В прокат вышел победитель последнего Каннского фестиваля — безумный французский боди-хоррор про серийную убийцу-стриптизершу с титановой пластиной в голове, беременную от автомобиля и выдающую себя за парня. Татьяна Розенштайн побеседовала со снявшей его Жюлией Дюкурно о том, почему она сделала главной героиней психопатку, и о том, как насилие и боль в фильме переплавляются в абсолютную любовь.
— Почему фильм называется «Титан»?
— Главные герои фильма — два титана, как будто дети Урана и Геи, земли и неба, сочетающие в себе металл и пламя; всегда готовы к битве. Но они титаны нашего времени. Тело Венсана (персонаж Венсана Линдона — Прим. ред.) пропитано стероидами, а Алекса (героиня Агат Руссель — Прим. ред.) носит в своей голове титановую пластину. Если бы они встретились при других обстоятельствах, то могли бы убить друг друга. У меня они создают семью. Любой человек мог бы выбрать себе любую идентичность, если бы у него были на это силы. Мои герои такой силой как раз обладают, потому что изначально они другие. Пусть мои герои — настоящие монстры! Мне нравятся монстры! Их чудовищность, их иррациональность как бы очерчивает границы социальных норм, но, с другой стороны, извне общества. Алекса — классическая психопатка, и зрителю трудно принять ее натуру, но я заставила его последовать за героиней, когда показала ее чувства. Ведь любому понятно, что такое боль, страх, растерянность, пусть даже испытывающий их не соответствует нашим стандартам человека и его поведение не соответствует общепринятой логике.
— В картине много сюжетных линий. Какую из них вы сами считаете основной?
— Прежде всего это фильм об отцовстве.
— Но у главной героини Алексы по сюжету два отца — родной, биологический и приемный, который принимает ее за своего пропавшего сына…
— Конечно, я специально создала такие разные образы. Родной отец девочки, сыгранный Бертраном Бонелло, не обращает внимания на свою дочь, не чувствует ее и даже никогда на нее не смотрит. Он просто отрицает ее существование. Надо сказать, что и Алекса сама далека от образа невинного ребенка, но причины ее социопатии я не объясняю.
Новый отец, сыгранный Венсаном Линдоном, тоже неидеален. Этот отец проявляет участие и заботу. Однако его участие слишком навязчиво. Он напоминает вампира, который душит Алексу своей любовью. Он не требует ответного чувства, но видит в Алексе замену своему сыну и готов платить любую цену за то, чтобы его самообман не был разрушен. Это делает его таким же ужасным, как и настоящий отец Алексы. В этой линии есть что-то от «Головокружения» Хичкока. Этот фильм я могу смотреть бесконечно.
— А Кроненберг? В фильме очевидно его влияние.
— Кроненберг — это больше чем вдохновение. Его фильмы сформировали меня. Я открыла Кроненберга в 16 лет, хотя мои друзья считали его фильмы либо старомодными, либо просто отвратительными. Но влияние не значит повторение чужих работ. Скорее, это воспроизведение похожих эмоций.
— Если продолжать разговор о мотивах Кроненберга в вашем кино, то кем же или чем беременна Алекса?
— Это неважно! Мальчиком, девочкой, машиной — к чему этот детерминизм? Сегодня наше общество уже преодолело гендерные константы. Я бы вот не хотела, чтобы меня определяли в первую очередь через мой пол. Тем более что сегодня пол подвергается постоянным метаморфозам. Я кинорежиссер. Я снимаю фильмы, потому что я режиссер, а не женщина.
— Кстати, а как вы пришли в профессию?
— Я всегда любила писать. Когда была ребенком, не родители мне, а я им всегда рассказывала сказки перед сном. Кино было частью нашей жизни, они заядлые синефилы, и эту любовь передали мне. Сначала я и правда подумывала стать сценаристкой, но потом поняла, что есть большая разница между рассказами перед сном и профессией. В 20 лет текст стал понемногу отходить на второй план, и я начала воспринимать мир не вербально, а визуально. Тогда я и решила совместить свою любовь к тексту и изображению в профессии режиссера. Надо мной часто подшучивают, мол, мои фильмы не для вегетарианцев. Ничего не поделаешь, если я так вижу мир.
— А каким вы его видите? Местом, в котором все постоянно течет и превращается в собственную противоположность, местом полным насилия и ненависти?
— Ну, «Титан» полон не только ненависти, но и любви!
— О какой именно любви вы говорите?
— В фильме я рассказываю о безусловной, абсолютной любви. Когда любят другого не за его достоинства, не за то, что он из себя представляет, и даже не за то, что в этого человека проецирует его любящий его. А когда один человек любит другого просто потому, что тот есть. Для Алексы такая любовь непостижима. Да и в нашем, реальном мире такая любовь уже стала мифом!
Вы правы, в фильме я пытаюсь разрушить гендерные стереотипы. Но сначала я создаю героев, в которых преобладают классические стереотипы, показываю их гротескными. Она появляется как стереотипная женщина: стриптизерша, которая танцует на капотах автомобилей. Он демонстрирует свою маскулинность в классической мужской профессии пожарного. Я беру этих двоих и создаю новую реальность, в которой мужчина феминизируется и по-женски одержим, а героиня лишена всякой женственности и превращается в машину, всегда готовую к действию.
А вообще, я разочарована в современных людях. Это началось после прихода к власти Трампа. Я слушала его выступления и пыталась понять их смысл, но так и не поняла. Бессмысленным казалось все. И я почувствовала, что человечество как будто подходит к концу определенного цикла. Мне сложно передать это словами. В моем фильме тоже мало слов и объяснений. Он очень телесный. Герои выражают себя в действии. Они много двигаются, много танцуют. Танцы заменяют в фильме диалоги.
Подробнее о фильме
Фото: Vianney Le Caer / Invision / AP / ТАСС
