Это маленькая, камерная история. История двух братьев. У них непростые жизни, совсем разные возможности, а, следовательно, - и разные судьбы. Валерио Дзурлини во главу угла тут ставит именно их отношение к богатому отцу. И, для наших героев это оказывается коренным показателем. В то время, как один памятует о своей бедности, страдает, бунтуя прозябает в нищете, второй - лишь покорно повторяет все, что от него требуют богатые родственники. И в этом противостоянии и определяются их первые встречи. Герой Жака Перрена не может скрыть свое презрение, не может скрывать свое сожаление этим и герой Марчелло. Их диалоги тяжелы и в то же самое время правдивы.
Вскоре жизнь все расставит по своим местам. Один начнет бороться с окружающей действительностью, зарабатывая себе на существование, а второй... Ну, ему будет сложно найти себя в стремительно меняющемся обществе, где становится все больше акцент на равенство.
Так что, вполне уверенно можно утверждать, что это фильм о классовом противостоянии, ровно как 'Novecento' от Бернардо Бертолуччи. А можно и говорить о том, что это фильм об угасании молодого мужчины, в самом расцвете сил и трогательной помощи ему его брата. Оба варианта будут верны. Дзурлини очень обострил эти две тематические полярности ленты. На мой вкус, можно было бы сделать чуть элегантнее, ровнее, так и эффект оказывался бы более ярким. Но Дзурлини всегда любил драматизировать все, обострять накал до предела. Таков уж был этот мастер.
Зато, при всем этом, мы получаем едва ли не лучшую работу в кино от Марчелло. Или думаете он феерил в 'Сладкой жизни' или '8,5'? Тут он предстает перед нами очень разным: вначале полностью разбитым и никчемным в части социального признания, потом - наоборот, человеком состоявшимся, но потерянным в силу личной трагедии родственника. И при этом, в каждой из своих ипостасей он потрясает нас своим личностным стержнем, внутренней силой, достоинством и готовностью к борьбе. Вышло очень объемно, незамысловато и глубоко. Благо, молодой Перрен умело создавал образ антагониста, что лишь позволяло предстать в более выгодном свете Марчелло
Пожалуй, одна из лучших ролей Мастроянни. Если не обращать внимание на музыку и некоторые несущественные недостатки, то фильм очень хорош, и тем не менее очевидно, что именно Мастроянни его определяет, можно даже сказать тащит. Замечательная работа Перрена тускнеет рядом с харизмой Мастроянни.
Слишком навязчивое использование музыки. Вот начало картины, еще совершенно неясны характеры персонажей и их связи, герой Мастроянни получает сообщение о смерти брата, после чего следуют кадры движения Мастроянни по улице, чрезмерно патетический и затянутый крупный план возле стены, кадры в комнате - на протяжении этих кадров идет настоящее изнасилование музыкой - нескладная и грубая попытка эмоционального воздействия на зрителя, его вовлечения, и что еще очень важно - несвоевременная, т. к. зритель ещё не готов сопереживать - грубо говоря: он не знает этих людей и их отношения. И далее на протяжении всего фильма музыка продолжает резать уши каким-то корявым ножом, музыки слишком много и она не соответствует, нарушает гармонию, отвлекает внимание и т.д.
Есть некоторые проблемы с подачей материала, в первую очередь с текстовым. При том, что используется ещё и закадровый голос остается ощущение некоторой невнятности материала и его излишней литературности.
«Семейная хроника» - экранизация Дзурлини романа В. Пратолини, осуществленная весьма скромными художественными средствами. Камерность рассказываемой истории вступает в противоречие с названием, предполагающим эпос: предпочитая долгие общие планы, продолжительные эпизоды с минимумом персонажей, режиссер создает произведение, резко контрастирующее с густонаселенными, насыщенными неожиданными ситуациями итальянскими картинами.
Во многом, ориентируясь на Антониони, Дзурлини порой злоупотребляет молчанием, слишком много пряча в подтекст, в то же время, по мере развития повествования характеры раскрываются полнее, эмоциональная сдержанность персонажей уступает место взрывам негодования и раздражения. Построив картину вокруг истории сложных отношений двух братьев, режиссер противопоставляет два типа личности: надломленность и разочарование в жизни Энрико – юношеской восторженности и беззащитности Лоренцо.
