Павел Деревянко о Путине, Пушкине, Козловском, Вайнштейне и Оксимироне

— Вчера мы не смогли встретиться, потому что ты работал допоздна. Что снимали?

— «Домашний арест». Сеня Слепаков написал этот сериал. Я играю мэра, которого сажают под домашний арест в коммунальную квартиру, где он официально прописан. Это дико талантливо, дико смешно написано. Я не читал никогда более смешных историй (у нас по крайней мере). Кусками бывает, но чтобы как здесь, от начала до конца… И все развивается, расширяется, как в настоящем сериале, и ты никак не сможешь предугадать, что будет дальше. В двенадцатой серии там такое! Это мой самый-самый ожидаемый проект. Полтора года назад мы на презентации ТНТ показали первые две серии, уже тогда они были готовы как пилот. Потом отстроили декорации коммунальной квартиры, выписали из Голливуда нашего прекрасного оператора Сергея Козлова, взяли режиссера Петю Буслова и снимаем уже год.

— Что, такой большой сериал?

— Да двенадцать серий всего. Но 190 съемочных дней! Это нереально много, такого больше ни у кого, кажется, нет. Потому что Сеня, он же продюсер, жутко дотошный человек и очень верит в проект. А еще 4 января состоится премьера фильма Марюса Вайсберга «Ночная смена», где я выступлю в обычном своем амплуа.

— Это про стриптиз?

— Да. Марюс говорит, что это его самый смешной фильм и самая моя смешная роль у него, практически бенефис.

— Его последняя комедия «Бабушка легкого поведения» неприлично много заработала этим летом.

— Около 340 миллионов они заработали в прокате. В первую очередь благодаря подаче и участию Саши Реввы. Он дал интервью всем, кому мог, во всех городах, потому что он выступал продюсером.

— А ты ведь у Вайсберга снимался в фильме «Гитлер, капут!».

— Да, это был самый первый фильм после приезда его из Голливуда в Москву. Он искал актера на главную роль и как раз посмотрел сериал Павла Семеновича Лунгина «Дело о „Мертвых душах“». Тогда он понял, что это могу быть я. Кстати, Андрей Сергеевич Кончаловский, когда собирался ставить «Дядю Ваню» в театре, пригласил меня туда тоже как раз после этого сериала.

— Поговорим про «Салют-7». Пока что все очень неплохо складывается для этого проекта. Он нравится и зрителям, и критикам…

— Критикам, мне кажется, не очень нравится.

— Ну, я два раза смотрел и не жалуюсь.

— Я хочу третий раз посмотреть! В IMAX! Со мной в жизни такого не было, чтобы я свой фильм смотрел больше одного раза. Обычно я и одного раза не выдерживаю.

— Что так?

— Настолько самокритичен, самокопателен, самовъедлив. Мне тяжело на себя смотреть. И мне крайне редко нравятся проекты, в которых я работал. Мне не хватает в них цельности. Иногда у тебя получается отключиться и сопереживать героям, а потом ты снова видишь актеров, текст, все расклеивается. А здесь вдруг как-то ба-бах! У меня нет от этого фильма неудобства, какого-то стыда, который часто бывает очень. Я не понимаю почему. Может, мы и правда сняли хороший фильм. Хотя, казалось бы, какой я, к чертовой матери, космонавт? О, ты знаешь, я вчера ночью посмотрел баттл Оксимирона с Дизастером! И Оксимирон просто размазал этого Дизастера! Я, конечно, не понимал там восемьдесят… девяносто три процента, но было видно, что все вокруг там просто охреневали. Дизастер потерялся просто. Как Оксимирон это сделал? Русский вплетал в английский очень красиво. И про Украину он сказал, и так объединил все… Дизастер тоже пытался что-то по-русски там: «Я твою маму (вырезано), твой папа раком стояль». А Оксимирон прямо красиво выступил. Вот это цельно было.

— Ты не раз говорил о себе как о человеке, много сомневающемся, находящемся в вечном поиске внутреннего спокойствия. Когда выходит проект вроде «Салюта-7», который и коммерчески успешный, и правда нравится людям, ты не выдыхаешь на время?

— У меня вдох такой глубокий и так давно произошел, что я никак не могу выдохнуть. С одной стороны, выдохнуть было бы полезно для общего состояния. А с другой стороны, моя рефлексия бесконечная. Это и плата моя за успешное существование, и двигатель. Вот когда мы с Кончаловским начали репетировать «Дядю Ваню», я волновался: ну где «Дядя Ваня», а где я? Кончаловский говорил мне: «Я с тебя не слезу». А а я ему: «Андрей Сергеевич, не слезайте, пожалуйста!» Только три года спустя я начал «Дядю Ваню» нормально играть. А лет через пять-шесть мне Кончаловский сказал: «А ты вырос, старик». Какой-то огонь внутренний не давал мне останавливаться.

