Самый эксцентричный актер-мем, Николас Кейдж целенаправленно разрушил свою голливудскую карьеру и ворвался в не менее эксцентричное и независимое кино, где молодые авторы самовыражаются удачно и не очень, но всегда дерзко. Только что он сыграл в блестящей «Свинье» Майкла Сарноски и затем в многообещающей, но сдувшейся «Невыносимой тяжести огромного таланта» Тома Гормикэна. Впереди у него еще шесть таких же пестрых проектов, среди которых — Дракула в «Ренфилде» и байопик скандального Джо Экзотика. В конце прошлого года Кейдж пообщался с Кинопоиском и рассказал о змеином пиджаке и Дэвиде Линче, Чарли Кауфмане и ментальной акробатике, а еще о кинематографе как саде камней и концепции художественной синхронности в своем творчестве.
Как Николас Кейдж работает над персонажами
Я всегда стараюсь найти что-то в характере своего героя, будь то психическое расстройство или алкоголизм, пристрастие к наркотикам или чудовищная трагедия в прошлом. Что-то, что позволит мне проникнуться истинной эмоцией, странным поведением, которое я передам в духе театра кабуки. Мои герои могли быть совершенно дикими не ради дикости в прямом смысле слова, но ради эмоциональной искренности. Я умею убеждать, я могу быть саркастичным и сардоническим. Но я всегда стремился к эмоциональной наготе, стараясь избегать сарказма и иронии. Порой это граничило с неловкостью. Разумеется, стиль Оскара Уайльда, Чарльза Гродина или Дэвида Леттермана, их остроумие и комедийный подход достойны уважения. Я мог бы играть на этом поле, но это не в моих приоритетах.
Даже в «Поцелуе вампира», где у меня была достаточно простая роль, смешная и безумная, мой герой переживал нервный срыв, и это тоже требовало определенной степени искренности. Что интересно, мне тогда хотелось найти способ перенести стиль немецких экспрессионистов в духе «Носферату» или «Кабинета доктора Калигари» в современное на тот момент кино. Это же было в 1980-х. Я тогда думал, как бы мне передать те жесты и взгляды, которые позже стали мемами. Мой герой Питер в «Поцелуе вампира» сходил с ума, он думал, что он Носферату, и мне казалось, что я мог бы позаимствовать для него этот стиль.
Как Николас Кейдж пошел против Станиславского
Моя концепция заключается в том, что, если вы смогли воплотить что-то в одной художественной форме, возможно, вам удастся сделать это и в другой. Если считать роль в кино формой искусства, то эта концепция художественной синхронности вполне применима. К примеру, многие говорили, что в «Диких сердцем» Линча я подражал Элвису, но, на самом деле, мой подход к этой роли был, скорее, в духе Энди Уорхола. Что делал Уорхол? Он брал портреты самых легендарных людей и создавал из них свои потрясающие коллажи. Станиславский говорил, что копировать кого-то — самое ужасное, что только может сделать актер. Я читал его книги и учился по его системе. Но так как я бунтарь по природе, то усомнился в этом подходе, потому что порой, чтобы найти что-то новое, приходится нарушать правила.
Я нашел тот самый пиджак из змеиной кожи в одном из винтажных магазинов и сказал Дэвиду Линчу, что мне хотелось бы придать Сэйлору Рипли некоторое сходство с Элвисом Пресли. Ведь наверняка мой герой, бандит из 1950-х, мог подражать или восхищаться Пресли как кумиром, с помощью которого он мог бы противостоять всему, с чем ему и его любимой девушке пришлось столкнуться. Итак, я решил, что мой герой будет носить пиджак из змеиной кожи, а Дэвид написал эту прекрасную реплику: «Этот пиджак — символ моей веры в личную свободу и индивидуальность».
Приведу еще один пример того, что я считаю идеей художественной синхронности. Я огромный фанат «Крика» Мунка и всегда хотел как-то задействовать этот художественный образ на экране. В итоге я использовал его в сцене трансформации в «Призрачном гонщике».
Как Николас Кейдж работал над «Адаптацией»
Мне повезло работать с одними из лучших представителей творческих сил кинобизнеса, в частности с Чарли Кауфманом. Я настолько преклонялся перед его талантом и гением его воображения, что даже ни разу не импровизировал на площадке, играл четко по сценарию. Я бы не смог этого сделать без Чарли. К тому же та известная сцена из «Адаптации» мне здорово помогла в жизни. Сейчас я счастлив в браке, но в моей жизни бывали моменты, когда мне было важно понимать, что не имеет значения, взаимна ли моя любовь.
