Судя по всему, авторы неожиданно получили большую, чем обычно, творческую свободу, они слушались не продюсера, а, так сказать, житейской логики — как это и должно происходить в нормальном кинопроцессе. Вот они честно спросили себя: хорошо, ну спасли Пушкина, а дальше что? И более или менее честно ответили на этот вопрос.