'Если однажды ты один на один столкнешься с диким медведем. Посмотри ему прямо в глаза и попробуй понять, кто из вас враг другому.'
Вот с такого эпиграфа начинается японский ремейк знаменитого фильма Клинта Иствуда. Не устаю поражаться способности восточных киномастеров соткать из обычных историй высокохудожественные полотна. Старая как мир история убийцы и его грехов прошлого и настоящего предстает в новых красках и полутонах.
Картина ставит перед зрителем множество вопросов, ответы на которые каждый найдет в своем сердце. Шикарно снятый новый зимний пролог сразу приковывает внимание зрителя. Операторская работа и виды Хоккайдо завораживают, а саундтрек гармонично вплетен в повествование. Несмотря на изначально мрачный сюжет, и творящееся на экране насилие, режиссер Ли Сан Иль ('Гнев') не ведет зрителя во мрак. Автор показывает, что дорогой мести можно придти и к свету. Душа укажет правильный путь, даже когда кажется, что уже слишком поздно…
Об актерских ролях здесь можно слагать поэмы. Гениальный Кен Ватанабе (в оригинале Клинт Иствуд), одним лишь взглядом передает всю гамму эмоций от боли до отчаяния. Дьявольский Коити Сато (в оригинале Джин Хэкмен) играет харизматичного мерзавца шерифа со своей жестокой философией. Безумно обаятельный Акиро Эмото (в оригинале Морган Фримэн) естественен в роли старого друга главного героя. Запомнился в небольшой роли ветеран японского кино Дзюн Кунимура.
Финал, отличающийся от первоисточника, просто кладет на лопатки и рвет все эмоциональные струны. Рекомендовано и тем, кто видел оригинальную картину 1992 года, и тем более тем, кто с исходником не знаком. Эпохальное кинопроизведение, мало кого способное оставить равнодушным!
Фильмы не устают учить нас снова и снова: тому, кто умеет убивать, всегда будет кого убивать и за что. Потому что только боль является справедливой платой за боль, унижение за унижение и смерть за смерть. И тут не помогает ни гуманизм, ни христианство: человеческие сердца требуют возмездия. Мы хотим видеть экшен, мы хотим видеть реки крови наших врагов и просто мерзавцев, мы хотим видеть боль и страх в их глазах, а не убогие примочки на незаживающие раны, которые предлагают церковь и суд. Не стук молоточка жалкого приговора, но скрежет разрезаемой плоти. И пусть потом будет еще хуже, пусть месть не приносит покой сердцу (даже если это фильм Тарантино), пусть месть будет бесконечной и кровавой, но нет ничего более ясного и более желанного для сердца, пережившего несправедливость.
Культовая история о мести и прощении – «Непрощенный» или «Нет прощения», впечатляюще рассказанная Клинтом Иствудом, сама по себе является неким моральным пазлом, набором характеров и мотиваций, где зритель сам должен по многу раз выносить приговор. Но всё становится еще запутаннее, когда за дело берутся японцы, потому что то, что у Иствуда носило характер частный и доходчиво-убедительный, у японского режиссера обросло исторической болью его родины – войнами коренного населения островов айнов с захватчиками доминирующей японской расы, за каждым героем тянется его история, его народ, его гены, его положение, отчего каждое столкновение не искрится ситуативной, конкретной жестокостью, сомнением, которые легко препарировать, но тонет и тонет в застарелых ранах, неизвестных нам, приблизительно напоминая «Выжившего». И с моралью японцам разобраться по-ковбойски на раз два гораздо труднее. Слишком уж близок им Достоевский и самоедческое христианство, если судить по этой картине. Поэтому именно этот фильм стоило бы называть «Непрощенным», в отличие от иствудовского, где не прощают других, а удачная месть приблизительно равна прощению и очищению.
