Режиссеру удалось поставить любопытный хоррор, объединивший истории про вторжение инопланетян, мутации противных существ, клаустрофобные помещения и семейные неурядицы.
«Марс Экспресс» подобен новому чуду света, в котором не хотелось бы жить, но было здорово бы побывать.
«Министерство неджентельменских дел» позволяет отвлечься от затертости самой ричиевской формулы: настолько устало она разыграна даже собственным изобретателем. Брутальные артисты внушительных габаритов из последних сил изображают веселье.
Нерв фильма точно следует осцилограмме эмоционального состояния героя, а «бегающий взгляд» камеры, любующейся природой и мельком, искоса поглядывающей на людей, констатирует определенный разрыв в ткани повседневности.
Ариан Луи-Сейз решает непростую задачу превосходно — с верой в своих персонажей и чётким убеждением, что в наше время даже вампиры могут (и должны) быть гуманистами.
Одновременно с эпизодами биографии и описанием взаимоотношений Беккета с разными важными в его жизни людьми «Гении» рассматривают различные характеристики личности писателя, отразившиеся в его литературном стиле.
Итальянский режиссер прокладывает маршрут по индивидуальной траектории, не позволяя себе свалиться в экзотизирующую фантасмагорию, эксплуатацию горя или избыточный оптимизм. Хотя название и финал проекта как будто убеждают, что каждый — капитан собственного счастья.
В каком-то смысле «Бедные-несчастные» — это 140-минутная макабрическая экскурсия по сгусткам фантазии, где оживают представления о женщинах и устройстве мира, записанные или снятые в XIX-XX веках.
К счастью, Глейзер не ограничивается детально сконструированным мавзолеем банальности зла. «Зона интересов» располагает выискать глазами в комнатках что-то свое.
От фильма, сочетающего в себе почти эротическую откровенность и женскую искренность «Бриджит Джонс», нормально ждать хэппи-энда. Но «Природа любви» — не просто смешной ромком с элементами сатиры, но еще и нетривиальное рассуждение о, собственно, специфике высокого чувства.
И всё же «Свет» не просто описывает душевный кризис, но оставляет надежду на то, что искру в человеке можно разжечь повторно.
Всегда будет рот, который с благодарностью принимает еду. Руки, которые её с заботой приготовили. И сама пища, несущая не только насыщение, но и эмоциональный заряд, а может — и культурный, исторический экскурс. Есть — тема.
Зрелище и впрямь не интеллектуальное, а местами откровенно идиотское, но и относится к нему серьезно нет никакого смысла. Правильнее всего — расслабиться и наблюдать: совсем как лупоглазый и вислоухий кот, трясущийся всю дорогу в рюкзаке главной героини.
Возможно, немецкий пафос в тандеме с японской иносказательностью звучит чересчур нравоучительно, но в масштабе частной истории уборщика Хираямы — вполне уместно.
Прописные истины, конечно, но наизусть их знают (только не всегда соблюдают) взрослые, а вот каждому последующему поколению детей приходится повторять заново.
Банальщина про встречу двух одиночеств в партитуре финского классика Аки Каурисмяки настолько распылена в мелочах, что романтическая абстракция обретает характер личности.
Беннетт и Гюттнер под видом солярисообразного триптиха о выживании — у всех разные паттерны, стратегии и сожаления — предлагают целый мир, устроенный как непредсказуемая машина (экосистема?) Голдберга.
Дуркин в течение двух часов показывает многовековую эволюцию общественного сознания, гуманистический поворот от идеи к личности, переход от иконостаса с семейным фото — к чутким объятиям.
«Бременские музыканты» становятся практически гимном свободе и надежде на то, что «ночь пройдет — наступит утро ясное» — и солнце всё-таки взойдет. Не только над вымышленным Бременом, но и над его реальными пределами.
Режиссер Магнус Мартенс хорроры не снимает, да и вряд ли когда-то к этому придет. Зато ему не чужда ностальгия по кинематографу восьмидесятых, отметившемуся настоящим бумом детских и подростковых страшилок: «Гремлинов», «Зубастиков» и прочих «Гоблинов». Не столько всерьез страшных, сколько одиозно смешных и содержащих в себе удивительно много черт жанра семейного кино.
В «Крецуле» наглядно показано, как нужно снимать о людях с инвалидностью — без надрыва и жалостливого восторга, с уважительной дистанции и глубоким сопереживанием.
В каком-то смысле ридлискотовский Наполеон — это хомячок в колесе Сансары, чья жизнь пролетает перед глазами зрителей на манер передовиц газет, усмешек вечности, предсмертных воспоминаний.
«Ветер крепчает» был внимательной рефлексией на тему авторства, «Мальчик и цапля» — беглый, но пристальный взгляд на фильмографию, такую крепкую и богатую, что мало какой режиссер сравнится. Может быть, даже взгляд словно из-за плеча, прощальный обзор всех высот, которых достиг режиссер, с легким равнодушием и почтением, не нуждающимся в пиаре.
Это главным образом фильм о разнице поколений. Причем не трудных подростков, бумеров и зумеров, а тех, кто может поговорить, и тех, кто не способен к личному, искреннему разговору.
RIP, Скотт Пилигрим. Я рад, что ты жив. Но еще — рад, что ты умер.