«Суспирия» против «Суспирии»: Какая ужаснее?

Одна фабула — молодая американка попадает в немецкую танцшколу, в стенах которой поселился кружок ведьм-убийц. Одно время действия — 1977-й. Одно название — «Суспирия». Но такие разные фильмы! Анилиновый абстрактный хоррор Дарио Ардженто и сумрачный, хмурый реализм Луки Гуаданьино. Какой же страшнее и изощреннее?

«Суспирия» Дарио Ардженто: Симфония ужаса

Когда в 1977 году Дарио Ардженто начинал съемки «Суспирии», в моде были совсем другие хорроры. «Челюсти», «Омен», «Изгоняющий дьявола» — снятые в блеклых цветах повседневности, они пугали возможностью явления зла в самом обычном доме, на самом обычном пляже, при свете самого обычного солнца или электрической лампочки. Это случилось рядом с вами, а могло случиться и с вами.

Произошедшее с американской танцовщицей Сюзи Бэннион в балетной академии Фрайбурга не могло произойти нигде, кроме как в сказке или мультфильме (хотя сюжет фильма и был основан на реальных событиях: бабушка Дарии Николоди, автора сценария и тогдашней подружки Ардженто, сама когда-то удрала из танцшколы, где под видом новаторских плясок упражнялись в вызывании дьявола). Собственно, главным визуальным референсом для создателей «Суспирии» и были сказки. Ардженто и его оператор Лучиано Товоли ориентировались на диснеевских «Белоснежку и семь гномов», а Николоди, работая над сценарием, часто заглядывала в «Алису в Стране чудес». Сказочная условность дала авторам фильма полное освобождение от законов логики и необходимости объяснять все странности, происходящие с героями да и с пространством фильма.

Именно экспериментальная и беспрецедентная работа с пространством и его освещением сделала «Суспирию» шедевром жанрового кино. Все силы Ардженто и Товоли были брошены на создание тревожной в своей крайней неестественности картинки — насыщенной чистыми основными цветами, бьющей по глазам, запутывающей зрителя (именно игра света и тени, резкие смены гаммы оказываются тут источником жуткого, а вовсе не редкие и совсем не страшные появления волосатой руки полумертвой Елены Маркос).

Пурпурные интерьеры танцевальной школы были сделаны с оглядкой на фильмы немецкого экспрессионизма, где художник-постановщик был вторым по важности человеком после режиссера. Но в «Суспирии» самым важным человеком был начальник операторской группы Товоли, работавший прежде с Антониони, Морисом Пиала и Валерио Дзурлини; он всегда был убежденным сторонником естественного освещения, и сотрудничество с Ардженто было для него первым опытом создания абсолютно синтетической картинки. Преодолевая свои прежние предрассудки, Товоли так увлекся, что предложил режиссеру совершенно фантастический план — взять ископаемые дуговые лампы (именно их использовали немецкие режиссеры 1920-х) и как можно ближе поставить их к актерам и декорациям из бархата и бумаги. Товоли мечтал освещать лица исключительно сбоку, экспрессивно бросая на них пучки цветных лучей, как Джексон Поллок жидкую эмаль на холст. Ардженто пришел в ужас от этой идеи. Хоть дуговые лампы очень близки по своим спектральным характеристикам к идеальному, солнечному свету, они невероятно пожароопасны, а танцевальная академия была построена из бархата и бумаги. Но и компромиссный вариант со сложной системой зеркал (Товоли вдохновлялся опытами Леонардо да Винчи) вызывал у актеров панику: они всерьез боялись получить ожог.

Вдобавок на площадке непрерывно гремел саундтрек группы Goblin (поскольку диалоги в итальянских фильмах того времени все равно писались исключительно в студии), достаточно новаторский по тем временам.

Страшно представить, во что бы все это вылилось, если бы продюсеры позволили Ардженто снимать кино с 10-летними актрисами (как и положено в сказке, героинями в сценарии были девочки, к тому же Арджето был убежден, что сцены убийства детей добавят фильму жути). Показательно, что изменив условия кастинга, режиссер не поменял ни сценария, ни плана декораций, поэтому героини фильма изъясняются довольно инфантильно, и дверные проемы во внутренних помещениях академии им явно не по росту.

