В прокате — ностальгическая история любви и взросления из программы неслучившихся Канн. О том, как этот фильм возвращает нам не только дух 1980-х, но и прежнего Озона, рассказывает Ольга Яжгунович.
О чем это
Лето 1985-го шестнадцатилетний Алекс (Алекс Лефевр) и восемнадцатилетний Давид (Бенжамен Вуазен) проводят на нормандском побережье. Герои молоды, прекрасны, загорелы. Очки-авиаторы, расстегнутые рубашки, музыка The Cure. Знакомство их происходит при драматических обстоятельствах: лодка Алекса днем попадает в шторм, и Давид на своей «Калипсо» спасает его. Потом приводит к себе обогреться и переодеться. Очень быстро дружба перерастает в нечто большее. И потому оба героя обещают станцевать на могиле того, кто покинет этот мир первым. Исполнять клятву придется куда раньше, чем они могли себе представить.
Озон экранизирует роман «Станцуй на моей могиле» Эйдана Чамберса, бывшего англиканского монаха и преподавателя, во всех своих произведениях исследующего проявления любви. Начинается книга со сцены ареста юного героя, танцевавшего на могиле возлюбленного. Во Франции роман вышел в 1983-м, 17-летний Озон прочел его и сразу решил, что когда-нибудь превратит эту историю в фильм.
Как это снято
Фильм сразу обволакивает сладкой ностальгией (этому очень способствует ретроэффект 16-миллиметровой пленки). Вот счастливые Алекс и Давид отрываются под хит Рода Стюарта «Sailing», мчатся на мотоцикле, торгуют пляжной сувениркой в магазинчике матери Давида (у него самого на шее перламутровый кулон — непременный атрибут отдыха у моря), дурачатся на пляже, любят, учатся строить отношения и откровенничают друг с другом; в какие-то моменты кажется, будто смотришь «Назови меня своим именем» или «Маттиаса и Максима».
Но за ретроглянцевой красотой (каждый кадр тут выглядит точь-в-точь как фото из модного журнала 1980-х, даже лица Лефевра и Вуазена ровно оттуда, из 1985-го!) сцен ночных морских прогулок, луна-парка в американском стиле и изысканных интерьеров дома Давида прячется смерть. Алекс вообще по-юношески заворожен ее романтикой. Он хочет стать писателем, учится в литературном классе лицея (его наставника играет любимец Озона Мельвиль Пупо) и пишет рассказы о египетских ритуалах погребения. Мальчики читают друг другу Верлена — поэта-символиста, который регулярно обращался к смерти в своих стихах. Даже ванна в доме Давида напоминает ему саркофаг! Алекс встречался с предметом своего обожания очень близко, он ведь чуть не погиб во время шторма. А позже они с Давидом вытащат из-под колес машины пьяного подростка. Смерть окружает впечатлительного Алекса, но сам он неуязвим, как будто он ее посланник, живое орудие провидения, несущий гибель другим, но сам в ней формально невиновный.
В какой-то момент Озон вводит в повествование героиню, намекая на треугольник. Юной англичанке, приехавшей практиковать французский (Филиппина Вельж), отведена второстепенная, но важная для сюжетного поворота роль: она прямо и косвенно станет проводником Алекса в загробный мир. И в тот мир, куда он страшится заглянуть куда больше, чем под простыню в морге, — в свою собственную душу.
Вердикт
После совершенно невыносимого, но общественно важного «По воле божьей» (эта фактически документальная история о насилии над мальчиками в католических лагерях из-за публицистической манеры съемок стала совсем безжизненной) Озон возвращается в форму. Тут снова все, что мы любим в его фильмах: атмосфера летнего курорта (которая, разумеется, предвещает катастрофу, как известно всякому зрителю «Бассейна»), личная драма, вырастающая до космических масштабов, заслоняющая собой весь мир (как в «Ангеле» или «Криминальных любовниках»), и история любви, которая, как сначала кажется, не обойдется без цинизма.
Но нет, в «Лете» Озон возвращается не просто к себе прежнему, но к себе раннему. Кульминационная сцена, в которой Алекс проникает в морг под видом подружки покойного Давида, явно перенесена из его короткометражки 1996-го «Летнее платье» (там парень после секса на пляже, лишившись одежды, едет на велике в платье своей приятельницы и вызывает самые нежные чувства у увидевшего его друга). На экране не календарный 1985 год, а личный 1985-й Франсуа Озона, 17-летнего подростка в Нормандии. Это свою подростковую юность он переносит на экран в отрыве от происходящих в мире исторических событий. В фильме есть лишь одна история — любви. И эта любовь — чувство неопытное, неловкое, безо всякой червоточины, минимально отягощенное неврозами, словно первые литературные опыты подростка, мечтающего стать писателем и ведущего дневник с мыслью, что его когда-нибудь опубликуют.
Такой же литературно-наивной кажется в фильме и смерть, дурацкое стечение обстоятельств, которое приведет к трагедии. Эта трагедия хотя и несколько теряется на фоне драмы взросления и декораций приморских 1980-х, но все же бросает на открыточный ретрошик тень утраты — вполне видимую и столь необходимую всякому тонкому фильму о прошлом.
