Два человека средних лет, Александр и некто «лысый», попадают в парикмахерскую, где просят девушку Надю сделать им парики. Лысому парик нужен самому, а Александру – для некой китаянки, с которой он имел знакомство, когда находился в Китае. Тогда он стал свидетелем того, как эта китаянка пыталась сбежать с любовником, и последнего застрелил ее отец. Лысый в свою очередь не может похвастаться ничем, кроме криминального прошлого. Он работал водителем у какой-то шишки и прямо в машине переспал с его девушкой. За это его отправили в тюрьму. Теперь эти двое борются за внимание молодого парикмахера Нади.

Режиссер усложнил стиль повествования, введя в него однозначную и вместе с тем плохо интерпретируемую в рамках самого фильма символику. Это классический случай авторского высказывания без оглядки на зрителя. Чтобы понять, что режиссер хотел сказать, последнему скорее всего мало будет одного только фильма. Но перебора в увлечении вещами-в-себе здесь тоже нет — на первом плане все же оказывается чувственная история. Режиссеру удалось изобразить любовь как нечто архетипическое, происходящее похожим образом в разных местах и временах. История Александра про китаянку, которую он рассказывает Наде, вполне может быть выдумана, но она выдумана так, что почти копирует то, что происходит в реальности. Таким образом наводится мост между воображением и действительностью, и мост этот и есть подлинное чувство.

Хотя действие в фильме происходит в страшные советские годы, чернухи здесь нет вообще. Даже история полууголовника, с которым за Надю борется Александр, оказывается нисколько не мрачной и уравновешивается той эмоциональной игрой, с какой они вступают в сначала словесную, а потом и реальную схватку. Даже трагические элементы, встречающиеся в этой истории, могут оказаться плодом воображения, ведь весь фильм соткан из домыслов, желаний и фантазий. Реальность происходящего не является самоцелью. Как следствие картина получилась очень воздушной, чувствуется, что жизнь здесь немного раскрашена, причем раскраску приобрел именно не быт, а чувства. Но есть во всем этом одновременно какая-то невнятность, которая мешает воспринять эту работу сообразно замыслу режиссера.

8 из 10

Как-то все завернулось в один кокон, наверно, шелковый...пришел и сразу погрузился в Нанкинский пейзаж. Почему-то понимал режиссера каждый момент - сложно, дымка, туман - а к концу все понятно. А фильм кончился, и все непонятно. Как сон (мы оба любим приводить этот пример на лекциях - не расскажешь)

Китай тут (не как у Бертолуччи) - Китай-блажь, Китай-фантазия, Китай-призрак, бродящий по извилинам памятников советской эпохи, раздавившей все эстетическое. А там эстетическое - как вершина практического, и не как красивая метафора, а просто самоочевидность, доступная любому ребенку. В Китае.

Натужность погони за смыслом становится смешной (в том числе у главного героя) и кажется (совсем не исторично), что вся советская эпоха - неудачно непонятая шутка, просто тонкая улыбка китайской Джоконды.

И пока мы тащим своих идолов на пьедесталы, люди знакомятся и привязываются (вопреки все заповедям буддизма), вопреки всем-всем историческим неточностям, встречаются и застывают в недеянии в черной туши на бледных разводах...А он мучается, он герой Достоевского. потому что предал, но не герой Лу Синя, потому что на китайском языке нет слова 'предательство'. И почему на том большом расплывчатом полотне соседствуют пронзительные и точно сфокусированные события и чувства с мифическими, почти фольклорными образами. И все это 'где-то там'. в одной и той же песне - про Барселону ли, про Нанкин - не все ли равно?

Главное, что мы вместе, взявшись за руки, отпустив и царя из головы, взяв в руки музыкальные инструменты. Плавно и медленно входим в пейзаж...

Характерно, что здесь нет ни одного отзыва на Нанкинский пейзаж. Лучше Кудрявцева вряд ли кто скажет, поскольку кино вышло уж очень нагруженным. Не легким, летящим, а плотным, дурманным, словно бы режиссер снимал в последний раз. А он и снимал в последний раз. Доверчивому зрителю чтоб разобраться, одного желания мало, нужно иметь и особый эстетический взгляд (не смотреть, а рассматривать), и заранее любить авторское кино. Поскольку в любви, как водится, обладание – ничто, способность наслаждаться – все.

Точно, но несправедливо кто-то отметил на Кинотавре: все ждали от Рубинчика чуда, а чудо не произошло. Относительно чего? Относительно восприятия широкого зрителя – да, а относительно нового слова в стильном кино – нет. А имеющий уши, услышит.

Мы упустим некоторые сцены на грани фола – табурет, которым бьют по голове на Красной площади, да и массаж… В конце концов, кому-то это могло даже понравиться.

Многие, кто смотрел кино, поймали состояние растерянности, какого-то непопадания в смыслы. И все логически встает на свои места после прочтения оригинального сценария, лауреата, между прочим, двух международных конкурсов. А сценарий Бычкова очаровательный, тонкий, складный, ни одной шероховатости. Его можно перечитывать, потому что написан не сценаристом, а писателем. Потому что диалоги ладные, характеры прописанные и как это было сказано? только настоящий мастер знает, как выдержать напряжение до конца. Все в нем необычно, и все знакомо. Герои кокетничают и заигрывают, каждый сам по себе – загадка. Увы, оригинальная история по дороге к режиссерскому сценарию претерпела сильные метаморфозы. И получилось – то, что получилось. Может, и не плохо, а по-другому. Мужчин заменили на женщин, вычли тридцать лет истории: из 68-й в 37-й, главный герой стал меланхоликом, практически неудачником. Кино стало грустным и запутанным. Только Надя осталась, какой задумана, что уже не так плохо. Даша Мороз эту роль не просто выполнила, но и украсила. И Егор Баринов сыграл отлично. Чисто и точно.

Словом, встречайте, последний шедевр эпохи большого кино, которое уже некому исправить.

10 из 10 благодаря и вопреки непонятности.

А может быть, так и надо?