Наконец, беспрецедентным экспериментом стал и проявочный процесс. Ардженто с Товоли убедили итальянский офис «Техниколора» изменить стандартную процедуру изготовления негатива и позитива, чтобы усилить контрастность базовых цветов.

Увы, не все находки Ардженто и его соратников прошли проверку временем. Главное, что раздражает сейчас в оригинальной «Суспирии», — тот самый экспериментальный саундтрек. Навязчивый, вездесущий, забивающий своей взвинченной тревожностью визуальную часть фильма, сегодня он воспринимается как грубый прием вроде закадрового смеха в ситкоме.

Суспирия Луки Гуаданьино: Танец в интерьерах

Первый раз Лука Гуаданьино посмотрел «Суспирию» Ардженто в 1985-м 14-летним мальчиком дома, в Палермо, запершись в своей комнате с телевизором. Фильм произвел на него такое впечатление, что в 2006-м Гуаданьино приобрел права на ремейк — этого не смогли сделать даже братья Вайнштейн. Он предлагал снять новую версию «Суспирии» Дэвиду Гордону Грину, но дальше кастинга (планировались Изабель Юппер, Микаэл Нюквист и Изабель Фурман на главную роль) дело не пошло.

В итоге Гуаданьино снял кино сам, и оно нечто большее, чем просто ремейк жанрового фильма. Новая «Суспирия» не о приключениях американки Бэннион в Германии 1977-го, но о самой Германии 1977-го. Дух и приметы времени воспроизведены в фильме достаточно подробно. Что же это за время?

Осень Германии

1977-й — разгар холодной войны, местами переходящей в горячую. Именно в этом году семья самого Гуаданьино бежит из охваченной гражданской войной Эфиопии (там его отец работал учителем) в Палермо. В Италии также неспокойно, на улицах тоже идет война всех против всех: неофашистские группировки против левых городских партизан, красные против правительства, правительство против мафии, мафия против левых. В 1975-м был убит Пазолини (предположительно из-за своего интереса к нефтяному бизнесу компании ENI). В 1978-м «Красные бригады» похищают и казнят премьер-министра Альдо Моро.

В Германии тоже война. В 1972-м, во время Олимпиады в Мюнхене, палестинцы из террористической организации «Черный сентябрь» берут в заложники израильских спортсменов (11 трупов). В апреле 1977-го заканчивается суд над арестованными в 1972-м террористами из немецкой «Фракции Красной армии» (RAF), все они получают пожизненное. В октябре того же года группа палестинцев угоняет самолет Lufthansa и сажает его в Могадишо (Сомали), угонщики требуют выпустить своих немецких друзей. В результате спецоперации заложники освобождены, на следующий день лидеры RAF были найдены мертвыми в своих камерах.

Все это герои «Суспирии» постоянно видят по телевизору. А выйдя на улицу, упираются в завешанные самодельными транспарантами сквоты и Берлинскую стену. Гуаданьино до крайности обостряет ощущение эпохи, перенося действие из Баварии в богемный, порочный, ветхий анклав — Западный Берлин. Город шпионов, террористов, эмигрантов и тусовщиков со всего мира (в 1976-м тут, например, поселился Дэвид Боуи, портрет которого висит в комнате одной из танцовщиц). Самое больное место Германии, в котором все на поверхности: и память об увлекательной игре в национализм, вылившийся в концлагеря и руины, и травма разделения страны, и горечь поражения в двух мировых войнах, которую лечат цинизмом. Город, переживающий свой второй упадок-взлет. Первый пришелся на времена Веймарской республики, 1920-е, эпоху экономической депрессии и невероятного взлета немецкой культуры, в первую очередь авангардной.

Балет

Местом связи всех этих времен и оказывается танцевальная академия, расположенная в эстетском здании в стиле ар-нуво (на самом деле это заброшенная с 1960-х гостиница на севере Италии), которое еще помнит веселую жизнь 1920-х. Балет «Фольк», который тут разучивают, тоже родом из 1920-х. То есть на самом деле это вариация реально существующего балета Дамьена Жале «Медузы», поставленного им в 2013-м в Лувре среди античных скульптур.

Гауданиньо усмотрел в нем сходство с танцевальными экспериментами 1920-х (в первую очередь жутким хореографическим номером Мэри Уигман «Танец ведьм») и позвал Жале ставить танцевальные номера в «Суспирию».

