Ретрофутуристическое «Собачье сердце» (а также «Пигмалион», «Франкенштейн», «Остров доктора Моро», «Кандид», «Барби» — список можно продолжить), которое остроумно и без лишних нравоучений говорит о вечном женском вопросе и дает на него неожиданный (для богатого Севера) ответ. Фильм стал победителем Венецианского фестиваля и метит на «Оскары».
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
В альтернативном викторианском Лондоне гениальный хирург Годвин (Уиллем Дефо) вылавливает из Темзы тело молодой беременной женщины, прыгнувшей с моста, и возвращает утопленницу к жизни, пересадив ей мозг ее собственного нерожденного младенца. Белла (Эмма Стоун) поначалу передвигается как сломанная кукла и имеет весьма ограниченный словарный запас, но быстро учится. Чтобы наблюдать за ней, Годвин призывает на помощь студента-медика Макса (Рами Юссеф), который заодно выглядит хорошей партией для девушки. Но тут на Беллу кладет глаз плейбой-юрист Данкан Веддерберн (Марк Руффало) и увлекает ее в путешествие, где она познает (помимо Данкана) мир и себя.
Через пять лет после «Фаворитки» Йоргос Лантимос вновь поработал с Эммой Стоун и австралийским драматургом Тони МакНамарой — на сей раз тот адаптировал роман «Бедные-несчастные» шотландского автора Аласдера Грея, опубликованный в 1992 году. Эта уморительная, по-хорошему скандальная феминистская басня, которая выйдет в мировой прокат в декабре, имеет все шансы стать большим арт-хитом и серьезным игроком в сезон наград.
Некоторое время уходит на то, чтобы привыкнуть к диковинным визуальным решениям: Лантимос переключается между насыщенным цветом и ч/б, выдувает между главками почти абстрактные кадры-пузыри и регулярно (несколько раздражающе, пожалуй) использует искажающий пространство «рыбий глаз». В декорациях преобладает ретрофутуристический стимпанк: по Средиземному морю плывут фантастические пароходы, португальские трамвайчики ползут в небе, чудесной красоты модерновые здания в Лондоне и Париже спаяны с металлическими конструкциями. Медицинские науки тоже не стоят на месте: во дворе у хирурга Годвина бегают (довольно симпатичные) курицы с головой свиньи и бульдоги с гусиной шеей.
Сам Годвин (близкие обычно сокращают его имя до «Год», точно указывающего на амбиции этого героя) тоже выглядит как плохо собранный пазл: он не просто безумный ученый, а потомственный — его отец обильно экспериментировал на сыне. Уиллем Дефо играет этого Человека-слона с достоинством и сарказмом, не давая ему полностью превратиться ни в злодея, ни в жертву, хотя он тоже, конечно, бедный-несчастный.
Героиня отважной и отвязной Эммы Стоун на наших глазах обретает сознание сперва личное, а потом и социальное. Она с удовольствием разучивает слова, поведенческие ритуалы, движения (сцена танца в «Бедных-несчастных» легко убирает и «Уэнсдэй», и «Мимино»). Особое, даже центральное место в фильме занимает сексуальное пробуждение Беллы — от невинного изобретения мастурбации до самых разнузданных опытов в парижском доме терпимости. Важную роль в этом процессе играет безнадежно испорченный, но по-своему тоже трогательный персонаж Марка Руффало, который никогда еще не был таким смешным. Ближе к концу в злодейской роли генерала-самодура появляется Кристофер Эбботт. Невозможно не упомянуть еще крохотные, но ценные выходы Маргарет Куэлли: она тоже играет медицинский эксперимент, но не такой удачный, как у персонажа Эммы Стоун.
Помимо очевидного «Франкенштейна» и, может быть, Герберта Уэллса, важным источником вдохновения для авторов кажется вольтеровский «Кандид» — классическая история о простаке, открывающем для себя неприглядные стороны действительности; не случайно путешествие Беллы начинается, как и у Кандида, в Лиссабоне. Человек с мозгом ребенка (в самом буквальном смысле), она без труда вскрывает в окружающих лицемерие, в порядке вещей несправедливость и отдельно в мужчинах — склонность к эксплуатации. Но то, что в других руках (не будем тыкать пальцем в Грету Гервиг) могло бы превратиться в натужную дидактическую сатиру, в исполнении Лантимоса и МакНамары оказывается не столько манифестом, сколько анархистским развлечением, заразительно веселым, часто по-детски глупым праздником плоти и крови.
Приключения и злоключения Беллы приводят ее к свободной любви и социализму — двум соблазнительным концепциям, по которым хорошенько пройдется грядущий ХХ век. Вот он, настоящий ретрофутуризм. Как объяснить, что кино, посвященное этим древностям, давно не выглядело таким свежим, смелым, живым?
