Для меня - это фильм-смятение. Смятение мыслей и чувств. Правда, которой сопротивляешься. Не принимаешь. Совмещение несовместимого.
Доктор –паталого-анатом, похожий на мясника. Ботичеллевская красота –проникнута похотью. Святыни – и надругательство над ними. Зло, которому нет в фильме антонима. Все в фильме Сокурова вызывает отторжение и одновременно завораживает. Гипнотический ужас. Как картины Босха. Как прекрасны правдой жизни безобразные брегелевские образы…
С первых кадров высота поисков смысла жизни низведена – … до морга, похожего на мясобойню, где руки копаются в кишках, извлекая один за другим потроха: печень, селезенку, сердце. Но это не туши животных. Это человеческие трупы с запахом разложения….
Запахом, который сопутствует поиску смысла жизни и существования души на протяжение всего фильма. Запах зловония, разложения, физического и духовного, вместе с Маврикием (пародией на Мефистофеля) - лейтмотивом проходит через весь путь этих поисков. Что сильнее: духовный голод или физический (точнее, физиологический)? Если гетевский Фауст мечется, сопротивляется, спорит, не соглашается, то сокуровский лишь задается теми же вопросами. Но больше страдает от голода, чем от отсутствия ответов на них.
«В начале было Слово», - Фауст пытается уловить смысл Евангелия от Иоанна, несколько раз повторяя эти слова. Ответ на них находит Маврикий: «В начале было дело». И эти постулаты, отправные точки отсчета человеческой мысли, - в фильме не борются между собой. Фауст лишь замахивается на Маврикия, сотрясая кулаками воздух. Но идет за ним. И творит зло. И сама действительность, реалии жизни показаны в фильме так, что спор с ними невозможен….
Крысы –это второй план, образный лейтмотив всего фильма. Они – повседневный атрибут жизни: они там, где туши, там, где жилье, где богатство, где зерно. Они так привычны и обыденны, что их запихивают прямо в мешки с пшеном.
Ученик Фауста – завистник и Иуда. Мать Маргариты – уродлива и похотлива до гиперболы пожирания собственного плода. И Маргарита далеко не гетевская Гретхен. Потрясающий кадр ботичеллевского сияния и свечения ее красоты, когда она приходит к Фаусту задать свой вопрос о виновнике смерти брата. И не менее значимый кадр - на похоронах, у могилы брата. С соприкосновением рук - и чувственной и самодовольной улыбкой на устах Маргариты….
…Чувственные желания – выше скорби. Маргарита не борется со своими желаниями. Она бежит им навстречу. Мысль в фильме Сокурова не просто материальна. Она физиологична. Как физиологичны и чувственны все кадры. И особенно - связанные с природой. В ней тоже все пронизано чувственностью: каждый листик, трава, ветви деревьев – все чувственно трепещет на ветру. Неслучайно, видимо, для снятия этого фильма была заказана и изготовлена какая-то эксклюзивная фото-техника. Без этой операторской работы, отражающей не только чувства, но и трепет всего живого, фильм бы мог не состояться. Человеком, как и животными, - управляют инстинкты. Красивые грациозные псы бегут на запах гниения к гробу. И от этого не теряют своей грациозности. Для них не существуют святыни. Как и для людей. И для Маргариты. Зов природы – сильнее зова мысли. Сильнее заповедей. Сильнее сострадания. Все, что естественно, - прекрасно в операторском воспроизведении жизни в фильме Сокурова. Прекрасно само грехопадение Фауста и Маргариты, падающих в воронку своих страстей. В буквальном смысле воронки, а не в переносном.
«Я часть той силы, что творит Добро», - так презентует себя Мефистофель - Маврикий в самом начале фильма. Случайно ли Сокуров опускает продолжение этой известной гетевской цитаты?... Видимо, нет. Ведь Маврикий беспол. Им самим не движет похоть. Он умозрителен и созерцателен у Сокурова. «Хотите летать, а высоты боитесь?» Его суждения о жизни реалистичны, наполнены знанием и пониманием природы человеческих страстей и поступков. Поэтому он побеждает Фауста и навязывает ему свою волю, потому что, лишенный чувственности, он лишен и сострадания. Все, что пронизано чувственностью, – тлетворно. Но и одновременно прекрасно у Сокурова. Чувственность разъедает все: красоту, материнство, высоту человеческой мысли, созданные человеком святыни. Победить может только бесполая мысль. Даже если она в обличии Маврикия.
Это жизнь, где рыцарские доспехи отягощают ее не только физически, но и духовно. И Фауст спешит избавиться от них на пути к очищению. Последний вопрос, звучащий в фильме: «Кто накормит тебя?» - исходит от Маврикия, зарытого под камнями, которыми, наконец-то его забросал Фауст, под его сардонический смешок. Фауст разрывает договор с Мефистофелем и решительно уходит от него. Куда?...Где и в чем может найти человек успокоение своим метаниям и порывам? Куда можно сбежать в этом мире от самого себя?..
