Режиссер «28 панфиловцев»: «Меньше всего я хотел споров»

Мы ставили исключительно творческие цели. Нам хотелось снять кино про подвиг 28 панфиловцев. Нам нравилась эта легенда, и фильма такого нет, что очень здорово. Свято место не бывает пусто; кто-то должен был это сделать рано или поздно. Мы решили, что это будем мы. Когда мы только начинали работу над проектом, я писал сценарий и мы с Кимом (Ким Дружинин, сорежиссер — Прим. КиноПоиска) делали первые шаги по его проработке, мы, конечно, понятия не имели, во что это превратится. Мы думали, что в идеальном варианте мы сможем найти какие-то деньги и снять свое кино. После того как начался сбор добровольных пожертвований, оказалось, что возможно собрать большую сумму таким путем, и это, с одной стороны, было невероятно трогательно, с другой — мы понимали, что чем больше денег мы собираем, тем больший груз ответственности на нас ложится, тем выше ожидания. Мы понимали, что это уже принадлежит не нам, это принадлежит людям, и мы должны быть очень внимательны.

У нас всегда была высокая планка качества, но это отношение общественности к проекту подняло вообще на другой уровень все, что мы делаем. Если посмотреть на результат оттуда, из 2009 года, скажу за себя: я более чем удовлетворен результатом. На мой вкус, получилось здорово, даже интереснее, чем я себе представлял. Но окончательно я буду удовлетворен, когда закончится прокат и когда станет понятно, полюбился ли наш фильм зрителю. Если фильм понравится нашему зрителю, а я в это очень верю, тогда я скажу: я счастлив.

Сценарий я не переписывал. Движение от постмодернизма к советской киноповести случилось на этапе написания сценария. Мне нравится эстетика комикса; это определенное культурное явление, и иногда оно бывает очень уместным. Для того чтобы рассказать эту историю, есть разные пути, разная эстетика, в том числе и такая, постмодернистская. Но, когда я начал заниматься сценарием, начал находить информацию и воплощать ее в текст, чем дальше я продвигался, тем больше постмодернизм уходил, его место занимала советская эстетика военной киноповести. Под конец я понял, что вообще не хочу, чтобы это и близко был кинокомикс. А поскольку это героика, конфликт очень простой: герои защищают родину от врагов, в нашем случае Москву. Простая драматургия героики подразумевала монументальность.

Первый тизерный ролик мы делали, когда у нас вообще не было никаких средств. Мы делали его своими силами, снимая на разные камеры — на обычный Handycam, на фотоаппарат. Первые танки мы снимали на RED. Все это дело мы смонтировали, покрасили, добавили какие-то эффекты. На тот момент это все было еще на любительском уровне. Хотя мы очень старались. Главный месседж того тизера: это фильм о героях, о подвиге, и ничего лишнего в нем не было. Мы не обманули ожидания, мне кажется, но эстетика поменялась, да. Что касается сходства с «300 спартанцами», то оно неизбежно: это похожая история. Бой малого числа против большого числа в узкой горловине. Время от времени такие события в истории случаются, когда перед небольшим количеством воинов встает задача сражаться с большим количеством. Когда они себя ведут так, как вели себя спартанцы или панфиловцы, об этом потом слагают легенды. Эта аллюзия неизбежна. В этом нет ничего плохо. Язык-то другой совсем.

Меньше всего я хотел споров на эту тему. И не думал, что стану их неизбежным участником. Самое неприятное, что в «Википедии» — а молодые люди, впервые услышав сочетание «28 панфиловцев», сначала обращаются к интернету и попадают по первой ссылке именно туда — перевраны цитаты, можно прочитать, что подвига не было. Прочитав целую статью в «Википедии», эти люди закрывают ее и могут, например, написать письмо мне: а зачем вы снимаете фильм по пропагандистской сказке? Самый большой вред в том, что утверждение «Подвиг 28 панфиловцев — это неправда» превратилось в мем. Как и любой мем, он тиражируется с бешеной скоростью и дико устойчив. Вирус такой.

Это расстраивает, потому все было не так. Подвиг никто никогда не развенчивал. То, что 4-я рота 2-го батальона сражалась у Дубосеково, что 28 фамилий, высеченных на памятнике, — это фамилии настоящих воинов, которые там сражались, и большинство из них погибли, ни у кого не вызывает сомнений. Это настоящий подвиг времен войны. Как и любой подвиг, который превращается в легенду. От него отпадает все лишнее, остается голая суть. Живые люди превращаются в монументы — это естественный процесс, который в любой национальной культуре происходит. Я надеюсь, что наш фильм, если его посмотрит большое количество людей, в какой-то степени расставит точки в этом споре. 28 панфиловцев (при всей конкретике места боя, фамилий, дат) — символ этих боев, и в этом их основная функция. Это символ битвы за Москву. Как символ, он должен существовать и будет существовать всегда.

Насколько позволительно искусству что-то менять? Не знаю, позволительно или нет, но меняется всегда. Я не знаю ни одного байопика, где не была бы переврана биография того, о ком рассказывают. Далеко за примером ходить не надо. «Легенда № 17» — в ней мало общего с реальной жизнью Харламова, хотя он совсем недавно жил среди нас, а игроки, которые с ним играли, живы и здоровы, можно было спросить любого. История Хью Гласса («Выживший») вообще ничего общего не имеет с правдой.

Другое дело, когда ты рассказываешь историю о ком бы то ни было, ты вычленяешь в ней для себя самое важное и об этом рассказываешь. Разные рассказчики вычленяют разное. Это историки могут размахивать друг перед другом документами, которые они вынули из архивов, и говорить: вот здесь же русским языком написано. Или твердить: а у меня вот немецкий документ, и здесь по-немецки написано. Они могут спорить, и это тоже нормально. Но они говорят об однозначных фактах. Культура устроена по-другому. Художник берет что-то его волнующее и передает это своим языком.

