Фильм израильтянина Надава Лапида с ходу нарывается на целый спектр эмоций. Он и интригует, и смущает, и веселит, и раздражает
Сегодняшняя Франция много обещает на словах, на деле очароваться ею уже никому не под силу. Особенно идеалисту и максималисту Йоаву.
Это не безусловный шедевр, а противоречивый, неоднозначный, двойственный, контрадикторный и непоследовательный фильм, который умудряется восхищать одной сценой и откровенно бесить следующей. Смесь эта уникальная и ни на что не похожа
То и дело хочется обвинить Лапида в излишних позерстве и желании поразить, от которых к метафорическому финалу «Синонимов» становится уже тошно. Вместе с тем провоцируемое лентой неудобство можно объяснить идейно. Зритель буквально повторяет путь потерянного героя
Лапид интересно и умно соединяет европейскую традицию с ближневосточной. Позволяя своему персонажу будто бы выбирать между ними, он приходит к их общности — к синонимической беспомощности перед лицом новейшего цивилизованного варварства, которое оживает в пресыщенности, технократии, вежливом, гигиеничном насилии
Противоречивость героя и происходящих с ним событий, над которыми не знаешь, смеяться или плакать, в итоге создают удивительно цельную фигуру главного персонажа. И такое же цельное полотно фильма — безусловного оммажа французской «новой волне» и картинам Бертолуччи.
Фильм «Синонимы» — дикий, вызывающий восторг, пробуксовывающий, раздражающий, иногда отвратительный, иногда невероятно обаятельный, иногда глупый, иногда слишком заумный. Как сама молодость.
Опыт главного героя близок всем, у кого хотя бы раз в жизни проносилась в голове мысль о правильной загранице и неправильной родине. Тошнотворной, невежественной, идиотской, отталкивающей — и далее по списку.
«Синонимы» — высказывание откровенно антисистемное, во многом перекликающееся с прошлогодним «Фокстротом» Самюэля Маоза, тоже через гротеск и сюрреализм критиковавшего основы родной идентичности: этот безумный взгляд из танка, вечную боевую готовность воинов осаждённой цитадели.
«Синонимы» — это очередная, но никак не вторичная, изложенная в киноформе диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда, экранизированная попытка переродиться наперекор жизненным обстоятельствам, снятая странно и страстно, с ближневосточной экзальтацией и западноевропейской почтенностью.
В каком-то смысле это очень частная история — про израильскую, еврейскую идентичность, про особенности натурализации во Франции. Но тут, несомненно, спрятан и универсальный опыт, размышление на тему того, где кончаешься ты и начинается твоя страна.
Фильм, который можно смотреть бесконечно ради эстетического удовольствия. Это кино, в котором очевиден каждый прием. Вся его механика словно выставлена напоказ
