Хотя «Убить Сталина» — это и шпионский детектив, стрелялки-пулялки в нем не главное. Это прежде всего картина о противостоянии двух мозгов. Там придумывают, а здесь пытаются разгадать. Пиф-паф тоже будет, жанр есть жанр, но хотелось бы показать, что прежде всего это мозговая атака. Обе стороны пытаются предугадать дальнейшие шаги противника, и этот процесс очень увлекательный.
25 ноября на Первом канале стартует сериал компании Star Media «Убить Сталина», главные роли в котором исполнили Александр Домогаров и Михаил Пореченков. Действие разворачивается осенью 1941 года, когда немецкие войска подошли вплотную к Москве и уже видели в бинокль окраины города. Именно тогда у руководства рейха возникает план с помощью диверсанта уничтожить Иосифа Сталина и взорвать Москву, чтобы деморализовать армию и всю страну. На пути фашистского агента встают советские разведчики. Предотвратить диверсию поручено капитану особого отдела НКВД Ивану Бережному (Александр Домогаров), а его противником оказывается майор немецкой разведки Мартин Хесс (Михаил Пореченков).
Иван Бережной, герой Александра Домогарова — это, по словам продюсера Влада Ряшина, умный, расчетливый и абсолютно лишенный эмоций человек, блестящий аналитик, который пытается просчитать тактику противника, но иной раз оказывается на шаг позади Хесса. Бережной подчиняется лично Берии и ежедневно рискует своей головой. Есть в сериале и любовная линия — знакомство Бережного с хрупкой Полиной (Екатерина Вилкова), жизнь которой теперь находится под угрозой.
КиноПоиск представляет интервью с актером, в котором он рассказывает, чем его заинтересовал сценарий о покушении на Сталина, а также о том, почему его герой похож одновременно на бультерьера и Бэтмена.
Александр, вы актер такого уровня, что можете себе позволить выбирать проекты. Чем вас привлек «Убить Сталина»?
Это хорошая история. Во-первых, мне дико нравится ретро, вот это время, когда люди верили безоговорочно в то, что они делают. Безоговорочно! Другое дело, что они понимали, насколько страшно то, что они делают, и чем это может закончиться. И мы с Сергеем Владимировичем говорили о том, что вот этот персонаж, которого я играю, растворится в войне. У него нет будущего. Он слишком много знает. Он слишком много чего умеет и слишком много чего видел. Поэтому он сделает все, чтобы в войне раствориться. Исчезнуть. Просто исчезнуть.
Вы бы хотели, чтобы ваш герой зрителю понравился?
Я не знаю. Как получится. Экран часто показывает совсем не то, что задумывается. Нам с Сергеем Гинзбургом хотелось, чтобы герой не был приятным человеком. Первые несколько серий он должен вызывать у зрителя не очень хорошее отношение к себе. Чтобы сначала они о нем думали: кагэбэшная гнида, не считается с людьми, человек для него — тьфу. И только потом они должны начать его понимать и менять свое мнение о нем.
Вы в детстве любили читать книжки про войну?
Как и любой мальчишка.
А себя представляли на месте героев?
У меня отец воевал, поэтому я много слышал про город Ржев еще до того, как стали публиковать документы военных лет. Мне папа много чего рассказывал. И живу я недалеко от города Дедовска, от Снегирей, где немцев остановили. Там сейчас огромный мемориал. Станция Манихино была крупной перевалочной станцией, которая сначала обслуживала советские войска, а потом была под немцами. Они из Снегирей смотрели на Москву. Сколько там полегло людей, одному Богу известно. Но был приказ остановить немцев любой ценой. И их остановили.
Как вам кажется, этот сериал будет интересен молодому поколению зрителей, для которых Великая Отечественная — это далекая история?
