«Медея»: не древнегреческий миф, а новый сезон «Содержанок»

Спустя 10 лет режиссер Александр Зельдович возвращается в кино с вольной экранизацией древнегреческой трагедии. «Медея» вошла в конкурс «Кинотавра», где ее посмотрела Ольга Белик и рассказывает, что в итоге получилось.

«Я окончила Московский институт тонких химических технологий. Я химик», — говорит героиня Тинатин Далакишвили в самом начале фильма. Дальше из монолога мы узнаем, что родилась она не в Москве, а за Уралом. Что влюбилась в богатого и женатого Алексея (Евгений Цыганов) и в поездке по Тоскане забеременела Мишенькой, а через год — Юлей. Что пять лет жила с детьми одна, Алексей навещал их несколько раз в год, и ее все устраивало. Мы узнаем, что у нее есть брат-эфэсбэшник Валера, что жену Леши зовут Надя. Единственное, чего мы не узнаем, — имя героини.

В результате кризиса среднего возраста Леша разводится с женой и уезжает со своей безымянной любовью и двумя детьми в Израиль. «Ему сорок пять, он хочет ни от кого не зависеть и быть счастливым», — такое объяснение звучит с экрана. Но счастье на роскошной вилле оборачивается разочарованием, когда Леша узнает, что ради него Медея убила собственного брата. Тот хотел посадить ее возлюбленного, если он ему не заплатит. Леше не нужна такая жертва, он начинает отдаляться, а Медея, для которой именно мужчина был смыслом жизни, потихоньку сходит с ума.

Что было дальше и чем все это кончится, описывает древнегреческий миф. И режиссер Александр Зельдович рассказывает очень увлекательные трактовки этой трагической истории. Его Медея — стихийный персонаж без границ, бунтарка, которая выходит за пределы: «Она белье, которое выкипает». Персонаж Далакишвили — хрупкая женщина-подросток, на ее лице нет бровей, а тело густо усеяно татуировками. Испытывая оргазм, она отключается и «умирает», чтобы возродиться вновь. Потеряв смысл жизни — любимого мужчину, — она отправляется в разнузданное сексуальное путешествие, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, а в перерывах обращается к поискам бога. Ей не нужны ни дети, ни деньги, она одержима возрастом и временем и отчаянно пытается понять, как вернуть свою любовь и повернуть время вспять.

Все эти трактовки и объяснения так и остаются словами, а на экране разворачивается совершенно другая история. Осознанно или нет, но Зельдович изначально делает героиню пустышкой: она содержанка без работы и профессии, чья жизнь сведена к ожиданию мужчины и безмятежному вращению вокруг его орбиты. В этом нет бунта — только приспособленчество. Из-за этого история рассыпается как карточный домик: замахнувшись на «трагедию о необратимости времени», Зельдович снял очередной сезон «Содержанок» с метаниями между будуаром и молельней. В фильме много изумительной красоты кадров (спасибо оператору Александру Ильяховскому). В нем звучит сложнейшая оперная музыка, которую написал Александр Ретинский и сдирижировал Теодор Курентзис. Внутри этой торжественной формы — примитивная история, которую Зельдович попытался раскрасить бесконечным обнажением актрисы и колоритными персонажами вроде наследника иерусалимского престола и агента «интуитивной разведки». Но линия с химиком оборачивается пшиком, когда молодильную мазь Медея смешивает сама из разных тюбиков крема. И таким же пшиком завершается и музыкальная партитура картины, когда в финале после виртуозных вокализов внезапно звучит романс «В лунном сиянии».

В итоге «Медея» — долгий, заумный, очень театральный и мучительный фильм вовсе не о женщине, а о мужчине. Зельдович визуализировал страшную мужскую фантазию о том, что женщины обязательно садятся всем подряд на шею, потом слетают с катушек, маниакально липнут и параллельно изменяют с каждым встречным, а затем забирают детей и исчезают где-то в Иордании. Стоило ли для этого брить брови Тинатин Далакишвили и прибегать к Еврипиду — вопрос.