Птичку не жалко: Что не так с экранизацией «Щегла»

Через несколько дней после премьеры в Торонто в России вышел «Щегол» — экранизация знаменитого «романа с картиной», охватывающего десятилетия жизни героя, не имеющего никаких особых примет, кроме близорукости — Тео Декера. В результате взрыва в нью-йоркском Метрополитен-музее 13-летний Тео потерял маму. Из разрушенного здания он вышел с загадочным кольцом, которое дал ему умирающий посетитель, и картиной Карла Фабрициуса «Щегол». Хроника следующего десятилетия: жизнь в семье одноклассника Энди Барбура; знакомство с антикваром Хоби, промышляющим искусными подделками, и рыжеволосой девочкой Пиппой; переезд к отцу в Лас-Вегас; дружба с украинцем Борисом; возвращение в Нью-Йорк, новая любовь, тяжелая наркозависимость и, самое главное, пропажа и поиски бесценной картины.

Фильм, которому заочно предсказывали сразу несколько номинаций на «Оскар», вызвал у первых зрителей недоумение, критики встретили его разгромными рецензиями. Но почему?

Это аккуратный пересказ романа и только

Первые подозрения закрались еще осенью 2017-го, когда выяснилось, из-за чего на самом деле Донна Тартт уволила своего агента Аманду Урбан, которая выторговала ей солидные 3 миллиона долларов за права на экранизацию. Оказалось, что по контракту писательница не могла сама написать сценарий и продюсировать будущий фильм. В итоге адаптацией «Щегла» единолично занимался Питер Строхан («Шпион, выйди вон!», «Волчий зал»), который подошел к задаче максимально прагматично: он попытался уместить 800 страниц плотного текста в приемлемый для мультиплекса хронометраж. Получилось почтительное переложение современной классики на два с половиной часа; никаких героев по пути не потеряли, в сюжете не запутались, до финала более-менее счастливо добрались, но передать чувство времени (бесконечно медленного в лас-вегасских главах, стремительного в Нью-Йорке, болезненного в Амстердаме) не удалось вовсе. При всем разнообразии экранного действия (наркотический приход, разговоры об антиквариате, любовное томление) фильм кажется монотонным и одновременно скомканным. Обидно, что Warner Bros. пожадничала и не решилась выпустить мини-сериал. «Гарри Поттера» (важный литературный референс «Щегла»), экранизированного по совпадению этой студией, ругали за то же самое.

Неудачное кастинговое решение

Главный герой романа Тео Декер теряет маму на первых тридцати страницах. Пережитая в детстве трагедия так и останется центральным событием его жизни, в которой еще будет большая дружба, торговля поддельной чиппендейловской мебелью, тяжелая зависимость от веществ, неудачная помолвка, неразделенная любовь и, конечно, та самая картина Фабрициуса, украденная из музея. Отсутствие ярких личных черт позволяет читателю легко примерить на себя этот образ, а вот исполнителю, напротив, создает дополнительные трудности — как сыграть человека без свойств, чтобы за его приключениями было интересно следить? И если у юного артиста Оакса Фигли (13-летний Тео) это, скорее, получилось, то Энсел Элгорт (Тео в молодости) в роль не попал совсем: костюм сидит, но травма не чувствуется.

Актеры постарше играют увереннее, но как-то бескрыло. Сколько таких гранд-дам в фильмографии Николь Кидман (временная опекунша Тео миссис Барбур)? Когда Люк Уилсон (отец Тео) в последний раз изображал приличного человека, а не проходимца? Может ли наконец чем-то удивить Джеффри Райт (бесконечно привязанный к вещам антиквар Хоби)? На их фоне неожиданно свежо выглядят Сара Полсон (приторговывающая наркотиками пассия отца Тео) и — действительно сюрприз — Финн Вулфард, которому досталась роль юного Бориса, друга Тео. Он удивительно точно нашел тяжелый восточноевропейский акцент, бурную жестикуляцию и скучающе-настороженное выражение лица; у Анайрина Барнарда (Борис-мафиози) получилось грубее.

