Французская фантастика с кучей звезд, про ТВ будущего. Телевидение будущего олицетворяет канал НТВ, так называется тв-канал в этом фильме. Продюсеру НТВ Харри Дин Стэнтону пришла в голову идея снять и пустить в эфир последние дни умирающей знаменитости. От НТВ настоящего с Жанной Фриске, НТВ киношное отличилось только тем, что не вытаскивало грязное белье в ток-шоу, а обставило романтическую историю, что бы последние дни звезды, снимал бы находившийся рядом человек. При этом, человек не будет смущать помирающую камерой, камера будет ему вживлена в глаза.
Таким оператором смерти становится циничный журналист Харви Кейтель, который ради этого, должен завязать знакомство с обреченным. Его 'жертва' смертельно больная детская писательница Роми Шнайдер.
Хорошее, умное кино, смотреть которое тем не менее тяжело. Ну во первых Бертран Тавернье его безнадежно затянул. Фильм полон красивых планов, что хорошо, но он полон и пустых разговоров о музыке, о любви, о жизни, герои много общаются друг с другом. Роми Шнайдер делится своими переживаниями с каждым встречным. Харви Кейтель проверят работу глаз-камер снимая прохожих и красивые виды, в общем первый час действие почти никак не развивается. Смотреть, ещё и тяжело, зная судьбу самой Роми Шнайдер (а тут ещё снялся её бедный погибший сын., в маленькой роли) и не вольно думаешь, а не повлиял ли этот тяжелый и мрачный фильм, на то, как все вышло у Роми в итоге, через пару лет.
Женщине по имени Катрин сообщают, что вследствие болезни жить ей осталось всего ничего. Ее начинает донимать телевизионная компания, предлагая внушительную сумму денег за право съемки ее смерти. Речь, конечно, идет не просто о смерти, а о самом процессе умирания, который телевизионщики хотят запечатлеть во всех подробностях. Катрин отмахивается от них, пока хватает сил, но потом решает взять деньги и, нарушив условия договора, сбежать. Не ради денег, а ради спокойной смерти. В погоню за ней отряжают сотрудника компании, которому в глаза вживили миниатюрные телекамеры. Теперь все, что он видит, тут же выводится на экраны в студию. Теперь его задача снять смерть Катрин.
Читая словосочетание «Прямой репортаж о смерти», невольно ожидаешь, что это будет не репортаж о том, как кто-то наблюдает смерть, а репортаж о том, как кто-то переживает смерть. То есть что-то вроде гонзо-репортажа о том, как умирает человек. Но лишь к четвертой четверти фильма понимаешь, что это все-таки рассказ о смерти от третьего лица. Это моментально понижает масштаб задумки. В конце концов, уж в фильмах мы наблюдаем смерть постоянно. Поэтому из плоскости экспериментального кино, каким был, например, «Мозговой штурм», эта картина переходит в плоскость довольно-таки заурядного социального кино, темой которого является конфликт между медиа и личностью. Впрочем, и конфликт это лишь отчасти. В конце концов, Катрин никто не мешал отказаться от денег, пусть и вручали их ей настойчиво, и тогда у нее было бы больше шансов завершить жизнь вдали от объективов телекамер.
Конечно, режиссер стремится создать чрезвычайно негативный образ телевизионщиков. Он выставляет их беспринципными людьми, готовыми в буквальном смысле покупать людей, лишь бы заполучить любобытный материал. Именно это примитивное обличение как раз и не играет на руку сюжету. Можно подумать, будто это телевизионщики хотят снять смерть, а не простые люди ее увидеть! В общем, так называемый «острый социальный подтекст» в этом фильме вышел уж чересчур острым – настолько, что превратился почти в памфлет.
Фильм этот может быть интересен скорее в историческом аспекте, поскольку наглядно показывает, что отношения между зрителем и медиа уже в 1970-х напоминали современную информационную постмодернистскую реальность. Воротилы телебизнеса, как выясняется, уже тогда испытывали кризис идей, не зная, что бы еще предложить зрителю, чтобы привлечь его к экрану. Короче говоря, идея телевидения как явления, постоянно щелкающего по кнопкам примитивных инстинктов, сложилась уже десятки лет назад.
