«Непосредственно Каха. Другой фильм»: Виктор Шамиров пытается превратить кринж-комедию в большое искусство. Неудачно

В прокат — с сокрушительным успехом — вышло продолжение скандальной комедии, перенесшей на большой экран приключения двух сочинских комиков, знаменитых своим уличным юмором на грани фола. Режиссером обоих фильмов стал Виктор Шамиров, имя которого прежде ассоциировалось с тонким артхаусом. Василий Говердовский — о том, зачем вообще Шамирову понадобилось ходить в народ и почему этот путь тупиковый, несмотря на всеобщую любовь к Кахе и Серго.

Василий Говердовский

Редактор раздела «Сериалы» в Afisha.ru

Многие удивились, когда два с половиной года назад увидели имя режиссера и сценариста Виктора Шамирова в титрах «Непосредственно Каха!». Мизантропический низовой юмор одноименного веб-сериала Артема Калайджяна и Артема Карокозяна, из которого вырос этот полнометражный эксперимент, — вещь, казалось бы, совершенно несовместимая с тонкостью и лиризмом прежних фильмов Шамирова («Упражнения в прекрасном» или «Со мною вот что происходит»). Собственно, от них в «Непосредственно Каха!» не осталось и следа. Громче всех от ужаса кричал главный фанат Шамирова BadComedian, чей обзор собрал 20 миллионов просмотров.

Шамирова реакция хейтеров задела, но отступать он не планирует. И, более того, идет в новом фильме на эскалацию конфликта с критиками и общепринятыми конвенциями допустимого в кино. «Вы думаете, что первый „Каха“ — кошмар?» — словно говорит режиссер. И начинает второй фильм со сцены изнасилования. Мы застаем дуэт антигероев обчищающими машины на парковке перед сочинским рестораном. В одной из них оказывается вдрызг пьяная девушка, и Каха (Карокозян), несмотря на протесты и аргументы доброго Серго (Калайджян), спешит воспользоваться ее бессознательным состоянием. Жертва оказывается дочкой криминального авторитета, который открывает на друзей охоту.

В интервью к выходу сиквела Шамиров сетует на то, что первая часть потонула в волне хейта, хотя заслуживала серьезного разговора. Действительно, почему бы не поговорить серьезно, тем более что сегодня не стыдно признаваться в любви к «Тупой и еще тупее», а кринж-комедия уже совершенно легитимизирована как жанр такими хитами, как «Чем мы заняты в тени», «4лен» и «В Филадельфии всегда солнечно» (ужасные герои последнего, пожалуй, ближайшие (без)духовные родственники Кахи и Серго, и про них запросто пишут длиннющие аналитические статьи). Так что разговор будет серьезным, но не обязательно приятным для режиссера.

Заняться первым фильмом Шамирова убедила дикая энергетика YouTube-роликов дуэта. А его целью как режиссера и сценариста было придать какую-то конвенциональную форму хаосу, который производили Калайджян и Карокозян. Первый фильм был далеко не безнадежен: в нем действительно чувствовались атмосфера непредсказуемого карнавала и узнаваемая фактура. Более того, «Непосредственно Каха!» — это пока что самый убедительный в российском кино портрет Сочи, города, который обычно превращается на экране в безликий усредненный курорт. В худшие моменты фильм Шамирова похож на комедию ужасов Ари Астера или Ларса фон Триера, а в лучшие он становится не самой дурной сатирой на южный блатной патриархат.

Впрочем, вся сюжетная линия с изнасилованием в сиквеле полностью компрометирует сатирические намерения. Фильм уже задает планку открывающей сценой, но дальше умудряется сделать только хуже в эпизоде, когда Серго, недалекий моральный камертон фильма, начинает заниматься слатшеймингом, прямо говоря, что нормальные девушки не бухают и не носят короткие юбки. При этом жертва Кахи в шутку низведена до образа безразличной куклы — это, конечно, удобно, так как позволяет избежать зрительской рефлексии из-за поступка Кахи. Вдобавок Шамиров и Калайджян намеренно противопоставляют «плохой» пьющей жертве насилия «хорошую девушку» — верную и порядочную подругу Серго. От превращения ее в картонную идеальную спутницу спасает игра Евы Зограбян, которой удается привнести в свою ходульную роль естественный ершистый характер.

