Иранский кинематограф 90-х, особенно второй половины, пестрил фильмами о детях, живущих в бедности и сталкивающихся с различными жизненными проблемами, что было обусловлено любовью иранских режиссеров к итальянскому неореализму. Одним из первых, кто решил затронуть эту тему, стал Аббас Киаростами, сняв в 1987 году «Где дом друга?», а благодаря другим режиссерам и в частности Маджиду Маджиди, создавшему целый ряд картин, исследующих мир детства (например, фильм «Дети небес», перекликающийся с «Похитителями велосипедов» Витторио Де Сика), этот уклон стал устойчивой тенденцией и в результате вылился в новое полноценное направление – иранский неореализм. Не остался в стороне и Мохсен Махмальбаф, выпустивший в 1998 году этно-музыкально-физиогномическую «Тишину», удачно вписавшуюся в рамки возникшей парадигмы.
К тому же, «Тишина» стала частью этнографической коллекции Махмальбафа, в которую входят «Габбех», «Кандагар», «Садовник» и другие. Благодаря любопытству, жажде странствий и склонности к экзотике, режиссер снимает фильмы не только на территории Ирана, но и в других странах, знакомя тем самым искушенных зрителей с проживающими там народами, царящей атмосферой и культурой. Что касается рассматриваемой картины, то она создавалась в Душанбе, среди многолюдных базаров, пыльных улиц, палящего солнца и процветающей бедности. При этом, режиссер не забыл отметить, что Таджикистан является многонациональной страной, сделав одну из сцен русскоязычной. Видимо, это была разминка перед «Сексом и философией».
Сюжет «Тишины» разворачивается вокруг слепого таджикского мальчика Хоршеда, которому приходится заниматься настройкой музыкальных инструментов, чтобы заработать на жизнь для себя и матери. И все бы ничего, но обостренный слух становится для мальчика одновременно даром и проклятьем, так как, отвлекаясь на различные красивые звуки, он постоянно опаздывает на работу, что естественно не нравится хозяину мастерской, чье терпение начинает иссякать. Таким образом, Хоршед балансирует на грани, рискуя быть уволенным в любой момент. Если это произойдет, то мать не сможет платить за жилье, и они окажутся без крыши над головой.
Несмотря на название, картина не имеет прямого отношения к тишине, ибо практически каждая сцена наполнена многообразными звуками: жужжанием пчелы, разговорами, пением, шумом улиц, стуками, журчанием воды и мелодиями, извлекаемыми из рубабов, таров и других музыкальных инструментов. Словом, созданная история похожа на заполненный нотный стан. Режиссер дает понять, что слух является самым главным чувством, а звук есть сама жизнь, чем выдает неоднозначность и противоречивость своих суждений, ведь в том же «Габбехе», снятом на два года раньше, упор делается на зрение и прослеживается мысль, что вся жизнь – это цвет. Такая явная антитезисность говорит о гибкости режиссера и многополярности его картины мира. «Тишину» можно смотреть с закрытыми глазами, дабы лучше понять Хоршеда и насладиться музыкальным сопровождением, подключая зрение лишь иногда, для созерцания лиц запечатленных крупным планом и оригинальным образом расположенных в кадре, что позволяет акцентировать внимание на отдельных деталях (губах, ушах). Тишина здесь представлена в иносказательной форме, подразумевающей душевное спокойствие, гармонию с собой и природой, и молчаливое наслаждение музыкой окружающего мира. Поэтому идея, заложенная в фильме, относится скорее к уровню интуиции и ощущений, нежели осознанного понимания.
Развивается «Тишина» подчеркнуто медленно, не выходя за рамки восточного менталитета. Неподготовленному, вечно спешащему, погрязшему в суете зрителю будет тяжело и скучно смотреть эту вялотекущую картину, с ее рутинными и порой необычными диалогами, несмотря на то, что хронометраж составляет всего лишь 76 минут. В ней нет конкретного начала и конца, но зато есть метафоричность, неординарность и интересные мысли, выражающиеся в притчево-элегической манере. Окружающий нас мир это на первый взгляд хаотично звучащий оркестр, но если сосредоточиться и прислушаться, то можно, например, услышать Симфонию №5.
И как бы сказал Лев Дуров – «Человек сам дирижирует своей жизнью».