Я рад, что роль в «Адаптации» появилась именно на том этапе моей жизни, когда я мог позволить себе ментальную акробатику и переход из одного образа в другой по несколько раз в день. В какой-то момент дошло до того, что по утрам Спайк Джонс (режиссер «Адаптации» — Прим. ред.) спрашивал меня, с какого из персонажей мы начнем снимать. И я мог ответить, что проснулся не с той ноги, так что начнем, пожалуй, с Чарли. А если я просыпался в более позитивном расположении духа, мы могли начать день с Дональда, а затем почти сразу перейти к Чарли. Так что мне приходилось переключаться от одного персонажа к другому три или четыре раза в день. К тому же иногда нужно было смотреть на теннисный мяч или стойку от микрофона и представлять себе, что передо мной брат-близнец, прислушиваться к заранее записанным репликам, звучавшим в наушнике, и синхронно отвечать в зависимости от того, кем из братьев я был на тот момент. Это действительно было нелегко. Но у меня получилось, потому что я был в невероятном восторге от работы Джереми Айронса в «Связанных насмерть» (фильм Дэвида Кроненберга 1988 года. — Прим. ред.) и считал, что роль близнецов — это невероятный вызов для любого актера.
Совсем недавно мне пришлось сделать это еще раз в «Невыносимой тяжести огромного таланта». Помню, я подумал, что наконец-то понял, почему роль в «Адаптации» меня так истощила: я сначала играл одну версию самого себя, затем совершенно другую. У меня даже началось посттравматическое расстройство в легкой форме.
Как Николас Кейдж стал шведским столом
Я сейчас нахожусь на том этапе карьеры, когда моя главная задача как актера — помочь режиссеру реализовать его художественный замысел и передать тон фильма. Мне всегда очень важно понимать, каким он будет, чтобы я мог встроиться в творческий процесс, и важно, чтобы режиссер мне доверял. Джоэл Коэн на съемках «Воспитания Аризоны» говорил: «Работа с Ником — это как ужин со шведским столом. Перед вами столько всего, и вы можете выбирать то, что вам нужно». Шведский стол! Хорошо, мне это нравится.
Для меня идеальный режиссер — тот, кто не пытается починить то, что не сломано, кто умеет доверять своему актеру. Тот, кто сотрудничает с актером и позволяет ему находить что-то свое; снимает несколько дублей, из которых создает свою скульптуру, и при этом поддерживает творческий дух и вдохновляет актеров. Позволяет актеру чувствовать, что он или она любимы. «Великолепная афера» Ридли Скотта — один из моих самых любимых проектов. Когда мы только приступили к съемкам, мы с Ридли встретились, чтобы ближе познакомиться. Я сказал: «Да, я прочел сценарий, я знаю, что у моего героя ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство), и я примерно представляю себе, к чему оно приводит в реальной жизни. Мне кажется, что нам не помешает добавить к его портрету штрих в виде синдрома Туретта». На что Ридли ответил: «Ник, постарайся найти в себе это и покажи мне». Это и называется доверием, ведь он позволил мне самому найти способ, как это сыграть. Благодаря этому я смог привнести в фильм многое, чего изначально не было в сценарии.
Я вижу себя учеником, и я всегда стараюсь узнать что-то новое — это мой подход к профессии, и это мое отношение к жизни. Именно поэтому я так люблю работать с молодыми актерами: они меня вдохновляют, и я искренне интересуюсь тем, что они обо мне думают.
Как Николас Кейдж работал с архангелом Михаилом
Мне хотелось вернуться к драме и натуралистичности. Я попросил своих агентов найти мне проект одновременно драматичный и тихий, и они прислали мне сценарий «Свиньи». Я начал читать его и буквально сразу же интуитивно нашел в себе тот жизненный опыт и те воспоминания, которые позволили бы мне сыграть Роба. Мне не пришлось ничего придумывать. Этот человек был мне знаком, я понимал, кто он, у меня была с ним связь. Мне даже за день до встречи с Майклом Сарноски (режиссер «Свиньи» — Прим. ред.) приснился мой любимый кот Мерлин. И несмотря на то, что это был не самый приятный сон, я понял, что и это меня объединяет с Робом.
