Пыльный без единого деревца пустырь, примыкающий к американской военно-воздушной базе застроен на скорую руку возведенными строениями, в которых нуждающийся в отдыхе заморский солдат найдет все, что понадобится. К его услугам американский виски, американские сигареты, американская кока-кола и безотказные японские девушки, с которыми за американские доллары можно делать все, что угодно – даже резать на кусочки: японские женщины еще нарожают…

В «Черном снеге» Тецуи Такечи ненавистью к Америке сочится каждый кадр. Здесь нет ничего, кроме этого слепого, всеобъемлющего гнева в адрес чужаков, пришедших на священную землю Нихона, чтобы уничтожить ее древнюю культуру, принеся взамен культ денег и массовых развлечений. Это настоящий гимн традиционной японской ксенофобии, столетия позволявшей удерживать страну в стороне от гнили западной цивилизации и ханжеской авраамической морали. Вот только гимн этот в изображении режиссера становится похоронным, потому что нет больше былой Японии, и нет больше носителей японского духа. И символический кадр трех отчаянных собирателей подписей против американской базы на фоне ЗАХОДЯЩЕГО за взлетную полосу солнца становится апофеозом горького и беспросветного фильма. Жители поселка, кормящиеся подачками от гэйдзинов изгнали их пинками и угрозами, потому что куда больше самурайского духа их волнует возможность набить гниющее от сифилиса нутро американской едой.

Главный герой фильма, юноша по имени Джиро, тоже не ведает иных чувств, кроме ненависти, которая для него сливается с постоянно испытываемой похотью. Ведь живет Джиро в том самом борделе, где поголовно больные сифилисом шлюхи готовы исполнить любую прихоть американского солдата. Основным развлечением для него является подглядывание за грубым трахом через неплотно примыкающие к потолку перегородки, а главной мечтой – изнасиловать свою родную тетку, держащую бар с контрабадной выпивкой. Собственно, бордель тоже принадлежит ей, но управляет им мать Джиро, которую он тоже ненавидит. Вот только рано постаревшая родительница не вызывает у сына такой безудержной похоти, как ее сестра, а потому может еще долго ни о чем не подозревать, по прежнему считая своего мальчика несмышленым ребенком.

Между тем, ребенок давно вырос и мечтает выпустить наружу свою ярость. Ведь других чувств он не знает, и когда на его пути встречается любовь, он ее тоже принимает за ненависть, что неизбежно приводит к трагедии. Потому что вместо последнего носителя старинного самурайского духа он видит нищего водителя такси, а в воспитанной старым профессором в традициях уважения к старшим дочь – банальную шлюху, которую можно подарить человеку, внимания которого ты ищешь. В результате – традиции растоптаны, честь обнаженным телом втоптана в грязь у забора американской базы, из-за которой черными пятнами мазута сочится Тьма, окутавшая Японию.

Жесткость высказываемых идей неизбежно перерастает у Такечи в жесткость кинематографического языка. Даже в снятом годом раньше садо-мазохистском триллере «Видения» («Hakujitsumu») он не позволял себе такого натурализма в изображении насилия. Собственно, весь мир «Черного снега» – это мир секса и насилия. В этих двух словах сконцентрировалась квинтэссенция жизни для Джиро, для его старших приятелей-бандитов, для сифилитичных проституток из борделя его матери, даже для тетки, которая не видит ничего необычного в том, чтобы быть изнасилованной своим племянником. Ну, разве что чуть удивиться. Столь откровенные, на грани порнографии даже по сегодняшним временам сцены, Такечи использует для усиления эффекта полного отрицания современной ему действительности, в которой японский дух мертв, а тело способно только на самые примитивные желания.

Остается ли надежда? Ведь Джиро вроде бы пробуждается в финале от своего кошмарного сна. Только делает он это слишком поздно, когда уже ничего нельзя исправить. Нельзя вернуть девственность несчастной дочери старого профессора, нельзя вернуть жизнь тетке, нельзя даже спасти себя самого… А база ведь так и останется мерзким спрутом на территории Японии. И страшна даже не сама база – страшно, что люди смотрят американские фильмы (других в поселке Джиро не показывают), страшно, что пьют американский виски (саке в поселке Джиро не бывает), страшно, что цену меряют в долларах (других денег в поселке Джиро не принимают). Страшно даже не то, что в Японию пришла чуждая культура – то, что от культуры этой взято лишь худшее, и карикатурным образом примерено на себя.

«Черный снег» прямо и безапелляционно утверждает невозможность взаимопроникновения культур на низовом, бессознательном уровне. Можно сколько угодно пытаться понять чужую философию, изучать этику с эстетикой. Но это – удел избранных. На уровне толпы все низводится до базовых примитивных инстинктов, выплескивающихся в секс и насилие, певцом которых Такечи и стал в своей дальнейшей кинематографической карьере. Вот только националистических манифестов больше не снимал. Смысла метать бисер перед… умершей японской нацией он уже не видел.