Работа Тавернье имеет очень громкое название, но плохо отвечает ему. Умирания как такового (например, как вереницы оживающих образов прошлого) зритель здесь не увидит. Вместо этого предлагается понаблюдать за невнятной погоней оператора-киборга за женщиной, о которой лишь известно, что она должна умереть. Может, это и к счастью, что мы так и не увидим, как это произойдет.
В недалеком будущем, по меркам 70-80-х, индустрия развлечений делает решительный шаг вперед в способностях к манипуляции чувствами зрителей, и предлагает так называемую «новую порнографию». Ставка делается на то, что процесс умирания – более волнительный эмоциональный опыт, нежели демонстрация зачатия жизни. Единственная трудность для продюсеров состоит в том, что если покрасоваться в эротической ленте горазд всякий, то мало кто согласится умирать на публику, будучи в жалком состоянии. На помощь приходит последнее слово техники – камеры, вживленные в мозг, и транслирующие картинку посредством глаз человека.
Робби (Харви Кейтль) – первый подопытный – после физиологической и психологической подготовки начинает охоту за первой героиней – Катрин Мортенэ (Роми Шнайдер), чья фамилия даже созвучна со смертью. Вторжение в частную жизнь – не аргумент в погоне за высокими рейтингами, но куда более весомым доводом становится человечность охотника, влюбившегося в собственную жертву. А тем временем популярность «Прямого репортажа о смерти» стремительно растет.
Несмотря на чудную идею, к которой Бертран Тавернье даже не имеет отношения (это экранизация антиутопии Дэвида Комптона «Неспящий глаз» или «Продолжающаяся Катрин Мортенэ» (под этим названием книга вышла в Америке) 1973 года), «Прямой репортаж о смерти» ни одной минутой своего времени не вызывает пресловутого порнографического эффекта. Сегодня из этой истории сделали бы псевдодокументальную драму, направленную на провоцирование аналогичных чувств, подразумеваемых этой передачей. Тавернье, в свою очередь, снимает классический философский триллер, привнося нотку трагизма в характеры персонажей и их поступки. Роми Шнайдер в роли Катрин Мортенэ и вовсе затмевает саму идею смерти в прямом эфире, заставляя сомневаться, а не ради ли этой яркой женщины зрители смотрят «Прямой репортаж» каждый вечер. Фильм лишь намекает на ужас происходящего, но ему не удается его воспроизвести. Остаются голые рассуждения о неприемлемости таких беспринципных подходов, и крамольные мысли, что, наверное, недурственное шоу идет где-то там за кадром.
Чуть позже концепции циничности телевизионных шоу распространились, и с успехом используются по сей день, не говоря уже о деградации настоящих, а не гипотетических телепередач. Достаточно вспомнить недавний пример нидерландского реалити-шоу «Большой донор», в котором разыгрывались донорские органы среди нуждающихся. Или другое популярное шоу «Момент истины», по условиям которого претендентам на крупную сумму денег необходимо вытрясти свое самое грязное белье перед многомиллионной аудиторией. Таким образом, фильм Бертрана Тавернье с годами только набирает в актуальности и прогнозирует финальную точку в развитии реалити культуры, за которой может быть только все та же смерть, но в ее самом отвратительном обличии - насилии.
Фильм совершенно нетипичен для Тавернье, который при всех его достоинствах тяготел к определенности постановок, четким контурам, а порой и барочности. Снятый в скупых декорациях без больших визуальных эффектов( при том, что съемки камерой угасания героини давали возможность развернуться именно в этом направлении) 'Репортаж' как бы содержит наметки ннескольких различных жанров. На поверхности - критика телевизионных и общественных нравов, делающих зерлище из смерти, второй слой - раскаяние Кейтеля и библейские аллюзии. Право, с момента появления фон Сюдова и фактического самоубийства героини не было необходимости возврата телевизионщиков и ругани в их адрес - Тавернье лишь скомкал концовку, да и с музыкой на смерть не угадал.