Кстати, Майкла я называю архангелом Михаилом, потому что он тот, веру в кого я никогда не потеряю. Я всегда знал, что в моей жизни должен появиться молодой кинематографист, который, может быть, видел пару моих фильмов. А после того как меня исключили из студийной системы по ряду причин — возможно, из-за пары-тройки неудачных проектов, — я потерял к ней всякий интерес и очень хотел вернуться к своим инди-корням. И не терял надежды на то, что в моей жизни появится такой Майкл, который сможет это понять.
До начала пандемии мне и в голову не приходило, насколько актуальным окажется этот проект. Фильм вышел в июле 2021 года, когда люди только начали выходить из изоляции после карантина, как и мой Роб, который вышел из своей изоляции в лесу. Помню, как кто-то в эфире CNN сказал, что мы все себя чувствуем, как герой «Свиньи» — для меня это был лучший комплимент. Зрители тогда испытывали те же чувства одиночества и утраты, как и Роб. Майкл и Ванесса (Блок, автор истории — Прим. ред.) смогли сделать невероятное, рассказав историю любви и горя утраты через героя, который теряет свою любимую свинью. Она вся построена на нюансах, которые не нужно объяснять.
Как Николас Кейдж вспомнил хокку
Мне казалось удивительным, что и Майкл, и Ванесса — дебютанты в большом кино и при этом настолько уверены в своей истории. Помню, когда я искал финансирование на этот проект, потенциальные продюсеры просили оставить свинью в живых, но Майкл не согласился, настояв на своей версии финала. Когда я впервые посмотрел фильм, то вспомнил о хокку. Это очень строгая поэтическая форма, которая строится на фразах из пяти-семи-пяти слогов, поэтому вам приходится выбирать слова в рамках этой сложности, что предполагает минималистичные диалоги и чтение между строк, своего рода коммуникацию тишиной. Слова здесь служат для того, чтобы вдохновить на более глубокое изучение того, что за ними кроется.
Мой отец однажды рассказал мне историю о японском саде камней, который был построен мастером, уже давно покинувшим этот мир. И однажды в этот сад пригласили студента — отличника, который тоже был своего рода мастером, но все еще обучался искусству сада камней, как и я актерству. И он сказал: «С этим садом что-то не так — ройте здесь». К его словам прислушались, потому что он был одним из лучших учеников, и стали рыть. В итоге выкопали камень, который был случайно закопан. И тогда этот ученик понял, чего же хотел мастер, создавший этот сад. Мне кажется, именно это и делает кино в плане коммуникации. Оно заставляет нас думать о скрытых смыслах и искать закопанные камни. Даже сам сценарий «Свиньи» был написан необычно по структуре и диалогам, что случается нечасто, и, мне кажется, это его объединяет с хокку.
Как Николас Кейдж готовил молодых голубей
Моими учителями были два шеф-повара местных ресторанов, и один из них научил меня готовить грибной пирог, а другой — свое фирменное блюдо из молодых голубей. Я учился у них специальным движениям рук, с помощью которых мне хотелось передать любовь и уважение к еде. Меня и самого на просмотре фильма поразила сила еды, потому что мой герой не использует ножи, чтобы дать отпор. Напротив, для этого он использует еду и связанные с ней эмоции. Когда герой Адама Аркина ужинает, он вспоминает жену, которой с ним больше нет, и задает вопрос: «Зачем ты это делаешь?» И слышит в ответ: «Где моя свинья?» Для меня это было что-то совсем неизвестное, я этого раньше в фильмах не видел. Когда вышел первый трейлер фильма, люди стали говорить, что наш фильм в духе «Джона Уика». Но Майкл и Ванесса понятия не имели о том, кто такой Джон Уик, эту ассоциацию никто никогда не проводил. И фильм полон сюрпризов именно благодаря им.
Я очень верю в концепцию genius loci, или гения места. Мне нравится участвовать в фильмах, которые снимаются в отдаленных локациях. Я снимался в Бангкоке, Китае, Греции, в Новом Орлеане и в Лас-Вегасе. И у всех, как и у Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, есть свой собственный гений места. Поверьте, я однажды ночевал в замке Дракулы в Трансильвании и смог перенести это ощущение в Новый Орлеан. Когда я открыл для себя Портленд, где мы снимали «Свинью», то пытался разгадать, в чем же его genius loci. Я старался изучить Портленд, в котором раньше никогда не был, знакомился с шеф-поварами местных ресторанов и много гулял по городу, чтобы почувствовать его. Это еще больше помогло мне понять своего героя.
Автор: Юлия Лоло
Фото: Amanda Edwards / Getty Images
