Имена Спайка Ли и Барри Дженкинса хорошо известны любителям современного американского кино. Но мало кто знает других классиков — Чарльза Бёрнетта или Усмана Сембена. А ведь есть еще новое поколение темнокожих режиссеров, в поисках свободы заново придумывающих кинематограф — в Америке и Англии, Франции и Африке. И это совсем не Джордан Пил и Стив Маккуин, которые в общем придерживаются стандартов «белого мейнстрима», голливудского (как «Прочь» и «Мы») или британского (как свежий «Голос перемен»).
Денис Рузаев выбрал из новых черных фильмов десять самых удивительных. Таких, которые не просто в разных жанрах рассказывают о жизни и истории, но и расширяют представление о языке кино вообще.
«Горящий тростник»
Новая южная готика
Филлип Юманс снял дебютный фильм в 17. Это живописный триптих о заблудших душах, мятущихся посреди пропитанных кровью пейзажей реки Миссисипи. Теряющий веру сельский пастор на BMW. Стареющая вдова, которая пытается вернуть на путь истинный своего взрослого сына. Сам этот сын, на лице которого читается травма черной маскулинности (самоощущение афроамериканского мужчины отличается от самоощущения белого и полно противоречий). Все трое отчаянно пьют.
Но ни один из разогретых алкоголем внутренних конфликтов Юманс не спешит вести к разрешению. Режиссеру интереснее показать материю, которая и составляет все инфернальное очарование фильмов южной готики; само проклятье, что незримо висит над этой землей. «Тростник» генерирует напряжение, хотя в нем почти ничего не происходит (напиться — это совсем не поступок, как бы ни хотелось героям верить в обратное). Источник напряжения — композиция кадров, подсмотренная в эталонных образцах черной живописи и фотографии (работы Кары Уокер, Керри Джеймса Маршалла и ЛаТойи Руби Фрейзер). Вдобавок Юманс очень умно работает с эстетикой цифры, на которую снимает: воздух Луизианы настолько отравлен этой жестокой историей, что не выдерживает и материал, буквально рассыпаясь в финале на пиксели.
«Двадцать четвертый»
Костюмная трагедия
Кевин Уиллмотт не только сценарист «Черного клановца» и «Пятерых одной крови» Спайка Ли, но и режиссер с любопытной фильмографией (в которой есть, например, упоительное мокьюментари «Конфедеративные штаты Америки»). В «Двадцать четвертом» он рассказывает реальную историю Хьюстонских бунтов 1917-го, когда полностью афроамериканский 24-й полк пехоты США, устав от издевательств полиции и скотского отношения местных, буквально пошел маршем на город. В этом сюжете нет ни очарования большой историей, ни героизма — только безнадежный, иррациональный, преисполненный отчаяния акт протеста против белого мира.
«Двадцать четвертый» поначалу удивляет своей приверженностью канонам — старательностью исторической реконструкции, дотошным вниманием к фасонам мундиров и архаичным армейским ритуалам. Но это не присяга на верность голливудскому стандарту, а реванш: Уиллмотт восстанавливает избирательную слепоту костюмного кино в отношении истории темнокожих. И старомодность формы только сильнее подчеркивает провокационность содержания: сочувствовать здесь предлагается дезертирам, бунтовщикам и даже убийцам невинных гражданских.
«Мои волосы хотят убивать»
Ироничный хоррор
Жизнь черных рабов и их потомков в Америке до последнего времени была (и продолжает во многом быть) настоящим кошмаром. Не удивительно, что из коммерческих жанров новому кино ближе всего фильм ужасов. Только этой осенью успели выйти разной степени удачные «Антебеллум», «Заклинание» и «Его дом». Но интереснее всех с жанром поработал Джастин Симиен.
Его фильм не просто гомерически смешно высмеивает MTV эпохи первого увлечения хип-хопом (дело происходит в 1986-м). Он делает источником ужасного феномен афроамериканской прически в гротескной форме. Темнокожие женщины вынужденно имитируют прически белых (с начала XX века до подъема black pride в 1960-х естественные афроволосы считались в американской культуре красоты уродливыми, неаккуратными) и выпрямляют свои кудри. А в фильме Симиена те наконец мстят своим хозяйкам. Да еще и в прямом эфире самого популярного молодежного телеканала.