Фильм снят одним из лучших операторов, но это совершенно не чувствуется

Семидесятилетний Роджер Дикинс, работавший с братьями Коэн, Дени Вильнёвом и Сэмом Мендесом, в последние годы снимает все реже. Очевидно, сказывается преклонный возраст. Нарядный, разворачивающийся в разных климатических поясах «Щегол» мог стать его бенефисом, если бы режиссер Джон Краули («Бруклин») так не форсировал действие. В этом фильме много бестолковой кинетической энергии: раз в полчаса распираемый от обиды, злости или страха Тео куда-то бежит. Любимый (и, кажется, единственный) прием монтажера Келли Диксон — растворение одного кадра в другом. Все эмоциональные сцены предсказуемо связаны с водой (слезы под дождем, многозначительные плавания в бассейне и выныривание из ванны). Оригинальный «Щегол», может, и пытается воскресить традицию диккенсовского романа, но совершенно непонятно, зачем, перенося его на экран, пользоваться таким заскорузлым киноязыком.

В «Щегле» слишком много музыки

Впрочем, как и в миллионе других фильмов. Но, если серьезно, надрывная симфоническая тема, сопровождающая героя по городам и весям, и сразу две иллюстративные песни Radiohead в течение двадцати минут (особенно вульгарно звучит «Everything in Its Right Place», когда Тео узнает трагическое известие) — это слишком густо и почти неуважительно к зрителю. Что мы, не понимаем, какие в данный момент испытывать эмоции? Навязчивый музыкальный рефрен, похоже, выполняет ту же роль, что и эпиграфы в романе Тартт, все более и более лобовые от главы к главе. И тут мы подходим к главной (и нелестной к первоисточнику) претензии.

Фильм только усиливает слабые места книги

С какими чувствами читатель закрывал роман пулитцеровской лауреатки, про который было написано столько патетических слов («возвращение большой литературы», «контратака сюжетной прозы», «явление великой писательницы»)? Тут приходится говорить только за себя: дефибрилляция высокой традиции — дело благородное, но не очень понятно, зачем эта книга написана. В романе есть программные монологи о разнице между подделкой и оригиналом (которая, по мнению Хоби, на каком-то уровне становится несущественной; кажется, автор согласна), и чувствуется упоение Тартт предметным миром, отдающее, сказать по совести, мещанской зачарованностью всем винтажным. Писательница с утомительной обстоятельностью описывает содержимое шкафов, интерьеры и одежду персонажей. Краули тоже останавливает наше внимание тем, что носят герои (строгие платья Барбура, свитера Тео, черные брюки Бориса) и чем пользуются в быту. Страшно сказать, самая эротическая сцена фильма разворачивается в мастерской, когда Хоби с эротическим мурчанием водит ладонью Тео по отреставрированном стулу.

Не то чтобы у крупного писателя непременно должна быть собственная идеология. В набоковской триаде «рассказчик, волшебник, учитель» последнее амплуа важно меньше прочих, но максимы вроде «вещи долговечнее людей» звучат как-то совсем неамбициозно. В фильме тривиальное «Жизнь коротка, искусство вечно» формально уравновешено репликой мамы Тео, которая незадолго до смерти показала сыну, что на картинах великих мастеров тоже можно обнаружить следы тления и распада; утешительная диалектика налицо. И все-таки едва ли иллюстрация нехитрых соображений об отношениях жизни и искусства может всерьез увлечь и растрогать. «Щегла» есть за что любить, но те несколько десятков страниц поразительной мощи, которые навсегда остаются в памяти, не имеют к центральной коллизии никакого отношения. В этом отношении фильм Краули — дагерротип дагерротипа; цитируя оригинал, совсем не та вещь, которую можно использовать как залог, проводя противозаконные операции. Что поделать, не всякая птица долетит до голливудского театра «Долби», где традиционно проводится оскаровская церемония.