Многое зависит от режиссера, от его трактовки сюжета. Хотя сюжет увлекательный. Немецкую диверсионную группу осенью 1941 года забрасывают в Москву с заданием 7 ноября, во время парада на Красной площади, уничтожить Сталина. Был еще один вариант уничтожения генералиссимуса в том случае, если он поедет в эвакуацию в Куйбышев, куда было перевезено фактически все правительство и Генштаб. Но Сталин, который сначала с этим согласился, нашел в себе силу воли сказать: «Я не уеду в Куйбышев». И вернулся в Москву буквально с полдороги. Я считаю, что это поступок. И тогда немцы приняли решение произвести диверсионно-террористические акции в Москве во время парада 7 ноября — взорвать метрополитен в самом центре столицы. Если бы им это удалось сделать, они бы Москву взяли. Потому что страна была бы полностью деморализована. Целый месяц эта диверсионная группа находилась под землей, немцы приучили себя жить в этих условиях полной темноты, обходиться без фонариков, передвигаться на ощупь. Есть эта засланная диверсионная группа, а есть группа НКВД, которая ей противостоит.
У него руки по локоть в крови
А вам не хотелось бы сыграть роль немецкого офицера абвера Мартина Хесса, которого в сериале воплотил Михаил Пореченков?
Я такого уже сыграл в проекте «М.У.Р». Конечно, всегда интереснее играть отрицательного персонажа, поэтому и в своем герое я ищу отрицательные стороны. Он Бэтмен, но Бэтмен плохой.
Когда вы появляетесь на экране, можно ожидать, что ваш герой очень положительный.
И все-таки хочется, чтобы зрители понимали, что он жестокий человек. Эти люди такими и были в принципе. У него руки по локоть в крови.
Но в то же время Иван Бережной — человек бесстрашный.
Всем страшно. И ему страшно. Он понимает, что он ходит по краю. Почему я говорю, что этот человек должен раствориться в войне? Он знает все варианты исчезновения людей, и он просто растворится. И он не закончит войну Героем Советского Союза, он просто исчезнет. Например, подкинет свои документы убитому, чтобы думали, что убит он.
Чтобы остаться в живых?
Да, потому что он слишком много знает и понимает, что ему не выжить. С таким багажом знаний людей не оставляли в живых.
Любовь в картине будет?
Жанр есть жанр, будет и любовная линия. Но тоже не сразу понятная. Зритель будет думать: кто она, эта девушка? Хорошая, плохая? Не буду рассказывать сюжет, а то не будет интересно.
Как вам кажется, на фоне большого количества современных сериалов чем этот фильм сможет привлечь внимание зрителей?
Хотя это и шпионский детектив, стрелялки-пулялки в нем не главное. Это, насколько я понимаю, прежде всего картина о противостоянии двух мозгов. Там придумывают, а здесь пытаются разгадать. Пиф-паф тоже будет, жанр есть жанр, но хотелось бы показать, что прежде всего это мозговая атака. Обе стороны пытаются предугадать дальнейшие шаги противника, и этот процесс очень увлекательный.
У нашей картины очень хороший формат — восемь серий. Это, я считаю, самый лучший формат. Четыре мало, шестнадцать — много, а восемь — это то, что и надо. Это в принципе большой полный метр. Если все подсобрать, то это четыре часа хорошего кино. Плюс хорошие камеры, которыми снимается все великое западное искусство, поэтому разницы между киноизображением и сериальным нет. Оператор Вася Сикачинский снимает очень хорошо, и Сергей Гинзбург умеет добиваться нужного результата. Иногда мы часами мурыжили сцену, которую можно было бы бахнуть за 15 минут.
Вам это важно?
Это очень хорошо. Гинзбург — бывший актер, поэтому он требует от актеров профессиональной работы. Это the best. На это можно злиться, мол, что ты мне объясняешь, я сам все знаю! Но это хорошо, это очень хорошо.