Практически полностью удалив из нарратива исторический фон, напоминающий о себе лишь редкими деталями, Дзурлини сосредотачивается на анализе переплетения любви и зависти, осуждения и сочувствия, пронизывающих отношения братьев. Лишь в эпизодах в больнице история приобретает подлинную трагическую глубину, неприятие смерти выражено в них с завораживающей искренностью, вместе с тем, в них раскрепощается и актерская игра, избавленная от необходимости прятать эмоциональные реакции персонажей.
Создавая частную историю, Дзурлини почти по-экзистенциалистки (в духе фильмов И. Аллегре) высказывается на тему обреченности жизни, мечтаний и планов молодости. Используя прекрасное музыкальное сопровождение, созданное Гоффредо Петрасси, режиссер усиливает драматизм внешне обыденных сцен. Мастроянни работает в свойственной ему динамичной исполнительской манере, позволяющей ему правдоподобно играть надломленных жизнью, одиноких интеллигентов, одним взглядом он может передать боль не только личную, но и общечеловеческую, делая конкретный образ символом человека ХХ века.
Задача Ж. Перрена была гораздо уже: ему требовалось создать персонаж, ограниченный возрастом и скудным жизненным опытом, но полный надежд на будущее, с чем он справился весьма удачно (сложное развитие этого героя от воодушевления к разочарованию станет драматургически узлом «Пустыни Тартари», последнего фильма Дзурлини, где Перрен играет главную роль). В целом, «Семейная хроника» не лишена недостатков формального характера: замедленный ритм, излишне сухая актерская игра (за исключением сцен в больнице), изолированность рассказываемой истории от исторического контекста, но моменты подлинного драматизма искупают их все, ведь для итальянского кино столь редки такие вдумчивые, интеллигентные размышления о жизни и смерти, к которым принадлежит и «Семейная хроника».
Здравствуй, брат. Вот, пишу тебе письмо, хотя не знаю - можешь ли ты теперь читать наши письма? Или достаточно просто мысли, слова моего, и ты узнаешь? А может у вас мораторий на разговоры с нами? Кто знает. Но где еще лучше выразишь мысли, если не в письме, верно? Вот и пишу.
Уже месяц нет тебя. Я немного привел в порядок мысли, хотя временами они все еще слишком сумбурны. Надеюсь, ты сможешь отделить зерна от плевел. Всё чаще я вспоминаю последние дни, последние встречи - они теперь обретают какой-то особенный смысл. Кажется, что во всём сквозит холодное дыхание судьбы, но я уверен, что это лишь плод моего разыгравшегося воображения. Человек в принципе склонен сакрализировать всё, что связано со смертью, особенно после того, как она входит в его личное, безмятежное до того, пространство. Вдуматься только - каждый год в мире умирает порядка ста пятидесяти тысяч человек. Но что это для нас, живущих? Статистика и только. По-настоящему осознать эту цифру можно лишь, когда каждую неделю видишь новый ряд могил на кладбище, где похоронен близкий.
Только сейчас я понимаю, что жил так, будто мы никогда не умрем. А нужно было прощаться навсегда каждый раз, чтобы ценить каждую встречу. Только сейчас я осознаю, что слишком часто ты смотрел куда-то вдаль, сквозь меня - будто предвкушая неизбежное. Вспоминаю, как я содрогался от каждого телефонного звонка, уговаривая себя, что ничего не случится. А когда случилось - я не был готов и не успел. Не услышал твоих последних слов, только смог закрыть твои глаза. И всё, осталась лишь лента воспоминаний, выплескивающихся в душе вечерними молитвами и ночными кошмарами. Я уже не плачу, нет, но тупая тоска, возможно, и меня когда-то приведет к неизлечимой болезни.
Наверно, все мы в каком-то смысле генерируем тоску внутри себя. Вот и моя появилась задолго до того, как ты ушел. Раньше я не понимал ее причины, просто чувствовал присутствие везде и всегда. Это как видеть свет давно угасшей звезды, не осознавая его истинной природы. А теперь свет звезды погас, и причина стала ясна. Временами всё это похоже на какой-то бесконечный фильм. Разница лишь в том, что в кино боль исчезает в конце каждого дубля, а моя поселилась в душе на вечность одной бессмысленной жизни.