Условия задачи такие: в борделе некого населенного пункта двое посетителей в гневе режут проститутке лицо и тело ножом в обиде на то, что она якобы посмеялась над небольшим достоинством одного. Точнее, один режет, другой немного помогает. Шериф населенного пункта выносит наказание, удовлетворяющее хозяина борделя, но не подруг пострадавшей, которые собирают все сбережения, чтобы нанять убийц. Постепенно компонуется троица желающих, собирающая в двух версиях в разном порядке и с разными мотивациями, среди которых есть вдовец-фермер, безжалостный убийца в прошлом, который живет на одиноком ранчо с детьми, его друг-напарник и случайный парень. Они начинают охоту. Непредвиденное стечение обстоятельств, единственный из них, кто не убил ни одного из виновных, попадает в лапы облавы и умирает под пытками. Главный герой решает мстить за смерть друга, профессионально, по старой памяти вырезая всех в трактире.
Но, как говорится, бог в деталях, и сравнение ремейков позволяет в этом убеждаться бесконечно. Японский вариант очень похож на оригинал, до реплик и мизансцен. Ли Сан-иль не стал создавать своё кино, вообще не стал запариваться по поводу откровенного повторения половины картины Иствуда. Его больше интересовали те лакуны, которые он может заполнить японским контекстом, историей, и те моральные акценты, которые он хочет кардинально переставить. И, пожалуй, японский вариант проводит очень любопытный авторский диалог с оригиналом, который мне бы хотелось показать.
Во-первых, в обоих вариантах изначальное требование мести проститутками, вплоть до смертной казни, кажется несправедливым и неуместным. Да, порезать женщине лицо фактически без повода – ужасно, но видели мы гораздо более страшные вещи, за которые никто не нес наказания. Поэтому исходная точка мести кажется довольно вялой, как бы ее ни раздували своей эмоциональной игрой актрисы. Тем более, что один из виновных раскаивается в произошедшем и просит прощения, оттого его долгое убийство кажется совершенно ненужным и несправедливым. В обоих вариантах есть шериф, глава города, который пытается защитить его от кровавых разборок, становясь агрессором сам. А также неопытный парень, который совершает свое первое убийство и в ужасе сходит с этого тяжелого пути.
В варианте Иствуда его герой, страшный убийца в прошлом, Уилл, живет на ранчо, разводит свиней, отделяя больных от здоровых, что уже вбрасывает нас в христианский контекст. И даже фраза: «Идемте, займемся свиньями!» будет актуальной до самого финала, когда он выйдет на тропу мести с фон-триеровским убеждением «заслужил такой страшной смерти или нет – никакой разницы». К нему приезжает паренек, который представляется страшным головорезом, и предлагает половину доли за убийство мерзавцев. Уилл соглашается, бросая детей одних, уговаривает войти в долю своего старого друга и напарника, которого играет вечно благородный и мудрый Морган Фримен. Постепенно из игры выходит напарник, понимая, что не может больше спокойно убивать людей, паренек, который оказывается трусливым хвастуном. Но герой Фримена пойман по пути домой и запытан до смерти. Уилл хладнокровно возвращается в город, убивает половину трактира вместе с шерифом за своего друга и уезжает вдаль на белой лошади, словно ангел мести, завещая горожанам впредь «хорошо обращаться со своими шлюхами», иначе он вернется и убьет всех. Позже он возвращается домой и благополучно воспитывает детей от любимой, так рано ушедшей жены. Ни о какой «непрощенности» для него тут и речи не идет. Запущенная цепь мести и убийств находит много жертв, но в итоге свое наказание получает тот, кто не смог справиться с этим потоком в самом начале – шериф. Образ Уилла тут очень иствудовский – Мстителя, который точно чувствует момент, когда надо прийти и, сжав зубы, абсолютно праведно выкосить всех запутавшихся и прогнивших людей в капусту. Поэтому и лошадь у него белая, и жена в нем не ошиблась. Чего никогда не понять тёще.