В Безмолвие. В Бесчувствие. В белоснежную чистоту гор. Где нет людей. Нет чувств. Нет соблазнов. Нет предательства…. И нет жизни…
Для Сокурова единственный путь победы над Мефистофелем – это путь в то чистое «никуда», где нет людей. Это не гимн жизни. И не гимн смерти, от которой в фильме «все спешат избавиться». Это гимн безмолвному величию гор. И пустоте окружающего их пейзажа…
Но, если это и так, жизнь страшна, смерть безобразна, то лучше этого не знать, потому что с этой правдой невозможно ни жить, ни умереть. В этом фильме есть все: прекрасная режиссерская работа. Выпуклые запоминающиеся образы. Великолепные актеры. Операторская работа так хороша, что перестает быть чисто операторской. Она – живая плоть фильма, а не внешняя его оболочка….
Но нет того, что любое искусство делает настоящим, -
Уродство зла. О верящих в Дьявола и не верящих в Бога…
«Фауст» Александра Сокурова должен был быть снят. Он был нужен. Кто-то должен раз за разом заново выставлять перед человеком факт отвратительности зла — безобразие Дьявола — Нечистого.
Человечество всегда утешает себя сказками о прекрасном мире — настолько прекрасном, что и зло в нем привлекательно, что Сатана и после падения — красив, бесы — не хуже любых других созданий; что, теряя себя в похоти — человек изящен, уходя и возвращаясь с войн — солдаты бравы, упиваясь на пирушках — студенты милы и забавны. Именно так — в больших и малых грехах мы представляем себя пусть нехорошими, но уж точно такими, на которых можно смотреть без отвращения.
Сколь много других привлекающих взгляд картинок нарисовал себе человек, представляя Дьявола, бесов, злодеев, падших экс-добродетельных граждан; сколь неординарны и масштабны их плохие деяния, как особенно зло. Только нет, не было и не будет ничего этого на самом деле — а будет мерзость. Если не на первом, то на втором шаге. Будет и была картинка «Фауста» Сокурова.
...
«Он был дьявольски красив», «она была дьявольски обольстительна» — расхожие штампы, в своей затертости выкинутые из оборота приличного общества еще сотню лет назад, но замененные на множество других подобных, также как написано/снято несчетное множество книг/фильмов, где в красоту прячется оправдание падения героя.
Но никакой красоты, что обручает человека со злом нет. А есть изначальная пустота в его душе и желание конечного существа заполучить в себя всё больше и больше, что заливает его глаза отравой неконтролируемой похоти. И тогда похоть начинает смотреть на мир вместо человека и видеть только желанное, и не замечать ничего из того, что есть, ничего из мешающего… и вот она — «цель»; вот то, ради чего — можно «пойти на всё», «отдать всё»; вот оно — «прекрасное» во плоти.
«Похоть» — слово, что почти ушло из оборота людей, осталось только в старых книгах. Если и вспоминают его, то как приправу к описанию сексуального влечения. Но похоть может цеплять человека ко всему: к еде, к социальному статусу, к власти… Когда похоть — взгляд человека искажается — он исходит «слюной», его существо толкает только к одному, он видит то, чего нет — в половых органах, в подвергнутых обработке продуктах питания, в дежурных фразах приветствия, в подневольном исполнении бессмысленных приказов — он видит свой рай земной: прекрасное-завораживающе-обещающее-счастье — он видит выход из своего сейчас так невыносимого состояния — он видит исполнение предназначения — он видит «Смысл».
Он очень хочет думать, что это «смысл» — ведь в этот момент его жизнь в бессмысленности им забылась. Почти забылась — где-то там в глубине он конечно на миг припомнит, что всё это чушь, что никакой это не Смысл, а так — утешение, заслонка от пустоты, но его тянет и он рад, что тянет — рад, что не он уже решает, а похоть — что он может избавиться от себя, может согласиться на то, чтобы стать тем, кого ведут, пусть даже жертвой — лишь бы снять с себя бремя своего существования — бремя свободы, бремя долга — неизвестно для него какого и неизвестно для него перед кем…
А когда он остывает в, всегда так неуловимо кратком, «удовлетворении» похоти; когда мы со стороны взглянем на всё это — как же мелко-банально-пошло — то, к чему так он рвался; то, ради чего он забыл-предал себя. Как нестерпимо отвратительно, если в похоти он убивал не только себя, но и близких-других…
Толпы похотливых особей. Потерявших себя. Кружащих в бессмысленных водоворотах себе подобных. Толкающихся в ненужных никому проходах из ничего в никуда. Дышащих-в-затылок-друг-другу-в-очереди-за-ничем. Разжигающих похоть друг друга соучастием в тошных им самих делах. Толпы всегда голодных людей. Лишь по виду приличных. Привычно одетых в так хорошо маскирующее их безобразие одежды.
Человечество научилось всегда маскироваться и делать минимально-полезное чтобы воспроизводить себя. Даже когда времена торжества зла длятся год за годом, когда столетия лишь горстки людей помнят о Добре и Правде. Горстки людей и дети. Юные души — те, что так притягательны в своей истинной красоте. А потому зло как можно быстрее пытается взять их в оборот — в безумной попытке получить их силу, заполнить свою пустоту, убрать их с глаз.