Скорее всего, история с этим покушением на Сталина сценаристами выдумана, хотя немцы, конечно, мечтали от него избавиться и такие диверсионные попытки предпринимали, хоть и безуспешно. Но сам сценарий интересный, как вам кажется?
Эта история очень достойная. Поверьте, я очень много читаю сценариев, и 95 % невозможно читать. Такое впечатление, что люди сами не знают, о чем пишут. Нет ни сюжета, ни истории, ни характеров. Здесь читаешь и все это видишь, начинаешь думать, как воплотить этот характер.
Это сегодня большая проблема — хороший сценарий.
Нет материала, нет! Я просто в шоке. Мне такое присылают! И при этом говорят: да это мы еще переписали. Не понимаю, почему на такие сценарии есть деньги, а на хорошее кино нет? Да некоторым режиссерам проще запустить мыльную оперу на 300 серий. Три камеры, 20 минут в день, время показа — с трех до пяти... Бабушки смотрят — мы в порядке полном. А вот это — танки, самолеты — зачем нужно? Вот это жутко.
Нового поколения актеров нет
Значит, это общая проблема, а не только сценаристов?
Это проблема страны и ее народонаселения. Когда я увидел рейтинг сериала «Жизнь и судьба», я пришел в оторопь. Люди не хотят читать книги писателя, признанного Толстым советской эпохи, они не хотят ничего знать о том периоде, кино смотреть не хотят. «Интерны» — вот что им нужно. Или какой-нибудь «Дом-2» — вот что шкалит по рейтингам.
Для актеров нового поколения это же тоже беда, когда их зовут на съемки сериалов по 20 минут в день.
Вы понимаете, что их нет, актеров, нет поколения. Они не научены, они начинают сниматься на первом курсе института. В мою бытность студентом это было запрещено. Студентам театральных вузов мастера запрещали сниматься в кино до четвертого курса. Сейчас это не работает. Они все начинают сниматься либо до поступления в институт, либо сразу после поступления. И уже к четвертому курсу он гений. У него 300 серий какой-то фигни, а он гений! Он приходит в театр и ни-че-го не умеет. И вот это тоже вызывает некий шок, потому что нового поколения актеров нет. Их очень много, молодых актеров, оказывается, но они не знают, что такое театр, они не знают, что такое работать, они не знают, что такое застольный перевод. Они ничего не знают. Но они — гении. Им некогда учиться, потому что они снимаются. Я могу по пальцам перечислить молодых талантливых актеров.
А потом, когда у тебя доллар в глазах... Мне 50 лет, и я могу как-то на это обращать внимание, но я не помню, чтобы мы в 20 лет думали прежде всего о том, сколько мы заработаем. Мы другим занимались. Мы пытались чего-то добиться в театре, мы репетировали ночами. Приходишь к Кончаловскому, который собирает свою группу в театре и репетирует два спектакля. Андрей Сергеевич подбирает себе артистов, и ему не надо им долго объяснять, потому что он собрал группу, которая сразу понимает, чего он хочет. Другое дело, что эта работа над постановкой — очень сложный процесс, который занимает 5—6 месяцев, но мы начинаем работать как студенты, с белого листа. И вроде тебе 50 лет, читал ты Чехова, но тебе вдруг открываются такие глобальные пласты!
А вы видите какой-то выход из этой ситуации? Как возродить российскую актерскую школу? Опять запретить им сниматься? Но сегодня это уже невозможно, наверное.
Те, кто захочет сниматься, все равно будут сниматься. Но есть ребята талантливые, которые хотят заниматься профессией. Это очень тяжелый хлеб, очень тяжелый труд.
А вы не преподаете?
Я играющий тренер. (Улыбается.)
И не планируете пока заняться преподавательской работой? Набрать свой курс, например?
Мне предлагали, но я отказался.
Я деспот
Жалко времени?
(Вздыхает.) Я деспот.
Ну и хорошо. Может быть, вы и должны быть деспотом со студентами?
