Продюсер фильма о трагедии на российской подлодке, снятого Томасом Винтербергом, внезапно раскаивается в том, что прежде стремился лишь развлекать публику, и предсказывает классовую войну. А еще объясняет, что их кино не ищет виноватых.
В прокате — снятый компанией Люка Бессона «Курск», драма о гибели российской атомной подлодки. Подробнее о картине и истории ее создания можно прочитать тут . А о том, почему фильм получился таким, каким получился, КиноПоиску рассказал сам Бессон.
— Почему «Курск»? Неожиданный для вас проект. Это была ваша идея или Томаса Винтерберга? Вас как-то особенно затронула эта история в 2000-м?
— Да, на меня очень тяжелое впечатление произвела гибель вашей подводной лодки в 2000-м, причем я до сих пор, спустя 20 лет, помню эти выпуски новостей на телевидении. Вы знаете, что в основе фильма книга Роберта Мура «Время умирать». В его версии событий меня больше всего тронула линия семей моряков, тех, кто ждал на берегу. И я понял, что хочу снимать фильм про мужество обычных людей, их, по сути, ежедневный подвиг, выживание. Меня совсем не интересовало, по чьей вине это произошло, кто у власти, какая идеология за всем этим стоит. Ведь драмы, подобные «Курску», случаются из-за того, что мир устроен несправедливо и зиждется на лицемерии, жажде наживы, эгоизме.
— По-вашему, весь мир одинаково несправедлив? Или где-то со справедливостью дела обстоят чуть лучше?
— Где-то, может, и лучше. Но со временем мы все окажемся в одной и той же плачевной ситуации — ситуации чудовищного классового расслоения. Большая часть денег находится в руках неизмеримо меньшей части человечества, необязательно лучшей. Что в России, что во Франции, без денег ты не живешь — ты прозябаешь. Бедность унизительна. Об этом в «Курске» тоже сказано. Ну что я буду вам объяснять, как устроена жизнь? Вы взрослый человек, сами все понимаете.
— В финале картины героиня Леа Сейду произносит речь, адресованную прежде всего начальству, о том, что моряки — особые люди, и заканчивает ее так: «Даже на войне моряки держатся друг друга, не знаю на войне ли мы сейчас...» Как вы считаете, мы на войне? Как вы оцениваете отношения Запада и Востока, Европы и Евразии?
— Евразия — это что? Россия, правильно? Если мы и на войне, то опять же это не война народов или держав друг с другом. Война сегодня одна — классовая. Борьба одна — революционная. Вы видите, что происходит во Франции уже целый год. Я, честно говоря, в ужасе. И самое печальное, что я совершенно не вижу выхода. Все отобрать и поделить? Я никогда не снимал социальное кино, всю жизнь стремился скорее развлечь публику, чем говорить с ней о серьезном, подводить зрителей к зеркалу. Но в последние годы все больше задумываюсь: а прав ли я, а не прячусь ли от реальности? «Курск» очень социален, фильм хорошо приняли здесь, у меня дома, но, разумеется, смотреть на тонущих моряков или на страдания их семей мало кому охота. Вот Дэни Бун — это да, это всегда пожалуйста.
— Не боялись ли вы удариться в клише? Все-таки французы могут с легкостью снимать про англичан или итальянцев, поскольку вы живете в едином культурном пространстве. Россия не Европа, незнание реалий режиссерами и сценаристами почти всегда сказывается на результате. Большая часть иностранных фильмов о России — развесистая клюква.
— Очень боялись. К тому же у нас не заладилось с российской стороной. Они сначала дали разрешение на съемку, потом передумали. Многое пришлось изменить в сценарии в связи с этим отказом. Мы снимали в Тулоне и в Прибалтике. У нас были российские консультанты, Томас провел много времени в России, старался ничего не упустить, понять, как вы живете. Но, ясное дело, предметный мир фильма все равно довольно приблизителен. Именно поэтому мы решили рассказать историю «Курска» без Путина, как универсальную человеческую трагедию. В конце концов, цель нашего фильма — эмпатия, сочувствие жертвам, членам экипажа и их семьям, а не осуждение должностных лиц. Тем более что есть две версии событий — возможно, мы придерживаемся как раз ошибочной.
— «Курск» выходит в России сразу после «Чернобыля» HBO. Эти два произведения неминуемо будут сравнивать. Вы смотрели «Чернобыль»? Как вам кажется, сейчас есть мода на Россию?
— «Чернобыль» я еще не видел, но много о нем читал. Исключительно комплиментарные отзывы. Видимо, действительно стоящий сериал. Что касается России, вы правда хотите вести разговор на таком уровне? Мода, тренды — ну что за глупости? У меня всегда были хорошие отношения с русскими, Россия всегда меня интересовала. В моем новом фильме «Анна» тоже есть русский след (картина рассказывает о советской шпионке и выходит в российский прокат 11 июля. — Прим. ред.) Но это же не значит, что я гонюсь за политической модой. Или вы сейчас скажете, что супервумен Анна — это метафора России, загадочная и опасная блондинка с ледяным взглядом? Во Франции мне бы сказали, что «Анна» — попытка встроиться в феминистскую повестку. У кого что болит.
— Кстати, об «Анне». В картине снялся Александр Петров. Он сейчас звезда номер один в России. Как вам с ним работалось?
— Вы знаете, я не хочу говорить ни про какого Петрова. Я согласился дать это интервью, потому что у Томаса Винтерберга, режиссера «Курска», погиб ребенок. Я отвечаю на вопросы за него. Это огромная трагедия. В «Курске» Томас показывал, как матери теряют детей, а теперь наступил его черед. Вот такой сценарий, такая судьба.
— Простите за бестактность.
— Да ничего. У вас прекрасный французский. А это значит, что Россия не так уж далека или не похожа на Европу.