Потому как зло — оно не метафизичное нечто, оно всего-лишь-люди, всего лишь конечные существа, которые тянут в себя, которым так тошно от своей ущербности, которым так тошно, что есть кто-то, кто щедр, кто дарит себя и в этом дарении счастлив.
...
Дьявол-Сатана-Мефистофель… черти и бесы — имена для тех, кого нет. Приделанные человеческие головы к ущербности человеческого существования, в мире, который человек пытается построить только из себя — из своей ограниченности, из своих уже испорченных внутренностей — из своей похоти-злобы-лени…
Мусор, который человек делает и несет в залог «дьяволу», принимается им с радостью. Потому как что может быть лучше, чем многажды полученная выгода из одного и того же — человек потратил свою жизнь на мусор и в замен тоже хочет получить мусор, чтобы потом опять стараться и делать мусор, пытаясь вернуть назад потерянное.
Богатства «дьявола» — обрывки-осколки-остатки-части — порванное-сломанное-исковерканное-искалеченное-испачканное-протухшее-воняющее — всё, в чем уже нет целостности, гармонии, красоты, закона, смысла, слова — Логоса. Богатства «дьявола» — это и есть тело его, всегда всё выворачивающее наизнанку, всегда бесплодное — но что наращивается год от года, что наращивают люди, отдавая ему себя.
«Дьявол» всегда посюсторонен, он всегда в мире, он всегда немощен — и только человек, влекомый легкостью лжи делает его для себя всемогущим, ставит его над собой, боясь, что без этого он не получит того, что хочет здесь и сейчас —ведь человек в глубине души всегда знает, что хотеть «здесь и сейчас» — всегда ущербно, всегда обречено.
P.S.
Разгадка древнего вопроса: «как можно верить в Дьявола и не верить в Бога?» — очень проста. «Дьявол» тварен как и мир наш — они оба конечны и ограничены. «Дьявол» очень легко встраивается в любые посюсторонние “объяснения”-“желания”-“страхи”. Он очень легко встраивается в наш мир. Человеку, чтобы посадить его князем в своей душе не нужно ничего Сверх — нужно всего лишь размножить то, что есть — зациклить или продлить в линейную “бесконечность” возрастающую похоть — бежать “за” или “от” уже пережитого. «Дьявол» — претензия конечного вобрать в себя всё другое конечное; утвердить-сохранить себя и только себя за счет всего и всех других, что тождественно разрушению и всего во-вне и неизбывному страдание неудовлетворенности внутри.
Наконец-то Сокуров закончил свою крайне нравоучительную, но невыносимую для просмотра тетралогию. Его фильмы, кроме Русского ковчега, я не перевариваю органически. Особенно эти безвкусные съемки широкоугольной оптикой, зачем-то искажающие изображение, которое всегда серо-зелено-мутное. Видимо Сокурову импонирует быть эдаким пророком и свои фильмы он как бэ показывает пастве СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО, намекая на их близость Божественному. Фауст более 15 минут смотреть невозможно, расчлененка и грязь, льются потоком, не являясь чем-то художественно оправданным, в отличии от того же ТБГ Германа. Почему-то Сокурову кажется, что в средние века или какие там у него, это не особо понятно, люди все делали грязными руками, расчленяли трупы тут же лезли в тарелку и обратно кому-то между ног. Не обходится и без гомосексуальных намеков, отец Фауста сладострастно лапает всех особей мужского пола вокруг, включая сына, обучая его таким образом скромной жизни. Дальше смотреть не стал и никому не советую.
Назвать «Фауста» неудавшейся картиной не поворачивается язык: все в ней на первый взгляд кажется гениальным, именно поэтому его обязательно надо смотреть повторно, чтобы за завесой своих восторгов разглядеть симметричную художественную концепцию, ленту блистающую ледяной красотой, где все взвешено и просчитано, но сделано без души. Ни в коей мере не посягая на художественные достоинства «Фауста», среди которых: тщательная, почти германовская реконструкция эпохи, в которой лишь угадывается 19-й век, но больше походит на обобщенный портрет Просвещения; феноменальная пластическая и интонационная виртуозность Адасинского, визуальная и акустическая изощренность (в частности использование деформирующих изображение линз) и многое другое.
В то же время эта тщательность мозговой режиссуры в работе со сложным, эллиптичным сценарным материалом Арабова, с которым, как показали фильмы Серебренникова и обоих Прошкиных, адекватно обращаться может лишь Сокуров, выглядит кропотливым трудом отличника без малейших чувств и страсти. Да, это говорит горячий поклонник этой картины, когда-то оценившей ее высшим баллом, теперь же, повторно посмотрев ее, увидел гораздо больше аналогий с последним фильмом Германа-старшего, который очень не люблю, чем с такими шедеврами самого Сокурова, как «Молох». «Фауст», как и германовский «Трудно быть Богом», слишком много ставит на проработку массовки и антуража, чтобы при этом не забыть обо всем остальном.