— Ну, спокойствие не для всех. Хотя приятно иногда представить, каково это.

— Очень! Но эти счастливые люди, у которых получается достичь внутреннего спокойствия — у них, может, нет моих амбиций. Я же хочу быть самым лучшим. Хочу зарабатывать больше всех денег из актеров. Но мне, конечно, еще далеко до Данилы Козловского, которым я, кстати, восхищаюсь. Он и актер очень хороший, сейчас еще начал режиссировать и как продюсер выступать (в 2018 году выйдет режиссерский дебют Данилы Козловского «Тренер», где он же сыграл заглавную роль — Прим. КиноПоиска). И мои товарищи, которые с ним работают, говорят, что своим примером он зажег всю команду, и через две недели все стали свои самые лучшие качества показывать. У меня, как у любого актера, есть, конечно, ревность немножко. Не гаденько, нет, у меня с самого детства только светлая зависть. Но как мои друзья о нем рассказывают — это ж ёкарный бабай, это ни фига себе!

— Вернемся к «Салюту-7». Там очень реалистично выглядит невесомость. Когда ты снимался там, ты чувствовал себя как в невесомости?

— Да если бы! Висишь на этом, сука, тросе, а он тебе давит в бок, в яйца, кровь приливает к башке. Ты умоляешь: «Хватит!» А тебе: «Ну еще дублик!»

— Режиссер Клим Шипенко говорил, что вы ругались с Владимиром Вдовиченковым на него сильно, когда вас подвешивали.

— Я вообще мало ругаюсь. Это Клим обобщил. Конечно, было не очень комфортно и немного страшно наверху. Но стоит отдать должное продюсерам: они устроили нам достаточно комфортное существование. В первую очередь потому, что мы никуда не торопились. У меня было очень хорошее послевкусие после всего этого, что тоже бывает редко. И с Климом, и с Бакуром (Бакурадзе, продюсером «Салюта-7» — Прим. КиноПоиска) было очень приятно работать. Поначалу они как будто немного не доверяли друг другу, перепроверяли друг за другом. Мы снимали дубль для Клима и дубль для Бакура, потому что чуть по-разному они хотели. А правда в итоге находилась где-то посередине.

— Вы же фильм показывали Владимиру Путину, и ты сидел в это время рядом с ним. Как он реагировал? Смеялся, грустил?

— Ну, он опоздал на два часа, и мы показывали ему 20 минут фильма, нарезочку. Владимир Владимирович смотрел внимательно, но по нему ничего не скажешь. Он очень скромный и тихий. Думаю, они уже научены опытом в Кремле. Уж сколько этих фильмов было, которым они госпремии давали. И был любимый артист у Владимира Владимировича после «Звезды». Алексей Панин… Думаю, сейчас Путин уже осторожен. Мы сидели по правую руку от него, а по левую — космонавты, ставшие прототипами наших героев, Виктор Савиных и Владимир Джанибеков. Савиных —
такой красавчик, конечно! Ему 77, а выглядит просто потрясающе. И Путин спрашивал космонавтов, как на самом деле происходила стыковка. А они: «Да все это гораздо легче было, кувалды не было, мы с первого раза пристыковались». Савиных больше всего зацепило, когда мой герой говорит Владимиру после стыковки: «Я больше с тобой никуда не полечу». Он повторял: «Ну как я мог бы такую глупость сказать своему командиру в космосе?» Я объясняю: «Я тоже говорил, что это глупость, но режиссер настоял». Тут же сидит режиссер: «Это не я, это продюсер!» А Бакур: «Это не я, это режиссер!» Смешно было.

— Твоя семья как отреагировала на фильм?

— Моей дочке семь лет. Я опоздал на премьеру, играл спектакль. Тут выбегает дочка вся в слезах, обнимает меня и долго-долго не отпускает. Говорит: прорыдали весь фильм. Ассоциирует папашку! Так классно!

— У тебя все новые готовящиеся проекты комедийные. А не хочется больше драмы играть?

— Очень хочется, очень. Надеюсь, что самое интересное у меня еще впереди.

— Просто комедийных предложений у тебя и так в достатке, а драмы не так много. А ты же можешь?

— Могу, я очень хорошо могу. Я это все чувствую. Самый крутой жанр для меня — это трагикомедия. Через смех в слезы.

— А кого бы ты хотел сыграть?

— Пушкина.

— Постой, ты же играл Пушкина недавно совсем в фильме «Гоголь. Начало». Смелая такая интерпретация была. Картина и без того довольно сюрреалистичная, а когда ты появляешься в образе Александра Сергеевича, становится совсем удивительно.

— Ну да, но это не то. Кажется, переулыбался я там чуть-чуть. А мне хочется сделать Пушкина настоящего, светило наше и… сукина сына. Плоть и кровь. Чтобы и дурной, и пьяный, и мерзкий, может быть, и прекрасный, одухотворенный. Гении — они же не только как Сережа Безруков их показывает. Знаешь, что мне еще близко? Тема маленького человека. Как-то я от нее отошел. А во мне она сквозит. Это трогательно очень может быть.