В японском же фильме мотив тяжести греха ощутимо преследует главного героя Дзюбэя, показываемый в флэшбеках былых разборок между войнами сёгуна, племенем айнов и захватчиками, в покорности, с которой он дает поставить себе клеймо убийцы, потому что один шрам на щеке никак не сможет усугубить шрамы на его душе. В японской версии главный герой находится где-то между племенем айнов (возможно, из них была его жена) и японской властью. Он не разделяет свиней на больных и здоровых, он подбирает дерьмо за лошадьми. Он устал от кровавых, бессмысленных битв, жертв, он тоже растит двух детей и ему нужны деньги из-за неурожая. С идеей этих денег подзаработать к нему приезжает не неопытный парень, как в оригинале, а старый напарник, потом в пути к ним присоединяется молодой айн-полукровка, который тоже пытается выдать себя за опытного убийцу. (см. продолжение в комментарии)
И по названию, и по развитию сюжета легко угадывается, что это римейк иствудского одноимённого фильма 1992 года. Если говорить о сравнении, то первоисточник мне нравится больше своей эмоциональной насыщенностью. Зато эта версия вполне отражает японский колорит и сдержанность, склонность к философствованию. Нельзя сказать, что какой-то из фильмов лучше.
Что до сюжета, то он, к сожалению, основан на плохой идее – заработать денег за счёт наёмного убийства. Из этого вытекает низкая моральная оценка главного героя, что в значительной степени усугубляется ещё и его легендарным кровавым прошлым, след от которого протянулся сквозь долгие годы, но так и не смог зарасти. Фильм навязывает мысль о том, что жить, как все вокруг, в крестьянском труде и нищете, дело (для сильного, гордого и мужественного главного героя) якобы непосильное, и тем самым оправдывается его намерение заработать легко и быстро. К сожалению, тяжёлый крестьянский быт не показан здесь как нечто насильно изменяющее сознание и загоняющее в безвыходный тупик, что можно было бы расценить как ситуацию «не мы такие – жизнь такая», где личность персонажа деформируется под давлением обстоятельств. Преступный выбор здесь был сделан довольно легко (хотя не сразу и без энтузиазма). Но – он был сделан.
Также сюжет предоставляет зрителю оценить степень адекватности решения, в результате которого возникла работа для наёмного убийцы: получившая лёгкие телесные повреждения проститутка объявила награду за убийство обидчика. После нетрудного рассуждения видно, что возмездие предполагалось чрезмерно суровым, ибо на одной чаше весов шрамы на лице, а на другой – жизни двух мужчин (один из которых вовсе невиновный). Плюс к этому, местная власть уже привлекла хулиганов к внушительной материальной ответственности, которую они в полной мере исполнили и фактически раскаялись. Следовательно, поскольку налицо явное несоответствие между собой двух этих зол (лёгких телесных повреждений и лишение жизни), то моральный выбор в пользу «наказания» убийством откровенно неадекватен. Вместе с тем по ходу фильма режиссёр натужно пытался «натягивать сову на глобус» в попытках морального оправдания выбора главного героя взяться за эту работу. Но, увы, это слабо получалось, потому что «слезинка проститутки», испорченное милое личико, надрывные женские истерики – ничто из этого не могло оправдать убийство двух молодых здоровых мужчин, которые в свою очередь могли быть чьими-то детьми, мужьями и отцами. Лишить их жизни – значит, обречь на тяжкие страдания (наказать) ещё и других людей, вообще невиновных в их поступках. На этом фоне картина безнадёжно пытается взывать к эмоциям для оправдания ГГ, но получается слабо, так как не удаётся отключить рассудок и элементарную логику.