Может быть, чуть-чуть попозже. Нет, я пока не готов. Надо еще поработать. Это огромная ответственность, надо за них биться и забыть о себе, если заниматься этим серьезно.
На съемочной площадке часто работаете с молодыми актерами. Есть среди них такие вменяемые, которые пытаются у вас чему-то научиться, перенять актерский опыт?
Есть, есть такие ребята. Сергей Гинзбург с ними занимается актерством. Я же говорю, что на другом сериале это была бы уже шестая отснятая сцена за сегодня. А Гинзбургу все не так. Нет, это все петелька-крючочек, а если вот так? А вот так? Изменения микроскопические, но они очень точные.
В картине есть сцена, где вы стоите перед Берией, который вас отчитывает. Перед Берией не было страшно стоять? Актер уж очень похож.
Мы можем только гипотетически представлять, что это за страх был. Хотя мне папа рассказывал, что он пережил, когда в 1947-м его вызвали в органы. А мой папа, между прочим, трижды кавалер ордена Боевого Красного Знамени, что приравнивалось к званию Героя Советского Союза, дважды ранен подо Ржевом. Его спросили: «Ваша фамилия, майор?» Отвечает: «Домогаров». «Это фамилия вашей матери. А по отцу?» Он назвал фамилию отца. «У вас брат был?» — «Да, я его потерял, когда ехал к отцу во Владивосток, где отца расстреляли». — «Понятно. Партбилет на стол, майор. Сегодня можете ночевать дома». Вот это был ужас.
Это было как-то связано с его братом?
Нет, с его отцом, моим дедом, которого, как я уже сказал, расстреляли во Владивостоке. Во время Гражданской войны дед ушел с Керенским в Маньчжурию, но потом вернулся. Владивосток тогда был ни красным, ни белым. Потом эта история почему-то всплыла.
И чем все закончилось для вашего отца?
Он был уволен из армии как политически неблагонадежный, но, правда, награды ему все оставили.
Партбилет на стол, майор. Сегодня можете ночевать дома
Ваш отец прошел всю войну. Наверное, он вам много о ней рассказывал?
У него как-то так... смешно все было. Это уже потом, когда он стал болеть перед смертью, в его рассказах появились другие краски. Кровь появилась в его рассказах... Про Ржев начал рассказывать. Про детей, которых они там клали.
У нас есть спектакль «Мой бедный Марат», в котором найдено очень точное визуальное решение. Весь первый акт — бомбежка, страх — все белое: костюмы белые, свитера белые... Воспоминания светлые. Человек прошел войну белый, потом появляется первый цвет, и это уже новая жизнь, а к третьему акту уже все цветное и очень реальное. Но там это белое.
Как вам работалось в Рыбинске, где съемки проходили в страшный холод?
Это была какая-то паранойя. Ты уезжаешь из Москвы, где температура не превышает 2 градуса мороза, приезжаешь в Рыбинск, а здесь минус 20. Почему это так было, я не знаю. Аномальная какая-то история, но символичная. В ноябре 1941 года тоже было очень холодно. Непонятно почему. Была какая-то зазеркальная температура, что, наверное, нашим и помогло. Потому что мы-то к зиме были готовы, а европейцы, которые были переброшены на фронт из теплых краев, — нет.
Я живу за городом, и если я еду по Волоколамке, то я проезжаю город Дедовск. И каждый раз думаю: они же здесь были, вот они стояли, вот здесь был приказ остановить их любыми силами, любыми возможностями, любыми человеческими жертвами. Но мы их там и остановили. И, конечно, слава Сталину, что он развернулся тогда и не поехал в тыл. Там сейчас военно-мемориальный комплекс «Снегири», там «Вечный огонь». Я не знаю, на каких костях это все стоит, сколько там солдат лежит в земле. Так же, как и в Наро-Фоминске. Были зоны вокруг Москвы, дальше которых враг не должен был пройти. Был приказ не пускать. И, конечно, эта история меня дергает. Действительно дергает. Она по-хорошему меня дергает, потому что, может быть, я бы этого никогда и не играл — такого человека, который практически ни на что не реагирует. Все эмоции у него стерты. Только один раз он заплакал, когда у него погиб друг. Главное для него — приказ. Он, офицер НКВД, прекрасно понимает, что ему вперед дороги нет. Поэтому он растворится в войне. Его не будет.