Танец — действительно самая любопытная часть нового фильма после сет-дизайна (и переодетой дедом-психиатром Тильды Суинтон). Но только тот, что исполняет русская танцовщица Елена Фокина, героиня которой погибает первой, как раз во время этого сатанинского танца. Эффектнейший номер — у бьющейся об пол и зеркальные стены Фокиной как будто ломаются кости и выворачиваются суставы! — снимался без помощи CGI. Тут все по-настоящему, кроме торчащих из ног Фокиной обломков костей, которые были сделаны художниками по гриму. Идеальное сочетание танцевальной техники, хореографии, операторской работы и монтажа и, увы, единственная страшная сцена в фильме.

Дело в том, что Гуаданьино снимает совсем не хоррор, а большой и очень культурный текст, наполненный цитатами и прямыми намеками на немецкую историю. Да, что-то подобное было и у Ардженто. В конце концов, Бавария — это колыбель немецкого нацизма, и пивная, в которой Сьюзи Бэннион с ужасом наблюдала странные ритуалы аборигенов в кожаных шортиках, танцующих на столах, — та самая, в которой Гитлер произносил речь перед началом пивного путча. Да и площадь Кёнигсплац, на которой собака-поводырь нападала на своего слепого хозяина, тоже помнит не один партийный парад. Наконец, Джоан Беннет в роли мадам Бланк — скрытый оммаж Фрицу Лангу, другому мастеру саспенса: Беннет была его любимой актрисой.

Фильм-ассамбляж

Но у Гуаданьино стремление показаться культурным доходит уже до какого-то предела. Титры новой «Суспирии» вообще какая-то вечеринка для своих. Нелепых агентов полиции играют Фред Келемен (оператор многих фильмов Белы Тарра и проповедник «медленного кино») и Микаэл Олссон — модный шведский фотограф, приятель Гуаданьино и Рубена Эстлунда. А одну из зловещих преподавательниц танцшколы, мисс Вендегаст — живая легенда немецкого кино Ингрид Кавен, много снимавшаяся у Фассбиндера.

Разумеется, там, где начинается неймдроппинг, настоящего искусства не жди. Вот и новая «Суспирия» со всеми своими достоинствами оказывается не более чем творением талантливого декоратора интерьеров, но никак не произведением Автора. Гуаданьино, кстати, и вправду всю жизнь мечтал оформлять богатые дома и уже начал этим заниматься. Словно расставляя вазы и стулья, он и фильм свой собирает из уже готовых предметов: готовая фабула, готовый танец, готовый город, пусть и почти растворившийся во времени. Но, стремясь быть большим голливудским режиссером, чем реальные режиссеры Голливуда, забывает главное правило хоррора: жест, оскал, тень тут важнее истории, а сюжет не обязан быть логичным и даже понятным.

Желая придать сценарному наброску Дарми Николоди хоть какую-то правдоподобность, Гуаданьино пускается в подробные фантазии и разъяснения, совершенно гибельные для жанра. Иррациональные мадам ведьмы превращаются у него в секту танцовщиц-феминисток, с 1920-х годов поклоняющихся гигантской вагине, сплетенной из волос, и приносящих ей в жертву других дам. Если бы не интервью, в которых режиссер говорит о себе как о большом друге женщин, можно было бы принять все это за недружеский шарж.

Вскользь брошенные Ардженто цитаты из де Куинси, вся эта милая чушь о трех Матерях человеческих страданий, выливаются в новой «Суспирии» в смехотворный объясняющий монолог Дакоты Джонсон, рядом с которым ее реплики в «Оттенках серого» кажутся просто шекспировскими.

Наконец, в ремейке происходит смена главного аттракциона. Если у Ардженто им была пляска света, цвета и теней — чистая кинематография, то у Гуаданьино это хореография (снова высокая культура!). Это уже никакой не хоррор, а мюзикл со смешными CGI-облачками, говорящей жабой в человеческий рост и настойчивой вагинальной символикой.

Ах да, мы совсем забыли о музыке. Да и вы тоже не сможете вспомнить ее, выйдя из зала. Собственно, эта не выдающаяся функциональность, органичное сродство к видеоряду, естественная вписанность в тело фильма и есть главное достоинство саундтрека Тома Йорка.