Купите этот фильм в Магазине КиноПоиск HD
«Сорокалетняя версия»
Богемная комедия
«Сорок лет — ума нет», — примерно так агент Рады Бланк, в молодости считавшейся перспективным драматургом, реагирует на сумасбродную идею бросить театр ради записи рэп-микстейпа. На стереотипную рэпершу она и правда не очень похожа. Зато вот ярости, изобретательности и таланта к вербальной эквилибристике у нее с лихвой. Что, впрочем, она будет делать, когда театр и рэп вступят в клинч, а ее одновременно позовут работать и влиятельный бродвейский продюсер, и модный у бруклинской молодежи битмейкер?
«Сорокалетняя версия» могла бы стать эксцентричным пересказом какой-нибудь «8 мили», но у Бланк-режиссера (в отличие от ее персонажа) предостаточно иронии по отношению к самой себе. Так что она искрометно превращает свое раздражение нью-йоркской культурной жизнью (как элитарно-театральной, так и низовыми реалиями рэп-сцены) в материал для комедии не только сатирической, но и самокритичной.
«Время»
Поэтический нон-фикшен
60 лет — это много или мало? Если речь о сроке, который твой муж должен отбыть за решеткой, то время превращается в глыбу, в монолит. Под тяжестью этого монолита едва ли не половина афроамериканцев. По статистике, 33% заключенных в США составляют именно темнокожие, притом что в целом они являются лишь 12% населения.
Фильм Гарретт Брэдли родился из журналистской короткометражки, снятой по заказу The New York Times. Его героиня — современная аболиционистка Фокс Рич, которая бьется за освобождение супруга, получившего 60 лет из-за неудачной, обошедшейся без жертв попытки ограбления банка. А заодно и за реформу всей американской тюремной системы. По мнению Рич, сегодняшняя пенитенциарная система США — просто новая форма рабства. Портрет одной, железной в своем упрямстве женщины у Брэдли вырастает в поэтический, проникновенный и совсем не сентиментальный рассказ о специфической темпоральности жизни, в которой слова «время» и «срок» — синонимы. Более того, Рич, в отсутствие мужа годами снимавшая взросление их шести сыновей, в сущности, выступает здесь не только персонажем, но и полноценным соавтором. А использующая ее кадры Брэдли эффектно превращает любительские домашние съемки в настоящее живописное кино и делает это с артистизмом, крайне нехарактерным документалисту.
«Остаток»
Исповедальная гетто-драма
Личное и политическое причудливым образом сплетаются и в дебютном фильме Мерави Геримы. Его отец — выдающийся, но малоизвестный режиссер Хаиль Герима — родился в Эфиопии, а учился в UCLA и всю карьеру разрывался между Африкой и Америкой как буквально, так и символически (работал с темами культурного разрыва между черными американцами и их африканскими корнями). Мерави Герима уже прочно стоит на американской земле и свое первое кино снимает о терзающей ее джентрификации.
Главный герой «Остатка» — Джамал, молодой выпускник режиссерского факультета — возвращается из Калифорнии в родной Вашингтон, на исторически черную Q-стрит, чтобы обнаружить: все его друзья детства или сидят, или съехали, или потихоньку сходят с ума. Район стремительно белеет, теряя индивидуальность: риелторы осаждают каждого домовладельца, а хипстеры-новоселы, увидев темнокожего, торопятся набрать 911. Но Герима выбирает не пафос жертвы, предпочитая через хитроумное жонглирование флешбэками и форматами съемки зафиксировать и воспеть ускользающую на его глазах ауру района. Что характерно, нет здесь и мессианства. Напротив, режиссер все время как будто ставит свои визуальные находки под вопрос, который здесь озвучивает ставший барыгой друг детства Джамала: «Кто дал тебе право о нас снимать? Ты же давно свалил в свою киношколу».