Я всё чаще задаю себе вопрос - зачем? Кому всё это было нужно? Почему одним достается спокойная старость, а другим мученическая смерть от болезни? Вообще, что есть болезнь - испытание праведника или наказание грешника? А может, просто шутка жестокосердного Бога, вырезающего людей без счета - всё равно расплодятся и размножатся по Завету Его? Может, Бог хотел, чтобы мы таким способом познали что-то? Что ж, теперь я знаю - как становятся истово верующими или богоборцами. Осталось лишь окончательно выбрать сторону. Не каждая вера проходит испытание болью. Моя пока держится, но надолго ли?
Я задаю все эти вопросы тебе, ведь больше поговорить мне не с кем. Кто не терял брата, тот никогда не поймет - нет, даже не боли - всепоглощающей пустоты, которую не выразить никак. Ты приходишь во сне, и я с нетерпением жду ночи, когда ты можешь ответить мне. И тогда мы обсудим всё то, о чем так и не поговорили за жизнь. Я все еще переживаю из-за житейских неурядиц - работы, денег, каких-то мелочей, - хотя казалось бы какой в этом смысл, если я каждую ночь говорю с мертвыми? Наверно, таков удел жизни в этом суетном мире. Но теперь мне не страшно умирать, ведь есть кому после смерти встретить меня.
Знаешь, забавно: мы не были похожи, но нас часто путали. Видимо, достаточно было просто заглянуть нам в глаза, чтобы понять, что мы братья. Ведь вообще по сути важно не кровное родство, а близость душ. Невозможно любить кого-то просто потому что он твой брат - это дело случая. А ты был мне братом по духу, и это куда сильнее любых родственных человеческих связей. А теперь что-то во мне умерло навсегда. Увы, жизнь человека состоит из потерь, и я только начал этот путь, преодолев первый и, возможно, самый сложный рубеж. Но я смирился с жизнью, ибо теперь я жду встречи с тобою, брат. Не бойся, я буду жить долго, чтобы было что рассказать тебе при встрече.
Помню, врачи сказали, что надежды нет, но от этого вера в чудо лишь стала сильнее. Глупо, правда? А теперь - кого винить? С отчаянием попрошайки я ищу ответы на возникающие вновь и вновь вопросы, но ответов нет. Дома обветшали и покосились, деревья засохли, дети выросли и отправились в одиночное плавание, а я всё еще ищу смысл в жизни и твое лицо во встречных прохожих, уже зная что чудес, увы, не бывает...
Это история о чувстве вины. У героя Марчелло Мастроянни Энрико умирает младший брат, воспоминания о котором и занимают весь фильм. Родившись, тот отнимает у Энрико мать - женщина не смогла вынести тяжёлых родов. Младенца отдают на воспитание в богатую семью, в которой стараются полностью изолировать ребёнка от его настоящей семьи и даже дают новое имя - Лоренцо. Но жизнь вносит свои корректировки, когда-то обеспеченные приёмные родители, успевшие воспитать Лоренцо в тепличных условиях, во время Второй мировой обеднели и не смогли дать юноше приличной путёвки в жизнь. Помимо поисков себя в этом жестоком мире, Лоренцо ищет связь со своим старшим братом. Который не спешит на контакт, занятый своими амбициями. Да и с детства он винит Лоренцо в смерти матери и лучшей жизни.
Вот так год за годом и проходят их короткие встречи. Сближение, недомолвки, отторжение. Лоренцо взрослеет, у него ничего не получается. Мудрый закадровый голос резюмирует - нищий совершает все ошибки, которые подбрасывает ему судьба. А Энрико спохватывается лишь когда слышит в телефонной трубке печальную новость.
Фильм тонкий и глубокомысленный. Ранит в в тот участок сердца, который отвечает за кровные связи. И после него возникает острая необходимость позвонить родным - всё ли у них хорошо, не затаили ли обиды на что-нибудь, как они вообще.