Однако, фильм Сокурова благодаря арабовским диалогам все же не столь содержательно пуст как формально пышный «Трудно быть Богом»: большую часть картины (до появления Маргариты, когда в ткань ленты вторгается пиктографический момент) все держится на словесной и поведенческой дуэли двух заглавных исполнителей, в которой, бесспорно солирует Адасинский. При всей психологической дотошности Цайлера в создании портрета доктора Фауста, играть ему нечего, его персонаж лишь оттеняет Мефистофеля. Собственно, арабовско-сокуровская проработка образа дьявола, лишение его романтического очарования, вся гротескно-пародийная нелепость этого образа карикатурного зла – главный козырь и новаторство данного фильма.
Что же касается самого подхода вольной интерпретации, перепахивание гетевского текста вдоль и поперек, следование, что говорится «духу, а не букве», замалчивание познавательных амбиций Фауста и перемещение внимания зрителя на любовную линию доктора и Маргариты – все это весьма дискуссионно и может быть понято с разных позиций в зависимости оттого, поклонник вы фильма Сокурова или его противник. При всей амбициозности проекта Сокурова все же перед нами - не «Трудно быть Богом» Германа- отца и тем более не «Грех» Кончаловского, это все же авторское кино. Показать триумф человеческого духа над инфернальной силой самой косной материи, изобразить эту сомнительную победу без участия в ней Бога (именно так следует понимать финал) и было задачей Сокурова-атеиста, снимающего по сценарию верующего.
Плодотворность многолетнего диалога Сокурова и Арабова в «Фаусте», как не странно дает сбой: пути этих художников к тому времени уже разошлись из-за концептуальных споров, но вновь сходятся. Как оказалось, ненадолго. Грядущий фильм с непроизносимым заглавием, снимаемый в Албании, сулит их новую встречу, но вряд ли она будет удачной (как указывает Кинопоиск режиссерами будут уже они оба). В любом случае, «Фауст» - веха в истории нашего кино, хоть и снимался он полностью в Германии, с немецкими актерами и на немецком языке, то есть при всем глобализме этого проекта, это именно русский, богоискательский взгляд на проблему сделки с нечистым. И хотя даже любовь в нем подвергается анатомической вивисекции, аналитическая бесстрастность «Фауста» отнюдь не затмевает его визуальной культуры (какие в нем крупные планы лица Маргариты – настоящие живописные полотна!).
Потому, даже если вы въедливый зритель, любящий покопаться в недостатках кино, которое вас не цепляет, все же художественную и концептуальную ценность «Фауста» Сокурова (а также новаторство в плане интерпретации образа лукавого) нельзя игнорировать, тем более, чтобы заметить его просчеты, одного просмотра недостаточно, а это говорит если и не о шедевральности, то уж о талантливой режиссуре «без швов» это точно.
мир бытия, досадно малый штрих среди небытия пространств пустых
Ещё одно уравнение (или даже тождество) постижения и непознания мира. Как одна из формул, мира что лежит во зле, в своей попытке разъяснить некоторую суть вещей. И первая мысль, после увиденного, что подобное изложение есть нечто иное, как часть от части того, которое нужно повторить сегодня. Сегодняшний Фауст, или Фауст понятный современникам… – эта мысль, она как бы напрашивается. Особенно когда им, «плохим наездником (но хорошим человеком») преступаются всяческие запреты (ведь нет «прекраснее мысли лежать меж девичьих ног»), и всё делается так, как это можно думать только теперь, вплетая своё личное /Сокуровым/ предчувствие в зрелище и дебри стародавней притчи, апофеозом живого стремления вверх (ведь «любит брать преграды») через грязь, тернии, курум; презрев всё, кроме духа и природы, по леднику, в не самую хорошую погоду, но туда, дальше – в самые вершины, «внимать лавинам и обвалам….»
Но спустя какое-то время, и кое-что перечитав, по атмосфере – это… скорее пред-романтическая средневековая пьеса, та что мог видеть сам Гёте при жизни (будучи ещё молодым): на улице, винном погребе, на подмостках ярмарочного театра. Обрывочно, эпизодически, с какими-то диалогами, так чтобы начать обдумывать и накапливать уже свою историю доктора Фауста. И всё это естественно и старательно, тоже как попытку квинтэсенции (в тетралогии), видишь в некиих других предложенных событиях о загадочном ростовщике Маврикии, надуманной сцены прекрасного падения Маргариты в воды, и деятельным гением бытия, в вечном поиске идеала деятельной добродетели, в лице Генриха. И всё это, как тяжжёлые доспехи: как мрачно плохо, так и привлекает – удивительной силой философии. «За мной, один лишь шаг, и ты свободен…»
В воображении всегда меньше тщеславия, чем в воспоминаниях, и всегда есть интерес: как человек устремляемый, но ограниченный чем-либо, приодолевает, пренебрегает, переосмысливает разного рода ценности, какие намерения принимает его суть, в какие направления уводит его предопределение, или же разум. И здесь напрочь упущена всякая лирика, искажённое представление ситуации всегда исходит из незнакомой, если не чужой, болезненной темно-рабочей канвы, когда не только «одно неведомое нужно», но и чуждо. Таким вот сложным и трезвым в восприятии предстало быть это кино-полотно. И «проклинаю ложь без меры, кляну терпение глупца.. а сатана у самых круч, ко многим тайнам держит ключ».