Вместе с тем минут за десять до конца фильма он меня вызвал явственные ассоциации по настрою с 'Меланхолией' Триера - маленький Апокаллипсис, добровольный уход из жизни и стоицизм. Убежден, что перепиши сценарий именно Триер и сними фильм - это было бы близко его таланту и сделано по-другому. У Звягницева фильм тоже бы вышел лучше и другой. Фильм Тавернье снят небезупречно, кастинг не вызывает абсолютного восторга( то, что Шнайдер умеет играть, очевидно и без этого фильма, в котором она еще и почти некрасива), концовка, как и говорил, скомкана - но в этом неровном старом кино просматриваются черты притчи будущих великих лент.
Хоть действие этого фильма и происходит в недалеком будущем, где человек и технологии стали, по существу, единым целым, а массовые коммуникации обрели силу тотального контроля, моральный посыл картины Тавернье все же выше обозначенных в ней событий и не имеет какой-то определенной привязки во времени; более того – кажется, что это будущее уже наступило. Зажравшаяся в своем скучающем и повторяющемся изо дня в день быте публика все также неистова и требует зрелищ, с привкусом крови и запахом паленного, а ублажающие их всевозможные масс-медиа всегда были и будут падки до всякого рода мерзостей и сенсаций. Сенсаций, порой, несоизмеримо гнусных и противоречащих любым нормам морали. Журналистика, как четвертая власть, похоже, что уже и не четвертая вовсе, и в вышедшей спустя почти 20 лет картине «Шоу Трумана» от Питера Уира, она также даст о себе знать в несколько побочном для главного героя ракурсе. Что там, что здесь, практически одно и тоже, и общество не без удовольствия подглядывает за чужой жизнью, разве что трансляция у Тавернье идет в записи с небольшими редакторскими правками, но канал на кабельном по-прежнему выделен и рейтинг от показа неуклонно растет.
Человек умирает в прямом эфире и это отныне главная новость дня. Все остальное, включая криминал и порнографию, доселе востребованную, мигом отходит на второй план, как если бы их и не существовало вовсе. Нужно то всего лишь подослать к жертве кого-нибудь из своих, чья голова с недавних пор вместилище для видеокамеры, а глаза служат объективами и перенаправляют сигнал прямиком на спутник. Но человек, согласившийся на такие мучения тела и духа и в самом кошмарном сне не мог предположить, чем все это обернется для него, ибо симпатия и сострадание к живому человеку, пускай и без двух дней совершенно чужому, способны творить чудеса, и вот уже Кейтель, преобразившийся в ходе совместного бегства из бездушного исполнителя в того, чье имя Человек, и не терпящий более собственного притворства в компании умирающей и ничего не подозревающей Роми Шнайдер, без особых раздумий ослепляет себя и цирк-шапито, устроенный на потеху публике, прекращается будто по мановению волшебной палочки.
Повинуясь традиционной внутренней логике большинства картин об умирающих и отправляющихся, возможно, в последний путь, герои Тавернье все также стремглав устремляются на Запад, в поисках утраченного Рая и благодати, а конечной остановкой, как и полагается, должно стать море, широкое и синее, такое, перед которым проблемы и не проблемы вовсе, и собственный уход будет не так заметен. А по пятам повсюду снуют агенты и ненасытные до прибыли телевизионщики, но их расчеты не верны в корне, поскольку прекрасная в своей печали героиня Роми Шнайдер, во взоре которой лишь тоска и вселенская скорбь, на проверку, совсем не та хрупкая натура и с ролью загнанного кролика мириться явно не согласна, в то время как сопровождающий ее Кейтель, - который здесь вновь не то пастырь, не то блаженный, - вопреки профессиональному долгу и заведенным правилам, почти с отеческой заботой отнесется к предсмертной воле своей попутчицы и, кажется, ничто уже не способно остановить его на этом праведном пути.