Остальные стороны фильма безупречны. Здесь много чисто японской «кухни», со своеобразным взглядом на жизнь, на отношение к социальному или кастовому расслоению, на этническую дискриминацию, на злоупотребление властью, на дружбу и многое другое. Здесь особо хочется отметить, что злобный и азартный протагонист в лице местного шерифа на самом деле явился вполне добропорядочным представителем закона. Он последовательно насаждал на подконтрольной ему территории железную дисциплину и – самое главное – служение закону для него не было прикрытием для злоупотребления властью в своих личных преступных интересах. Он искренне старался поддерживать законность и порядок, хотя и не без жестокости (а как иначе? – «жестокий век, суровые нравы»). Так что у меня к нему претензий нет, и даже обидно за постигшую его судьбу.
Так же картина в виде множества флешбеков делает весомый акцент на «военной» предыстории, которая всё равно никакого отношения к данному сюжету не имеет. Получилось излишнее отягощение фильма ненужным художественным мусором.
Актёрская игра всех без исключения персонажей – выше всяких похвал! Очень натурально и одновременно отчаянно, с душой.
Вывод. Замечательный японский почти средневековый боевик, с единственным минусом – героизация преступного поведения.
За счет чего фильм Клинта Иствуда удался? Все просто. Там не только обыгрывались классические сюжеты вестернов, усиленные упоминаниями про спагетти и личную карьеру самого Клинта. Там был еще один важный нюанс. Да... На поверхности была жесткая риторика, не-то призывающая к древнему 'зуб за зуб', не-то пропагандирующая непротивление злу. Многозначительность допускала качественно противоположные трактовки, а цельность персонажей только усиливала контраст. Но самое важное, что появление Клинта, и тут сомнений нет, здорово перекликалось с религиозно-мистическими ожиданиями некоей Великой Кары, праведной справедливости, идеаллистической прививкой от фрустраций взрослой жизни. Ну и харизма самого Иствуда. Секрет нехитрый.
А тут, все как-то неожиданно. И ведь, вполне читаемо, что успешное сотрудничество Клинта и Кена Ватанабе в 'Песках Иводзимы' скорее всего и послужило точкой отсчета для реализации этого проекта. Амбициозно ведь - взять и переснять в японской эстетике, ставший совсем недавно классическим американский вестерн. При этом, фильм снят в суровой эстетике острова Хоккайдо, с добавлением темы самураев (а как без них?) и айнов.
Поскольку фильм практически один в один повторял все сюжетные изгибы памятной ленты Клинта Иствуда, то особого интереса сценарий не вызвал. Да и сами создатели акцент выделили на совсем других вещах. Им прекрасно удалось показать суровую природу, декорации, кровь и выстрелы. Во всем чувствовалось то самое чувство меры, которое отличает горячих фанатов или ремесленных конформистов от настоящих профессионалов. То же самое можно сказать и об игре актеров. Ни слова упрека. Только вот и восхищения фильм не вызвал.
Смешение самурайских фильмов и эстетики вестерна прекрасно сошлось в недостаточно освещенной для европейского (и склонен думать - мирового) зрителя теме - айнов. Но напрашивался вопрос - почему же при таком серьезном концепте не был проработан собственный, оригинальный сюжетный баланс? Ведь, чем больше мы сталкивались с происходящим, тем более становилось понятным, что фильм Иствуда был просто пронизан библейскими аллюзиями. В японской эстетике они уже не срабатывали. Да и заочные сравнения успешного Ватанабе с Иствудом были далеко не в пользу первого. Очевидно, что базовая идея, смысл, были несколько потеряны. И, я думаю, что эта спутанность, наиболее полно проявляется в финале, который не только затянут, но и отличается от прототипа. Вместо ожидаемых выстрелов и сурового взгляда мы получаем качественно другую конструкцию, проникновенно восхваляющую 'Харакири' Масаки Кобаяси.
Впрочем, наверное можно взглянуть на это произведение иначе. Постараться увидеть тут обыкновенную утилитарную контркультурную выпуклость, восхваляя, критикуя или требуя. Я же, увы, просто не заметил смысла, цели и значения. А посему, могу лишь скромно выделить уже упомянутый технический профессионализм.