В описании YouTube-канала Калайджян и Карокозян так характеризуют цель своих роликов: «Показывает жизнь молодежи, выросшей на улицах, и высмеивает стереотипы „быдло-мира“». Но уже в веб-сериале чувствовалось, что, издеваясь над своими героями, авторы параллельно дают им трибуну (хотя и Шамиров, и комический дуэт это решительно отрицают). Во втором фильме становится окончательно понятно: иронизируя над перегибами и крайностями блатной патриархальности, «Каха» остается ее аутентичнейшим продуктом. Комедия не покушается на основы того менталитета, что порождает все эти жутко-комические эксцессы, привлекающие далеко не тех, кто бьется за феминитивы.

Уже в первой части (сценарии обоих фильмов написаны Шамировым в соавторстве с Калайджяном) чувствовался диссонанс между режиссером и материалом: Шамиров попытался вписать творимые Кахой и Серго безобразия в рамку классической драматургии, но в итоге культура тут капитулировала перед буйной натурой. Традиционная трехчастная жанровая схема первого «Кахи» подразумевала трансформацию героев. Как в любом голливудском фильме, они должны были бы исправиться и осознать все. Однако финал демонстративно захлопнул дверь перед носом зрителей, оставив героев ровно такими, какими они и были в начале.

В «Другом фильме» конфликт материала и режиссера ощущается еще сильнее — кажется, что Шамиров решил снять бергмановскую экзистенциальную драму на материале «Нашей Russia». Это уже не просто кринж-комедия, но еще и метафизическая притча о дуальности добра и зла (что? да!). На постере Каха и Серго изображены в виде черта и ангела. Фильм развивает этот образ: в одной из серьезных сцен герой Калайджяна замотан в белую простыню, а над его головой висит нимб люстры. Идея неразрывности героев подчеркивается в другой сцене: Серго произносит, что у него нет мозгов, а у Кахи — сердца; этот подтекст абсурдным образом превращен Шамировым в основной текст, в часть сюжета (не буду вдаваться в спойлеры, уверен, BadComedian справится тут и без меня). Философия в фильме про Каху — как вам такое? Авторские амбиции настолько безумны, что к сиквелу поневоле испытываешь уважение.

Шамиров и оператор Семен Яковлев променяли бодрую мокьюментари-стилистику на флегматичную камеру, напоминающую холодную наблюдательность Кубрика (да, в этом тексте есть такое сравнение). Это позволило расширить эмоциональный диапазон сцен, иногда грустных, а иногда бурлящих от саспенса в духе коэновского «Фарго». Однако неостановимые Карокозян и Калайджян продолжают комиковать независимо от настроения эпизодов, и это вызывает недоумение: на какую реакцию зала вообще рассчитывают авторы?

Несовместимость персонажей с предложенными им сюжетами — главная проблема обоих фильмов. Серго и Каха останутся веселыми подонками, сколько ни навешивай на них Чехова и Станиславского. Шамиров оправдывает неизменность героев человеческой природой, но куда убедительнее звучит логика шоу-бизнеса. Калайджян еще в интервью к выходу первой части прояснил свою позицию: герои не должны меняться, потому что тогда перестанут быть смешными. Каха и Серго не персонажи драмы, а комедийные маски; если начать их мять, они могут треснуть. Что нормально для скетчкома (насколько позволяют судить миллионные просмотры новых роликов), не всегда работает в кино (отличными сборами оба фильма обязаны адской харизме дуэта, а не режиссерским попыткам ее окультурить). Трус, Балбес и Бывалый не просто так занимали места на втором плане в полнометражках Гайдая и, наоборот, были главными в коротком метре.

Потому и главный конфликт второго фильма оказывается чисто формальным, эмоционально выхолощенным. Значительная часть сюжета посвящена отчаянному желанию Серго простить Каху, не испытывающего угрызений совести за свои проступки. Кто его простит, если не я, задается вопросом Серго, добавляя, что бог не просто так сделал Каху таким, какой он есть. Это одновременно и трогательная наивность, и странное понимание христианской морали, вообще-то предполагающей субъектность человека и способность выбрать добро. В потустороннем финале герои попадут в подобие рая, но на своих условиях. И если уж им удалось провести и бога, и черта, что для них интеллигент Шамиров? Встреться они на сочинской улице, очевидно, кто бы остался без штанов. Кино же привычно повторяет жизнь или даже подчиняется ее жестоким законам.