Иногда сенсация хуже войны. Вторая мировая увела в забвение многие творения человеческих рук, в том числе и экспрессионистскую драму «Mocny czlowiek». Спустя полвека пленку нашли, оцифровали, снабдили саундтреком в стиле «нью-джаз» и выпустили в свет под вопли газет: «Сенсация! Лучший польский фильм 1920-х! Выдающаяся картина талантливого режиссера!»… И народ вяло, но потянулся. Смотреть. Недоумевать. Разочаровываться.

Проблема - в привычке зрителей к тому, что «выдающиеся» фильмы блещут либо занимательным сюжетом, либо шикарным отсутствием такового. Здесь же история проста и малопривлекательна: эдакая ромдрама по новелле модерниста, эстета-эротомана и просто сомнительной репутации человека Станислава Пшибышевского. Главный герой - журналист Хенрик Белецкий, еще один кандидат на роль сверхчеловека, который «право имеет»... не имея при этом ни совести, ни души, ни харизмы, ни даже мозгов. С бездумной жестокостью животного, не колеблясь и не планируя, он толкает на самоубийство друга и присваивает рукопись его романа, предает доверие знакомого и уводит его жену. Третирует свою любовницу Люцию, до тех пор, пока не оказывается перед необходимостью ее убить: ведь быть верным женщине, которой известен твой секрет, так сложно! Даже скрывать измены и время от времени трепать глупышку по русым локонам с души воротит. Куда проще – во все тяжкие и концы в воду… Кратковременное торжество посредственности, бесплодная череда случайных триумфов скучного недалекого эгоиста.

Но вопреки этому или, наоборот, благодаря этому, «Сильный человек» без малого гениален. Отодвигая на задний план глупый и неловкий сюжет, молодой режиссер Хенрик Шаро пытается показать внутреннюю жизнь героев через череду их внешних состояний. Большой вклад вносят актеры: талантливый, поднаторевший играть сверхлюдей Григорий Хмара и звезда польского театра Мария Майдрович. Но их игра – всего лишь канва, на которой мастер вышивает причудливый узор, используя все доступные ему технические средства. Жесткий изобретательный монтаж «доигрывает» за актеров буквально каждую сцену, визуализирует мечту, тревогу, ожидание, вожделение, неистовство, галлюцинации, предобморочное состояние. Мимолетные пятисекундные эпизоды расставляют важнейшие акценты, помогают понять истинные мотивы и намерения персонажей. Многослойное наложение кадров бегло очерчивает атмосферу «локаций»: прекрасную прозаичность улиц Варшавы, угодливое равнодушие редакций, хмельное веселье кабаков. Шаро словно противопоставляет два мира. В одном – обыденном, уютном и светлом – живут угодливые швейцары, шкодливые мальчики, жеманные актерки, разгульные землевладельцы. В другой – мрачный, тревожный, иррациональный – стремительно погружается Белецкий, терзаемый, нет, не отсутствующей совестью, а ощущением собственной бездарности, бессильной завистью к мертвецу.

Чем дальше продвигается действие, тем более сложным и эмоциональным становится визуальный ряд, тем очевиднее красота и необычность фильма. Пойманная на крючок рыба – метафора ловушки. Фары в темноте – метафора скорости. Перечеркнутая равнодушным маятником женская фигура – метафора ожидания… Невозможно передать звук шагов за дверью? Но можно сделать дверь прозрачной. Можно разоблачить холодную красавицу Нину: вплести в локоны порывы ветра, позволить тонкому шелку на какую-то секунду чувственно обтянуть бедра. Можно слить воедино мысль и дело, чтобы Белецкий раздвоился, безобидно посиживая в кафе и одновременно поднося морфий обманутому Гурскому. Можно наполнить сцену первой близости горькой смесью страсти и предчувствия краха, свести героев в странной комнате, где мебель скрыта чехлами, в окна рвется гроза, а картина над камином сулит не то смерть, не то единение. Можно, наконец, низринуть Белецкого в ад безмолвными аплодисментами публики, немыми воплями «Автора!», неумолимым движением театрального занавеса, то дарующего миг передышки, то снова выставляющего преступника на обозрение восторженных почитателей…

О 'Сильном человеке' можно еще долго рассказывать, а потом - развести руками, признавая несостоятельность слов. Ирония в том, что логичнее всего впечатления суммируются все тем же штампом: «выдающаяся картина талантливого режиссера». Грубо, глупо и примитивно, но по существу очень верно. Удивительный фильм, в котором прекрасная форма не просто превосходит содержание, но сама претворяется в него.

8,5 из 10