но и того настоящего, что осталось в этом мире... и осталось ли вообще!

Главный герой - далеко не молодой писатель, удачно вписавшийся в круг богемы, тщетно пытается отыскать великую красоту, которая когда то его вдохновила и была музой всей его жизни.

Заглянув в самые потаенные уголки, где каждый найдет свое, будь то схожесть с главным героем, любовь к 'современному искусству' или... любовь к Жирафам ), у нас, как и у Джеппа Гамбарделлы останется лишь надежда...

Надежда на то, что Великая красота заперта не только в коридорах старинных домов Рима.

Она рождается в сердцах влюбленных парочек из студенческих общежитий, благодаря красивым и мудрым женщинам и, конечно же, в детях...

Думаю не стоит говорить как о талантах главного актера - Тони Сервилло, так и режиссера фильма - Паоло Соррентино, они давно все сказали сами за себя.

Гениальное кино - смотреть НЕ ВСЕМ.

«-Мы все на грани отчаяния. И, единственное, что мы можем - это смотреть друг другу в глаза, встречаться, немного шутить...»

10 из 10