«IWOW: Я иду по воде»
Психоделический репортаж
По первой профессии Халик Аллах — фотограф. А в кино он пришел через режиссуру видеоклипов — плотно работал с Wu-Tang Clan, сотрудничал с Бейонсе. Не удивительно, что и кино его больше похоже на поэтические репортажи, чем на традиционное повествование с сюжетом, внятной системой персонажей, началом, серединой и концом. 200-минутный IWOW начинается как импрессионистская одиссея по ночному Нью-Йорку — городу бездомных философов и безумных уличных торчков. Сюрреальное ощущение от этой прогулки создается диссонансом между изображением и звуком. Закадровый монолог оторван от видеоряда. Кажется, будто бормочет не герой, прожженный насквозь тяжелыми наркотиками гаитянец Френчи, но его страшные гаитянские духи. И его рассказ становится исповедью самого режиссера, рассказывающего о своих наставниках и женщинах, о матери, мистических озарениях, амбициях и вере (Халик, перс по отцу и гражданин Ямайки по матери, принадлежит к вышедшему из «Нации ислама» движению «пятипроцентников»).
«Увертюры»
Гаитянский авангард
Аутентичный черный кинематограф снимается не только в США. Другой важный центр черной культуры вне Африки — Карибские острова. Радикальная работа кинокооператива «Ансамбль живых и мертвых» снята именно тут, на Гаити, первом в истории государстве восставших рабов. Ее режиссеры Луис Хендерсон и Оливье Марбеф вызывают призрак Туссена-Лувертюра, вождя революции, освободившей Гаити от власти Франции. Импровизационный театр сменяется сложной киноэссеистикой в духе Харуна Фароки, читающий письма Туссена закадр уступает рэпу, а созерцательные документальные кадры то и дело накладываются друг на друга, образуя нервный, взвинченный коллаж. Зачем нужны все эти эксперименты? Пока американская творческая интеллигенция талдычит о репрезентации, обращаясь к Голливуду как к большому брату, который должен представлять интересы меньшинств, гаитянские активисты создают образ своей идентичности собственными руками. И, конечно, показывают его зрителю без всяких коммерческих посредников — непричесанным, в сырой и сложной противоречивости.
«Похороны Коджо»
Магический реализм
Режиссер, клипмейкер и музыкант Блитц Базавуле (он же Blitz the Ambassador) родился в Гане, переехал в Америку и совсем недавно поучаствовал в производстве коммерческого опуса Бейонсе по мотивам «Короля Льва» — «Король — черный». Но его самостоятельные режиссерские опыты куда интереснее. «Похороны Коджо» сняты в Гане, и их автору не нужно забивать кадр вырванными из культурного контекста артефактами. Тут достаточно микробюджета, проникновенного сюжета о девочке, которая отправляется на поиски исчезнувшего при мистических обстоятельствах отца, и целого вороха мощных стилистических приемов: изображение то встает с ног на голову, то уходит в цветовой перегруз, то ускоряется или замедляется.
Базавуле не обходится без духов и знаков, но при этом четко указывает на современные африканские реалии (например, засилье китайского капитала). Ощущение волшебства тут возникает не от сказочного сюжета, а от сцен, изображающих внутренний мир героини — импрессионистских, лиричных и бесконечно живописных.
«Потерянный Окороши»
Низкобюджетный афрофутуризм
Абба Макама — главный экспортный режиссер Нигерии. Его кино показывали не только в Торонто и Берлине. Макама побывал с ним в Ханты-Мансийске и даже умудрился получить приз на олимпийском стадионе в Сочи. Дебют Макамы «Зеленый, белый, зеленый» — самодеятельная, в традициях Нолливуда, комедия о компании кинолюбителей, снимающих за домом патриотический блокбастер — исследовал проблемы идентичности в постколониальном мире.
А его новая работа посвящена оторванному от корней охраннику, каких тысячи в любом городе-миллионнике. Бедолаге Рэймонду сначала снятся красочные, но преисполненные угрозы древние ритуалы, пока он не просыпается в облике Окороши — духа воды без голоса, но с эффектной маской на лице и нестерпимой тягой к восстановлению справедливости на нищих и злых улицах Лагоса. Реалии уличной жизни Макама показывает без прикрас, что не мешает ему превращать конфликт между традициями и прогрессом в настоящий маскарад, где секс-работницы, антрепренеры и местные чиновники, традиционно состоящие в древних тайных обществах, сходятся в одном кадре с духами. Надо ли говорить, что все магические силы из этих посланцев племенного прошлого современный мир быстро высосет?
