- Тут ничего не поделаешь, ты женат и этот факт не уничтожить.
Джон Шлезингер в своем первом полнометражном фильме берется вроде бы за самую простую тему. Тут нет политики, убийств, смертей и эпохальных событий. Маленький фильм и личная тема - создание молодой семьи. Просто, а вместе с тем - универсально и общедоступно.
Оказывается это может быть очень мощным - взять самых простых, даже неказистых героев и показать, как они шаг за шагом пытаются сделать нечто серьезное. Со стороны ведь всегда виднее! А вместе с тем, на фоне небогатых городских орнаментов эти двое полностью запутываются в отношениях.
- А после этого становилось все хуже и хуже. Так или иначе я сказал ей: 'Если вы считаете, что я недостаточно хорош сейчас для Вашей дочери, но я был достаточно хорош для нее, когда она была в беде. И я женился на ней
- Да, но она попала в беду изо тебя?
- Я знаю. Я хотел бы, чтобы этого не случилось.
Да - это анатомия жизни молодых. То с какой неприкаянностью герои обсуждают жизнь, как они ведут себя, рефлексируют и то с какой неистовой силой стараются все выправить приближает ленту к действительности. В сущности, такой взгляд на людей - весьма гуманистичен. Шлезингер не стремится сгущать краски и выводить отрицательных персон. Наоборот, он дает всем шанс. Потому и персонажи получаются объемными, а у актеров, даже при минимальных усилиях и среднем диапазоне выходят точные попадания. Вот, не припомню фильм, где Алан Бейтс был бы более естественен и убедителен.
- Но ты ведь женился на ней не только потому, что она была беременна?
- Конечно, не только.
Вообще, Шлезингер очень внимателен к ситуации. Самые простые события он позволяет развернуть в трех или четырех измерениях, предлагая множество оценок. И ведь, как оспоришь, что все предложенные оценки могут быть верны? Это придает ленте правдоподобности. А то, что все это лишено трагедийного пафоса, лишь усиливает эффект.
- Мне надо быть с тобой честной, Вик. Ты можешь винить в этом только себя. Если бы ты не ухаживал за этой девушкой, если бы ты не соблазнил ее, то ничего бы и не случилось. Добро - есть добро, зло - это зло.
- Ты говоришь совсем как ее мать.
Мне очень по душе пришелся даже не сюжет - кинематографический язык Джона Шлезингера. Он - легкий, доступный, понятный и искренний. А самое важное -самобытный. Вместо того, чтобы заимствовать решения у модных тогда Антониони и Годара, Шлезингер показывает нечто особенное, идет своим курсом -
Вик Браун, молодой беспечный чертежник, работает на фабрике в одном из небольших английских промышленных городов. На свадьбе сестры он замечает симпатичную застенчивую блондинку Ингрид Ротуэлл. Пара взглядов украдкой, внезапная встреча в фабричной столовой, совместный проезд в тесном автобусе, и вот уже голубки нежно воркуют на скамейке в парке. По закону феминистической подлости, добившись от девушки самого главного, Вик тихо остывает, а Ингрид готовится стать матерью, и, как следствие, женой. Скоропостижный брак, однако, начинает трещать по швам сразу после торжественного венчания, чему немало содействует премилая теща, мисс Ротуэлл, с которой молодым приходится жить под одной крышей.
Первый полнометражный фильм Джона Шлезингера удивительно правдив и честен. Неприкрытый реализм монотонных будней английского рабочего класса, сопряженный с учтивой традиционностью британского быта, является не столько фоном для развития отношений между Виком и Ингрид, сколько тем самым главным героем, на котором держится весь кино-нарратив. Взяв за основу довольно популярный в свое время одноименный роман Стэна Бэрстона о тяготах и устремлениях рабочей молодежи, Шлезингер наступил на главную мозоль идеологов Новой волны европейского кинематографа. Показывая в нарочито замедленном темпе затхлую повседневность английской рабочей глубинки, он, тем не менее, добродушно иронизирует над наивными иллюзиями трудовых масс. Легкомысленный Вик, мечтающий сделать головокружительную карьеру и попутешествовать по миру, по большому счету, только и делает, что ноет и самооправдывается перед всеми. Глуповатая Ингрид, этакая маменькина дочка, увлечена, преимущественно, покупкой новых пальто и обсуждением своих подруг. И, казалось бы, эти двое совершенно друг другу не подходят, но, по сути, они становятся узниками собственных идеалов по-хорошему 'правильной жизни ', подкрепленной четким социальным разграничением мужских и женских прав и обязанностей. Их связь держится главным образом на сексуальном влечении друг к другу, что, впрочем, не так плохо, пока эта страсть горит настоящим огнем чувственной привязанности, а не обращается под неусыпным надзором мисс Ротуэлл в потухшие угли непрерывных претензий.
Удивительно то, что при всем этом, невозможно не проникнуться искренней теплотой и симпатией к главным героям. Разумеется, это в большей степени заслуга Алана Бейтса и Джун Риччи, которым с невероятной естественностью удалось передать душевные и моральные терзания своих героев. Однако вектор эмоционального сопереживания создает сам режиссер, отпустивший своих героев в этакое свободное плавание, и скорее наблюдающий издалека, чем навязывающий им усредненные модели поведения. В этой спокойной, чуть убаюкивающей манере заметен главный смысловой посыл Шлезингера, который как бы намекает – не для всех проблем есть простые пути решения. Этой по-настоящему взрослой серьезностью проникнут весь фильм, что, вообщем, и делает его классическим образцом kitchen-sink drama - 'драмы у кухонной плиты', которая, в качестве отдельного жанрового направления сама по себе отличается слишком явным бытовым натурализмом.
Горьковатая эстетика черно-белого кино располагает к определенной условности происходящего на экране. Но этот художественный релятивизм лишь частично может быть применен к фильму. Потому что за контрастностью двуцветного формата прячется недвусмысленный акцент на вечной проблеме отношений между мужчиной и женщиной. Псевдо-документальный стиль режиссера, быть может, слишком дотошно и медленно показывает отдельные этапы жизни влюбленной пары, но в этой педантичности есть своя художественная прелесть, благодаря которой 'Такого рода любовь' кажется не только не устаревшей, но напротив – слишком знакомой и привычной.