Еще один фильм производства Machmalbaf Film House, все так же посвященный проблемам Средней Азии, с трогательными детьми в главных ролях и колоссальной разрухой региона, куда помещено действие. Помимо узнаваемого почерка компании, в 'Тишине', как в режиссерской работе самого Махмальбафа, используется философский подход прославленного иранца, принесший ему славу. Как всегда он рассматривает своих героев в инакой плоскости, трасформируя реализм в полу-волшебную притчу о слепом мальчике, воспринимающим мир звуками, ставя зрителя в логический тупик, ведь помещая историю в иною плоскоть, там же остаются и мораль, и выводы, что затрудняет восприятие картины.
Как я сказал выше, 'Тишина' - это история о слепом таджикском мальчике Хуршеде, который и на таджика-то не похож. Имея обостренный слух, Хуршед подрабатывает настройкой музыкальных инструментов, но работа не ладится, а хозяин квартиры, требует уплаты долга от его матери. Для Хуршеда мир - это его звуки, настолько проникающие в юного героя, что он отдается им целиком и полностью, часто дезорентируясь в городе и теряясь. Это соврешено особое восприятие, и можно полагать, что неудачи мальчика в работе, лишь следствие этого воспрития. Не уникальный слух его подводит, а сама жизнь в другой плоскости.
Самой же тишины в фильме нет. Здесь все подчиненно музыке, и музыка может возникуть из любого удара, любого порыва ветра. Кажется, что лучше этот фильм смотреть закрытыми глазами, чтобы понять его. Ведь ни ценные этнические зарисовки, ни обременненые смыслом диалоги не помогают проникнуть в суть 'Тишины', той жажды заполнить пустое темное пространство внутри слепого человека.
Что мне безоговорочно понравилось, так это необычная подружка героя, которая как поводырь следует за ним весь фильм. В целом же, Мохсен Махмальбаф продолжил гнуть линию несчастных детей и их житейских приключений. В нем это одновременно и подкупает, и отталкивает от него. Хорошо бы, если приключение было бы приключением, и окончилось бы чем-нибудь осмысленным. Но в 'Тишине' нет ни начала, ни конца. Музыка здесь будет играть, что бы с Хуршедом не происходило, даже когда поползут титры.
В финале действия герой фильма управляет стихийно оформившимся оркестром из уличных ремесленников. Слепой ребёнок из таджикской провинции, не знающий нотной грамоты, берёт из воздуха знаки, а уличный оркестр переводит их в бессмертную музыку того самого Людвига Вана. Величие замысла, которое питает душу. Такого рода безумство есть лучшая составляющая искусства, а обыденность, с которой этот абсурд преподнесён, говорит, что мы имеем дело с представителем иной цивилизации, существующей согласно своим законам разумного, отличным от наших, как рыба от груши.
Итак, распарено-медлительный, вялотекущий в повисшем зное фильм Мохсена Махмальбаф, наблюдающего за несколькими эпизодами из жизни одного таджикского мальчика, не столько погруженного в заботы, сколько являющимся объектом чужих забот.
У слепого Хуршеда свое ощущение мира, передающееся ему через обостренно внимательный слух, мешающий сосредоточиться на работе, отвлекая разными мыслями и фантазиями от важных дел.
По-восточному неспешно выдерживаются долгие, почти статичные планы разговорных эпизодов, следующие друг за другом театральные мизансцены, рутинные диалоги, с подчеркнуто внимательным рассматриванием разных лиц. Чтобы никто из зрителей ничего не упустил и увидел в глазах и искаженном гримасой лице заложенный режиссером смысловой посыл.
Только вот слова, вложенные Махмальбафом в уста своих актеров, остаются бумажной речью озвученного сценария, минуя внутренний подогрев чувствами исполнителей главных ролей. Стремясь к очевидной красивости, режиссер пропитывает свой фильм сказочностью иллюзий и мифологией надежд, сдабривая натужный мелодраматизм тусклой музыкальной раскраской из негромких звуков.
Да, этому фильму нужен зритель с особым темпераментом, этой картине нужен поклонник Мохсена Махмальбаф, либо увлеченный этнографическими изысканиями пытливый исследователь просторов киномира, готовый жертвовать временем, ради того, чтобы поймать редкую бабочку из далеких краёв, дабы сделать её достоянием своей богатой коллекции.
'Молчание' похоже на взгляд, долгий, пристальный взгляд, чужой взгляд, чужой взгляд, от которого почему-то хочется отвернуться