Посмотрела «Фауста» Сокурова и вспомнила почти сразу строчки из «Холмов» Бродского: «Смерть - это наши силы, это наш труд и пот. Смерть - это наши жилы, наша душа и плоть». Весь этот фильм как одни большие похороны. Не только души и плоти. Стремлений, упований, чистоты, любви, красоты, добра, морали, времени, прекрасного мгновенья, Бога, Дьявола (ему досталась, если помните, могилка из камней).
Фокус в том, что Сокуров вовсе не могильщик. Как не был могильщиком Гоголь, когда писал первый том «Мертвых душ», поэмы, строго говоря, тоже похоронной по тональности и сути. Могильщики света - их антигерои, путешествующие на стороне тьмы и даже по ту ее сторону.
Да, как ни странно это писать, зная, что сценарий фильма - по мотивам позитивнейшей книжки Гете, Фауст Сокурова - стопроцентный антигерой. Ничего общего с гетевским «угрюмством» того, кто весь «дитя добра и света», кто «весь свободы торжество», кто жаждет «всё сущее - увековечить, безличное - вочеловечить, несбывшееся - воплотить», в нем нет. Т. е. есть распаленное холодом любопытство к добру и свету, есть непомерная жажда свободы от всего, в том числе и от них, есть охота влиять на «всё сущее», но собственно добра, света, окрыляющей свободы и живого Сущего в нем не сыщешь. И гетевский рай в сценарии Арабова ему не достается, и булгаковский покой, убаюкивающий застойной атмосферой Лимба, тоже. У него свое посмертье – стерильный холодильник снежной пустыни, которая бесконечна так же, как его жажда идти на вершину себя, растить свое СверхъЯ до безграничья и беспределья абсолюта.
Каким в финале оставляет Фауста Сокуров? Одиноко идущим. От себя - к себе - с собой. Где оставляет Фауста Сокуров? Не рай, не ад, не чистилище (да и что чистить? герой к тому моменту практически признался в своем бездушии сатане). Limbus... В переводе с латыни это «край», «рубеж». Их вечное переступание, как вечное смотрение-путь в бездну, досталось тому, кто не хотел ничего, кроме совершенного себя, вычищенного от всего человеческого, слишком человеческого. Не рай, не ад. Не чистилище. Не территория Бога, не пространство сатанинского зла. Не место гибели, не место спасения, не место воздаяния или награды... Территория, которая создана им самим и им же самим ограничена. Он сам, его громадное одиночество и безысходная (безвыходная) свобода, - единственные рамки и границы этого пустого студеного мира.
Сокуров, думаю, не раз содрогнулся, пока делал это кино. Он пугает. Пугает нарочно. Пугает страшно и безобразно тем, что так красиво и ослепительно пело и звало в головах великих мира сего. Я – солнце. Я – истина. Я – сверхчеловек. Я – все. Я – воля. Я - слава. Я – Бог. Я – убийца Бога. Песенки эти спели и Ленин, и Сталин, и Гитлер, и Хирохито. И их преддверие и предтеча – Генрих Фауст – тоже.
Генрих (не Иоганн, как в мистической легенде средневековья, давшей Фаусту вечную жизнь культурного мифа). Генрих в переводе с древнегерманского – «могущественный», читай: обладающий большой силой и властью, власть имущий. Каждый его поступок и шаг – предчувствие (вернее, послевкусие) сверхчеловека Ницше, иллюстрация к основам, по которым жили те, для кого «Бог умер — человек свободен».
Ницше писал: «Земля… имеет оболочку; и эта оболочка поражена болезнями. Одна из этих болезней называется, например: «человек»». Доктор Фауст самолично, добровольно и осознанно сам себя от этой болезни вылечил. Или вычистил. После ниспровержения непорочности Маргариты, после забрасывания каменьями Сатаны места для человека в нем точно не осталось. Ницше: «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?». Превзошедший человека в себе Генрих превзошел, покинул, вернее, убил и Любовь, и Бога, и Дьявола. И получил Пустоту. И сравнялся с нею…
Фауст, Ленин, Сталин, Гитлер, Хирохито Сокурова – ницшеанские потомки. Их антистигматы и метастазы - господство над миром, волюнтаризм, право на личную мораль (отстаиваемое, в том числе, насилием и преступлением), произвол и свобода. А на поверку: опустошение, бессилие, несвобода, тирания, страх, разочарование, неверие, невозможность любить, болезнь самости. «Ты называешь себя свободным. Свободным от чего, или свободным для чего?». Это вопрос Фридриха Ницше, проверяющий силу воли. Но есть ведь и сила смерти, - горько улыбается Сокуров… И затопляет ею километры своего фильма. Начиная вскрытием трупа, он заканчивает кино вскрытием свободы, разрезом как бы бессмертия сверхчеловека. Оказывается, там - в их нутре - страшнее смерти, страшнее клаустрофобической свидригайловской баньки с пауками. Там тупик тупиков – путь в никуда.
