Цитатель КиноПоиска: Аки Каурисмяки о кино, сигаретах и Голливуде

Благодаря моему папаше мы с братом жили у черта на куличках все детство. В маленьких поселениях вроде нашего если и показывали кино, то какие-нибудь фильмы про гладиаторов из 1950-х. Там вообще было кладбище голливудского кино, так что первый серьезный фильм я увидел только в 16 лет. Это был двойной сеанс. Показывали «Нанук с Севера» Роберта Дж. Флаэрти и «Золотой век» Луиса Бунюэля. Вот тогда я подумал: «Кино — дело серьезное». Между этими двумя фильмами можно поместить все снятое кино. Жаль, что я никогда не дотянусь до такого уровня.

Когда я сочиняю сценарий, то практически отдаюсь на волю своего подсознания. Перевариваю тему фильма и то, что знаю о сюжете. Потом жду три месяца, чтобы подсознание закончило свою работу.

Что определяет финский характер? Меланхолия.

Я выкуриваю по три пачки в день. Мой рекорд — 12 пачек. Когда приходится отвечать на дурацкие вопросы журналистов, я курю еще больше.

У кого-то может сложиться впечатление, что в «Союзе Каламари» присутствует какой-то потаенный смысл. Но это грязная ложь. Все лежит на поверхности. Только сильнейшие люди могут выживать, но нет никакого смысла им завидовать, поскольку умереть гораздо проще, чем жить.

Никто из современных режиссеров не снял шедевра после 1970-х. «Славные парни» — фигня. Самый паршивый фильм в мире. После «Бешеного быка» Скорсезе ничего путного не снял. У Терренса Малика «Пустоши» были ничего, но потом из него поперла христианская фигня.

Я не переношу актеров, которые суетятся, жестикулируют, кричат, драматургически закатывая глаза. Я предпочитаю оставить топор дома, но обычно приходится отрубать актеру руки, если он ими слишком сильно размахивает.

Когда я хочу, чтобы актер в кадре произнес реплику, то поднимаю вверх палец. Он ее произносит, и я благодарю его. Если ему нужны детальные инструкции, в павильоне всегда есть дверь.

Мои фильмы — о финнах из рабочего класса. Критики называют их уродцами. Ну а кто красавчик-то? Брюс Уиллис? По-моему, он урод. Уродский урод. Абсолютно бездарный и страшный. Так что я буду снимать своих уродцев.

Мне кажется, что британские режиссеры не умеют снимать английские комедии в старом стиле. Поэтому делать это приходится мне.

Я никогда не выбираю жанр фильма. «Гавр» я просто начал сочинять, а в итоге он превратился в бесстыжую оптимистическую сказку.

У меня не бывает раскадровок. Снимаю так: первая сцена, потом вторая и так далее. Не думаю, что раскадровки помогают. Можно не отреагировать на только что снятую сцену. Вообще заранее готовиться к съемке плохо. Фильм получается слишком хорошо снятым. Ну, как снимали кино в прошлом, когда костюмы на актерах всегда были выглажены, а тачки слишком хорошо вымыты.

В съемках фильма — а они занудством сравнимы разве что с профессией кладовщика (знаю, что говорю) — одно хорошо: можно в собственных ошибках обвинить кого-то другого и, сделав выговор, принудить его заплатить за совместную выпивку, а это прекрасный повод на несколько минут прервать съемки корявой сцены.

Голливуд расплавил всем мозги. В старое, доброе время для истории хватало одного убийства, но сейчас надо убить 300 000 человек, чтобы привлечь внимание зрителя.

Я снял Джармуша в «Ленинградских ковбоях», потому что он похож на торговца поддержанными вещами. Я назвал его мистером Тормозом, потому что он снимает свои фильмы ужасно медленно.

Когда-то я был самым быстрым режиссером в мире. В конец 1980-х я снимал по четыре фильма в год. Но с возрастом замедляешься. Даже Джармуш сейчас снимает быстрее меня.

Все мои фильмы некрасивы. «Гамлет идет в бизнес» наименее красивый. Этот фильм — моя дань уважения голливудским B movies 1940-х годов, он выдержан в том же стиле. В фильме «Гамлет идет в бизнес» юмор действительно черный, так что в живых никто не остается. Умирают все, потому что они жадные.

Я плохой режиссер, но на безрыбье и рак рыба. Если бы мне нравились мои фильмы, то я бы не снимал дальше, так что нет, мне мое кино не нравится. Но как-то нехорошо отбрасывать коньки, пока не снимешь что-то хорошее. Так что я продолжаю.

Я бы принес в жертву 300 голливудских режиссеров, чтобы Жан Виго воскрес и снял еще фильмы, похожие на его «Атланту».

Мой первый фильм «Преступление и наказание» имел большой успех. Все критики Финляндии ждали второй, чтобы нанести мне удар в спину. Я застал их врасплох, поставив нечто совершенно другое, и в тот вечер, когда была премьера, я отсоветовал всем идти смотреть «Союз Каламари». Я повторял, что это самый плохой фильм, и советовал людям покинуть зал. Эта тактика оправдала себя. Я так поступаю всегда, когда где-то показывают мое кино.