— Читатели КиноПоиска часто говорят о том, что им не хватает хороших российских проектов. Ты, как актер, чувствуешь нехватку хороших российских сценариев?

— Мне грех жаловаться. У меня последние пару лет очень неплохо обстоят дела с проектами. Но очень многие другие актеры говорят: это же кошмар — что нам приходится читать. Да и у меня, собственно, все закончилось. У меня сейчас нет никаких хороших предложений. Отстой какой-то предлагают. Совсем грустно. Мне хочется, чтобы с моей фамилией ассоциировались качественные проекты. Чтобы самому на себя не было стыдно смотреть.

— Даже не могу себе представить, каково это — когда ты работаешь долго над проектом, а потом тебе стыдно в итоге.

— Но такое бывает. Когда ожидаешь одного, а выходит совершенно другое.

— Как обстоят дела с продолжением «СуперБобровых»?

— Мы досняли их в августе. Дима (Дьяченко, режиссер — Прим. КиноПоиска) наконец нащупал органику, и я, кажется, нащупал своего героя, чтобы он не был таким простаком. Но у нас случилось горе: умер Владимир Толоконников. Он и в трети не снялся, когда поехал в свою гостиницу и не проснулся. Дима говорит, что мы еще поборемся, конечно.

— Во время просмотра «Салюта» одна деталь меня царапнула: все женские персонажи там прикладные, что ли. Великие мужи делают великие дела, а женщины в это время заняты тем, что переживают. Их функция — жена. Как будто несколько олдскульный подход для кинематографа в 2017-м.

— Ну, это дань нашему домострою, я не знаю.
(Смеется.) Фильм действительно получился немножко олдскульным. И в хорошем смысле. Может, это и правда слабая его сторона. Я уже слышал мнение, что женщины там недостаточно прописаны. Там было, конечно, больше про персонажей, но много чего вырезали в итоге.

— Говоря о женщинах в кино. В последние дни очень много обсуждали историю с предполагаемыми домогательствами Харви Вайнштейна к его актрисам. Ты сам что об этом думаешь?

— В конечном итоге я ему в каком-то смысле даже сочувствую. Вайнштейна исключили из киноакадемии, жена от него ушла с детьми, все объявили ему бойкот из-за историй вроде как многолетней давности. Неужели он действительно настолько испортил жизнь многим? Хотя, конечно, то, в чем его обвиняют, чудовищно. Я просто не понимаю. Это кошмар. Может, он правда так по-хамски, так плохо поступал? Мужик пытался и наверняка пользовался своим положением. Немного жалко все равно его. Удар он сейчас получил очень-очень-очень сильный. У нас-то с этим как-то проще, такой волны феминизма нет. Никогда бы здесь такого скандала не было. Там-то тебя могут засудить за пару взглядов. Притом что красивых женщин там на улицах гораздо меньше, чем у нас. Впрочем, я летом впервые ездил на Burning Man (масштабный фестиваль электронной музыки в пустыне Невады, отличительными чертами которого, помимо прочего, стали фантастические декорации и наряды участников — Прим. КиноПоиска), и там я видел таких прекрасных людей! Красивых, самодостаточных.

— А говорил, на рейвы не ходишь.

— Но это же суперрейв! Я знаю цену хорошим вечеринкам. Я их сам делал, я их обожаю. В этом саморазрушении есть какая-то сермяга абсолютно точно.

— Почему актеров так манит саморазрушение?

— Оно расшатывает твою нервную систему, заставляет тебя быть на острие, на пике, заставляет чувствовать очень тонко, а это важно. Как Чехов говорил про тех, кто не пьет и не курит: начинаешь думать, не сволочь ли он.

— Коротко — «Аритмия» или «Нелюбовь»?

— «Аритмия». Мне нужен, очень нужен свет в оконце. От фильмов с беспробудной чернухой мне совсем тоскливо и больно. В нашей жизни много светлых моментов. Я вот очень везучий, тьфу-тьфу-тьфу. (Стучит по столу.) Если сам себя не сожру, то вообще будет нормально.

— Весной, когда «Салют» боролся за выход под День космонавтики со «Временем первых», тебя это как-то коснулось?

— Я, конечно, думал, что это все очень несправедливо. Но в результате за эти полгода мы успели доделать всю графику. Мне кажется, тогда он так не зашел бы. Не был бы таким цельным. Так что все происходит под его оком. (Смеется.)

— Есть момент в фильме, который многих интересует — когда космонавты видят некий свет, который Владимир считает ангельским. Бакур Бакурадзе сказал, что они специально оставили это явление открытым для интерпретаций. У тебя есть свое видение насчет того, что это было?

— Я думал об этом. Для меня это какое-то божественное свечение. Типа северного сияния, только гораздо круче раз в десять.