P.S. Сокурову, как кажется, более интересно не инфернальное зло, но человеческое. Однако стоит все же немного сказать о Ростовщике, берущем в заклад души, – Маркусе - Маврикии - Мефисто. Сокуров сделал его и мудрецом, уставшим от знания Истины и ненависти к ней, и выпячивающим срамной низ скоморохом, который словно отражает (как кривое и самое правдивое зеркало) смешную жуть человеческого существования, лишенного Бога, добра и смысла, и единственным адвокатом Бога в мире, где никто не носит его в душе («Настало время, когда дьявол должен быть адвокатом Бога», Ницше), и обманутым Чичиковым, покупателем души, которой будто б и нет, и пустотой, искушающей Пустотой.
Всё. Сокуров завершил тетралогию о зле, власти, окончательно разоблачив и то, и другое, показав их «обман и иллюзию», их «пустоту и небытие, тщету и ничтожество». «Дьявол - бездарен, пуст, скучен. Зло есть небытие», - писал Н. Бердяев. Кажется, власть – тоже.
Ребята, эта штука будет посильнее, чем фаллос Гете. Игорь Губерман (если верить Дине Рубиной)
Перво-наперво хочется сказать: для меня это кино явилось совершенно отдельным произведением. Вне контекста цикла фильмов Сокурова (хотя во всех четырех фильмах, если я правильно поняла авторскую задумку, он препарирует природу искушения властью и борьбы доброго и злого начал в человеке) и почти вне гётевского первоисточника. Кино, снятое на стыке классических европейских традиций и старого советского кинематографа. Мне в этом видится отблеск швейцеровских «Маленьких трагедий» в обрамлении музыки Альфреда Шнитке, фильмов Алексея Германа и каких-то гоголевско-гофмановских ужастиков. Сюжет, краски, операторская работа, подбор актеров… Дюрер, Босх и Гойя в одном флаконе.
Многих покоробит натурализм, но мне кажется, в большинстве своем, он оправдан по сюжету и создает некое душное, смердящее, гаденькое и убогое атмосферное пространство, нагнетает фон. Мне мешает до конца воспринять это кино другое – а именно главный герой в исполнении Цейлера. Какой-то он получился невнятный и рыхлый, забитый попрошайка. Меня не удивляет, что он душу дьяволу продал, но удивляет почему: лично мне как-то странен проблеск похоти в сем старообразном ученом муже. Да, человек науки не брезглив, циничен и рационален. Но при всем этом он как-то страшно и оглушительно несчастлив. А как говорит другой герой картины Ростовщик – воплощение той силы, что «вечно хочет зла и вечно совершает благо»: « Несчастливые люди – опасны». Исключительно эта потеря стержня меня с этим персонажем примиряет. Наверное, это все-таки типичный пордукт эпохи немецкого романтизма.
Все приятное в этой жизни либо аморально, либо противозаконно, либо приводит к ожирению. Это так. Но само воплощение зла здесь предстает каким-то внешне не опасным, жалким и усталым.
Смотрите. Там нет ни одного лишнего слова, ни одного лишнего персонажа, хотя не все очевидно и лежит на поверхности. В силу советского образования, имею потребность все для себя как-то объяснить, свести концы с концами, докопаться до сути. Надо заметить, что копания – многовариантны и значительно глубже чем на штык саперной лопатки. В этой философской притче много противоречий, много неоднозначных прочтений, но я отношу это на счет авторского видения, которое уважаю.
«В начале было..» Великое произведение Иоганна Вольфганга фон Гете «Фауст», созданное для всех времен и народов, отвечающее на множество важнейших человеческих вопросов о душе, жизни, смерти, любви, власти, - перечислению нет конца. И последовали в мир множество воплощений этого гения классической литературы от оперы до кинематографа, и каждый старался написать и показать своего Фауста и своего Черта, ибо тем и вечна его история, что продолжается в человеке по сей день.
Так в 2011 году в мир вышел фильм русского режиссера Александра Сокурова «Фауст», но сама картина была снята на языке одноименного произведения, что вызывает большее доверие зрителя. Производством занималась российская кинокомпания, основанная кинокомпозитором и продюсером Андреем Сигле - Proline Film. Естественно все, кто снимают подобные картины по мотивам великих произведений предрекают свои творения на обильную критику как профессионалов в области киноискусства, так и масс. Но можно сказать, что критики положительно оценили «Фауста» Сокурова – он получил высшую награду на 68-ом Венецианском кинофестивале - «Золотого льва» и 4 премии «Ника» в 2013 году. Остается лишь мнение зрителей, а я постараюсь дать объективную оценку данной картине.