Это очень сложно актерски понять, что ты не будешь эмоциональным. А я человек очень эмоциональный. И я, эмоциональный Домогаров, вынужден в этой роли загонять себя в железные рамки вовсе не эмоционального персонажа. Он как счетная машинка — смотрит в глаза собеседника и все время просчитывает дальнейшие действия. Два раза улыбнулся — уже хорошо. Надеюсь, на экране Бережной будет именно таким.
А отношения с Полиной, девушкой, в которую он влюбляется? Как это укладывается в образ достаточно циничного, непрошибаемого и неэмоционального персонажа?
Он не циничен. Если бы он был циничен, он не был бы интересен. Отец мне рассказывал, что они свято верили в то, что Тухачевский — предатель. Свято. Так было объявлено. И они верили. Поэтому эти люди свято верили в свою работу. Они понимали, почему эта лычка — меч — у них на плече. Они точно понимали, что они должны уничтожать врагов. И у них не было правых, левых, зеленых, желтых. И Иван Бережной такой же. Он хороший, замечательный, исполняющий приказ человек. Он бультерьер, для которого самое главное — приказ. Вот об этом наша история.
У меня живут две замечательные собачки породы кане корсо, всех безумно любят, пока я с ними. Но стоит мне уйти, они сядут и скажут «рыыы», потому что я ушел. Они будут вас облизывать, ласкаться, но встать не дадут. Если хозяин вышел, значит, вы остались. Все. Бережной — бультерьер, он такой же. Хозяин сказал «ату!», и ему все равно, давали вы ему только что сыр или нет.
Что было самое тяжелое на съемках?
Тяжело ждать. Мы можем сниматься часами, а в кадре мы будем полторы минуты.
Это недостаток?
Это достоинство. Потому что если бы снимали так, как снимается «мыло», то мы бы каждый день заканчивали съемки днем. Гинзбург снимает 1085 планов, половина из которых наверняка не войдет в фильм. Ждать тяжело. Ждать на морозе, ждать в вагончике, ждать взрыва...
Вы не считаете, что режиссер чрезмерно уделяет внимание мелочам?
А зачем тогда заниматься этим делом? Я не понимаю тогда зачем. Надо сделать качественный продукт. Я спокоен за то, что мы сделали. Мне не будет стыдно.
А что было легко?
Группа хорошая, профессиональная. Как бы мы ни ругались на администрацию, на мальчиков-реквизиторов, но в результате все делалось. Иногда приходилось и голову поломать над тем, как воплотить на экране то, что придумали сценаристы.
Мы снимали эпизод с магнитофоном. В сценарии было написано, что взрыв в метро должен произойти, когда на магнитофоне прокрутится магнитная лента. Задача группы Бережного — предотвратить этот взрыв, а чтобы его предотвратить, Бережной вместе со своим помощником, которого играет Паша Трубинер, должен эту ленту закольцевать. А как? Я Пашке говорю: давай посмотрим, что это за аппарат. Бобины кривые, прыгают... И вот сидим мы в 4 утра, здоровые мужики, азартно соображаем, что же нам нужно сделать, чтобы остановить этот магнитофон и предотвратить взрыв. Через полтора часа мучений мы поняли, что нам нужно делать. Было большое желание позвонить сценаристам, которые все это выдумали. Но в этом есть кайф. Они написали, а мы должны придумать, как все это сделать. А на экране мы смотрим, и такое впечатление, что мы и правда предотвращаем взрыв.