Я не занимаюсь режиссурой собак, это делает моя жена. Она приходит на съемочную площадку и замечает, что роли для собаки в фильме нет. Тогда она заставляет меня написать такую роль.

Я предпочитаю оставлять любовные сцены Голливуду. Он, похоже, преуспел в этом. Эти постельные сцены (я называю их продюсерскими) можно продавать партиями, чтобы каждый раз заново не снимать: туфли с высокими каблуками падают на пол, шелковое белье, камера ползет по женской ноге... Если я еще раз увижу это в кинотеатре, я, наверное, брошусь на экран.

Сначала я снимаю фильм, а потом иду к полке с записями. У меня звучат только те песни, которые есть у меня дома. Таким образом можно избежать диалогов, потому что музыка говорит сама за себя и уравновешивает историю. Это очень интересно. Музыка может изменить все — превратить комедию в трагедию, и наоборот.

Финляндия была страной, где обожали кино. Фильмы Годара у нас раньше смотрели лучше, чем у него в Париже. Сейчас повсюду это голливудское дерьмо, потому что с дистрибьюцией проблемы.

Режиссеру-мужчине всегда тяжело создавать женские портреты, за исключением немногих счастливчиков, одаренных умением понимать женщин, и им, по сути, женские портреты удаются лучше мужских. Я отмел это препятствие с помощью простого правила: трактовать женские персонажи так же, как мужские.

Несмотря на то, что я живу в Португалии уже 20 лет, я до сих пор не знаю, как мыслят португальцы. Самая загадочная нация в мире.

Половину каждого фильма я делаю совершенно пьяным, другую половину — трезвым, и попробуйте отличить две половины друг от друга.

В жизни не сниму ничего на цифру. Кино соткано из света, а я даже не знаю, как сегодня называть кинематографистов (filmmakers). Может, пиксельмейкерами? Я кино снимаю, а не с пикселями вожусь.

Абсолютно неважно, откуда мои герои — из Франции, Англии или Финляндии. Люди есть люди. Я всегда мечтал снять такое кино, которое провинциальная китаянка поняла бы без субтитров.

В Финляндии ты можешь перерезать горло перед парламентом в знак протеста против глобализации. Тебе присудят штраф за то, что запачкал кровью общественное место. И будут чистить пятно американским средством, сделанным в Корее.

Меня прозвали минималистом, но это, наверное, из-за «Девушки со спичечной фабрики». Это, конечно, довольно минималистичный фильм. Но после него я снял много очень разговорного кино, снимал везде, кроме луны. Конечно, кино мое минималистичное по сравнению с «Бен-Гуром», но там, кстати, очень минималистичные диалоги.

Не знаю почему, но я ненавижу современный дизайн, будь то дома, машины или одежда. Может быть, здесь не столько ненависть к современному, сколько любовь ко вчерашнему миру… Я не изображаю современное общество эпохи компьютеризации. Только в «Гамлете» можно увидеть компьютер, в остальных фильмах его нет.

Современные люди считают, будто технологии способны решить душевные проблемы. Но это не так. В основе всегда должна быть человеческая история, а технология с этим помочь не может.

В финском слово «успех» не имеет рода. Ни мужского, ни женского. Потому что успех — это то же самое, что дерьмо.

Чтобы обсуждать мои паршивые фильмы, мне нужно пить что-то покрепче, чем кофе.

Я ужасно ленивый человек и потому рассказываю всем, что снимаю трилогии. В противном случае буду сидеть и резаться в карты. Когда есть какой-то план, его проще осуществлять.

Иногда я пессимист, иногда оптимист. Всегда хочу закончить фильм на печальной ноте, но потом мне становится жаль своих персонажей, и я придумываю им счастливый конец.

Обожаю Нью-Йорк. Это был мой любимый город, но я больше туда не езжу. У меня в паспорте нет отпечатков пальцев. Ну и они хотят, чтоб на фотографии были видны мои глаза, а я этого не хочу.

Я вообще не художник, не Тарковский, хоть и родился с ним в один день. Я обыкновенный человек. В его фильмах я вижу одни знаки и тотальное отсутствие чувства юмора, особенно самоиронии. Главная задача мессианца и миссионера — формулировать свою миссию четко. После трех кадров Тарковского я уже понимаю, что свеча погаснет в бассейне. Зачем тогда нужен четвертый?

Когда надежды больше нет, нет повода и для пессимизма.

Когда вы попадете в рай, вас встретит при входе швейцар. Его зовут святой Петр. Он вас или впустит, или прогонит. Если повезет, вы очутитесь в ресторане, где каждый зал соответствует какой-то профессии. Вас приведут туда, где сидят ваши коллеги. Надеюсь, я попаду туда, где меня встретит Эрих фон Штрогейм.

Жизнь — слишком грустная штука, и надежды на выживание нет. Давайте выпьем за хеппи-энды!