Какой же он получился, «Фауст» Сокурова? Это не русский фильм, он международный, не только от того, что над фильмом работало огромное множество мастеров из разных стран, но и от того, что сама история точно показывает зрителю человека вне времени и какой-либо нации.
Хочется отдельно отметить работу сценариста Юрия Арабова. Это не просто переделанная первая часть «Фауста» Гете, это ювелирная работа над персонажами и их идеями, тонкое переплетение действий из трагедии с новыми добавленными героями (так у Фауста в фильме есть отец, что устраняет его мифичность и добавляет человеческого происхождения), это оживление поэтической формы и ее преобразование в наблюдаемый с экрана мир.
Важно иметь в виду то, что фильм вовсе не является экранизацией трагедии, а снят лишь по мотивам произведения. Поэтому не находите ли вы необходимым знание оригинала перед просмотром? Так идеи режиссера становятся яснее, интереснее наблюдать все переплетения и открывать для себя иное изображение истин.
Фауста играл театральный актер Йоханес Цайлер, а Мефистофеля, которого как такового нет в фильме, но есть олицетворяющий его Ростовщик, играл Антон Адасинский, и нельзя не сказать, что это его первая столь значимая роль. Стоит ли в данном случае рассматривать каждого персонажа и раскрывать его значение в фильме, говорить о том что получилось, а что не очень? Думаю, зритель сам должен вынести для себя те выводы, которые найдет в этой картине, которые вызовут в нем эмоциональный отклик, ибо каждый представляет и воспринимает по-своему персонажей трагедии Гете. Можно сказать одно: то, каким фильм и его идеи получились в итоге поразили даже самих создателей картины. Юрий Арабов после выхода фильма на экраны сказал так: «Когда я посмотрел финал, я понял в чем магия кино – никто не знает конечного результата. Этот конечный результат слагается из усилий многих людей, покадрово. Я увидел, что мы сделали картину о разрыве современного человека с метафизикой... Когда мы порываем с метафизикой вообще, как мне кажется, мы порываем с сердцевиной того, что в нас есть. Так как человек не исчерпывается тем, чем он есть. Та сердцевина, которая есть в каждом из нас и чем мы друг от друга отличаемся – ее невозможно переоценить».
«Фауст» впечатляет своим различным по характеру изображением сцен. Операторская работа заслуживает высших похвал. Сцены любви Фауста и Маргариты на фоне серого и грязного мира окрашены неким волшебным свечением, мягкостью и нежностью тонов, влюбленные становятся похожими на ангелов, их действия замедленны и создают ощущение сна или параллельного мира. Так же из плавной и незаметной смены эпизодов выпадает изображение церкви. Она сказочна, все предметы лучатся белизной, что тоже создает контрастность с обыденностью.
Природа в «Фаусте» каким-то мистическим образом гармонирует с эпохой, вызывает любование и завороженность кадром. Весь мир, в котором обитает Фауст кажется нереальным. Начало фильма уже сразу показывает зрителю фантастическую панораму маленького средневекового города с высоты птичьего полета. Горы, море, леса, поля, Луна и яркая комета, тоже похожая на Луну — все это поразительный мир середины XIX века.
Музыка почти незаметна, она полностью дополняет картину, «подпевает» состоянию героев, более ярко окрашивает сюжет настроением.
Стоит ли данная кинокартина просмотра? Несомненно. Ради многозначности чувств, ради новых мыслей и впечатлений, ради познания собственных взглядов на мир. «Покуда есть понятия добра и зла «Фауст» всегда современен» - так выразился Юрий Арабов, а вы согласны?
«Фауст» - громкое название вечного романа. Фильм режиссера Александра Сокурова и сценариста Юрия Арабова, при чем, оценить их вклад в процесс, в процентах кощунственно и невозможно, оба гениальны. Кино входит в серию фильмов о власти, но «Фауста» можно легко смотреть даже не подозревая об этом факте.
Причудливое путешествие во времени и перенесение зрителя в эпоху непонятия, абстракции, какой-то иллюзорности и дикого средневековья. Смотрится это все абсолютно нестандартно, умышленно интересно и безумно объемно реалистично на прямую безо всяких тайн и загадок. Картинка наполнена фантастическими кадрами и необъяснимыми планами, плавающая камера снимающая абсолютно нестандартно и эффектно. Игра цвета тени и преображение какой-то монотонной палитры цветов, буйством красок и красот пейзажа – все это обескураживает и оставляет врасплох любого зрителя, неожидающего такую полноту и плотность кадра и действия.
Отрывок жизни из вечного и важного произведения Гёте. Жизнь доктора Фауста проста и бесхитростна, он целыми днями на пролет делает все что бы узнать, где находится душа у человека исключительно из научного, профессионального интереса, который перерастает в смысл жизни и предопределяет дальнейшее его существование. Душа не находится в пятках, не находится во внутренней полости и это сильно угнетает, злит нашего героя. Почему он великий доктор Фауст не может узнать и понять, что такое душа человека и где она спрятана. Но нужно ли знать. При встрече с Мефистофелем, герой пускается в самые потаенные уголки своего внутреннего мира, изучает себя, воспаряет и становится могущественнее, мудрее, богаче и хитрее, а все ради одного – своего желания познать душу человека, знаниями о бытие, о смысле жизни и в конечном счете о возможности стать сверхчеловеком, преодолевшего все земные барьеры, построенные моралью, принципами, нравственностью, религией, ценностями, мудрым разумом, которые на самом деле, наполняют наш внутренний мир и создают общественную/индивидуальную гармонию человека. Свободный и раскрепощенный, доктор ищет больше, больше и больше власти, он переступает через трупы, по ницшеански раскрепощается и фактически сам становится одержимом Демоном куда сильнее, чем сам Мефистофель.
Убийство, обман и все пороки освобождают (или затмевают) разум Фауста, он уже не хочет малого, он хочет всего и сразу. Но он не знает, какую цену ему придется заплатить, что его ждет в дальнейшем и сможет ли он пойти до конца.
Фильм абсолютно для всех, каждый зритель найдет в нем что-то свое, а может и выключит на первой минуте. Лента, после просмотра которой, мне с охотой пришлось пересмотреть его и переосмыслить. Фильм, который не выходит из головы до сих пор, фильм, который влияет на восприятие жизни и облачает всю праздничную мишуру бытия в абсолютно бесполезное времяпрепровождение.
Одиночество и темнота ждет слепца доверившегося Мефистофелю. Именно эти награды получит опустошенный и обманутый Фауст, слабый и искушенный.
Философские рассуждения Сокурова/Арабова/Гете в наше современное время смотрятся воистину прекрасно. Мефистофель в образе ростовщика – бесполого, отвратительного, мерзкого, скользкого – это потрясающая метафоризированная образность современного буржуа. Ведь совсем не давно, ростовщичество было богохульным деянием, отвращаемым обществом. А сейчас все мечтают быть похожими на них, быть ими и восхвалять их. Одержимый телец правит нашим миром, нашими разумами и душами.
Фантастический Александр Сокуров расскажет нам свое видение и объявит миру свои мысли, рассуждения по средством закадрового голоса. Великолепнейшая работа оператора Брюно Дельбонель, каждый пишет о нем только восторженные отзывы, но я не буду не таким. Он восхитителен и прекрасен, поражающий красотой своего мастерства.
Отличные актеры. Особенно самФауст Йоханес Цайлер и демон Антон Адасинский. Отлично воплотили свои роли, составили великолепный дуэт. Понравилась и красотка Изольда Дихаук.
Философские рассуждения о власти, причинах её зарождении, о слабостях человека, о смысле жизни и конечно, об одиночестве и тьме, которая ждет Фауста и всех героев тетралогии неизбежно. Шедевр, меняющий мир, хотя бы кого-то.
Красивая, талантливая картина, которую по шкале плохо-хорошо оценивать совершенно невозможно. Картина выдающаяся. И все же не могу оставить в стороне собственные наблюдения, раз уж я тоже часть аудитории в том смысле, в каком вообще этот автор нуждается в аудитории.
И в этом автор на самом деле прав. Публика постоянно требует достоверности - исторической, человеческой, художественной. Тут еще можно поторговаться. Но она хочет уважения. А вот это - простите, эти надежды придется оставить. Человек у Сокурова - грязь и зло по определению, не уважает он человека. Ни интеллектуальной работы, поиска смыслов, борьбы умов вы не увидите. Трущиеся друг о друга существа, как суслики в норе, Тела без душ. И сделка двух аферистов, предметом которой служит то, чего нет.
Правильно и то, что автор не ищет признания в России, а обращается сразу к европейским киноакадемикам. Действительно, в сердце русского человека его философии сложно встретить отклик. Вся тетралогия о власти из фильма в фильм подчеркивала главное, определяющее свойство сокуровского творчества - его гностицизм, специфическое изобретение западной цивилизации и никогда не проповедуемое в России.
Читатель, не верьте, если вас будут уверять, что принятие фильмов Сокурова - необходимый атрибут развитого художественного вкуса. Это вообще не вопрос вкуса, это вопрос мировоззренческого выбора. Сокуров изображает мир как мир, лежащий во зле, все материальное есть порождение злобного демона, а тело - тюрьма для божественного духа внутри него.
В русской православной традиции, не прерывавшейся и в советское время (большевики строили новый мир на основе тех же ценностей), все иначе, человек в ней создан по образу и подобию Божию, ничего общего с халтуркой ремесленника Демиурга. Это несовмещаемые подходы: либо мир порожден Демиургом и жизнь - это искушение дьявола, либо жизнь - это подарок Бога и человек достоин этого подарка. Люди, живущие в России, русские, советские люди в генах несут это кровью и потом добытое знание о могуществе и красоте человеческого духа. У нас много этому исторических подтверждений. Да и вообще вторая версия представляется значительно более перспективной.
Искусство продолжает быть партийным. Оно имеет цели, даже когда не ставит их. И я не вижу оснований восхищаться художественным произведением, безупречным по форме, но идеологически мне противным.