Это разговор людей перед боем. Они неминуемо в бой вступят, и в бою им придется совершить выбор, им придется жить в этом бою. С чем в душе они будут жить? Вполне естественно поговорить о том, что либо придаст силы, либо наоборот. Отсюда разговор об известных легендах. История о семи самураях — о том, как семь доблестных воинов сражались с большим количеством врагов, почти все выжили, победив своих врагов — совпадает с тем отношением, которое мы пытаемся донести в нашей картине. Потери неизбежны, но надо жить. Нужно стремиться к победе и к жизни. История 300 спартанцев выглядит в этом смысле менее привлекательной, потому что они погибают, а кто будет сеять хлеб? Кто будет биться в следующем бою? Хотя доблесть спартанцев никто не осуждает. 28 панфиловцев в нашей культуре — это герои легенды, и они вправе знать героев других легенд, потому что они принадлежат одному миру. Это уместно.

Вы это очень хорошо прочитали. Многие сочли это неуместным постмодернизмом, что не может меня не огорчать, но задумка была именно такая.

Как создается сценарий? В нем описываются действие, пространство и с помощью диалогов то, что герои говорят. Диалог, как и действие, не может быть пустым, ради заполнения пространства. Как не может герой просто переставлять коробочки, просто чтобы было какое-то действие в кадре. Действием и диалогом ты рассказываешь какую-то историю. У нас в фильме плотность смыслов в диалогах очень велика. Отношение к тому, что мы физически чувствуем, как ранят землю, на которой мы живем, очень важно. Лично я это чувствую. Природу ранят. Леса горят, траншеи как раны, воронки как раны — это очень важно. Это наше отношение к нашей земле, ведь мы воюем на своей территории. Когда солдаты воюют на других территориях, они этого не испытывают, им не страшно, что сгорит лишняя деревня. Это не у них дома — это у нас дома. А вторая мысль, которая лейтмотивом идет через весь фильм: мы должны жить. Для многого. И для победы, и для жизни после победы. Это очень простые и понятные символы.

В чем метафора? Мы только что прожили с этим людьми в настоящем. Они становятся черно-белыми, уходя в прошлое. Но преемственность между прошлым и настоящим остается. Наше настоящее совсем недалеко от прошлого. Черно-белая фотография с панфиловцами, которые стоят и смотрят на закат, и черно-белый памятник — это та самая преемственность. На самом деле это было совсем недавно. Я привык, что война — это давным-давно, в прошлом. Но я родился в 1972 году, и, когда мне было пять лет, к моей бабушке в гости приходили ее друзья-однополчане. Это были молодые мужики, все в медалях, они пили водку, о чем-то разговаривали, шутили — и так каждый год. В школе было полно воевавших учителей, на День Победы они надевали кители с медалями.

У нас в народном сборе средств приняли участие 34 тысячи человек. На самом деле чуть меньше, потому что многие жертвовали деньги не один раз, а несколько. В финальных титрах указаны все в хронологическом порядке, и если Иван Петров внес деньги пять раз, то его фамилия там указана пять раз. Если бы в сборе приняли участие 100 тысяч человек, то я вижу в этом только плюс. Это объединило бы больше людей, как созидательное народное движение. Министерство же помогло нам не только деньгами, но и как информационный ресурс. Мединский очень нам помогал. Он с самого начала хотел помогать и, когда мог, всегда это делал, за что ему спасибо. Не было такого, чтобы министр что-то пообещал и не сделал. Министерство обратило внимание на наш проект, хотя мы буквально вышли из леса. У меня нет даже сценарного и режиссерского образования, у Кима — актерское образование. Мы начинали как энтузиасты. То, что в нас поверили и дали нам государственное финансирование, — это очень здорово. И это прецедент, который должен был состояться.

Без них проект не состоялся бы. Основатели Gaijin Entertainment, братья Антон и Кирилл Юдинцевы, пришли раньше гранта от министерства культуры, летом 2014 года. Мы начали сотрудничество с того, что у себя в игре они сделали продвинутый пакет «Танки-34», который стоил очень недорого относительно того, что получал игрок. Стоил он 1000 рублей, и 500 рублей из этой суммы переводились нам. Онлайн-игра Gaijin «Гром войны» популярна по всему миру, поэтому сумма была ощутимая. Потом ребята решили, что они готовы войти как партнеры целиком. В итоге большую часть проекта финансировала Gaijin. У нас немного компьютерной графики, но она есть, и с ней помогала тоже компания Gaijin. Они помогли с экспертизой, оборудованием, со звуковой библиотекой. Не говоря уж о рекламном, юридическом, административном ресурсе.

Я не учился на сценариста. Первый фильм, который мы сняли с Кимом, назывался «Поймать ведьму». Его легко найти в интернете. Это был самый первый сценарий, который я написал. Он в огромной степени строился на диалогах. Хотя это мокьюментари-хоррор. Мой друг Денис Елеонский, режиссер, тогда сказал, прочитав сценарий: слушай, отличные диалоги; давай я познакомлю тебя с людьми; это очень часто нужно в кино. Благодаря ему я попал на конкурс, который был создан, чтобы набрать сценарную группу для мыльной оперы. Я никогда не писал сценарии под заказ. Я этот конкурс прошел, попал в группу, и дальше мы два года писали сценарий мыльной оперы, 250 с лишним серий. Это было жутко здорово, очень интересно и полезно. Пока я работал над этим проектом, я для себя сформулировал концепцию, как писать диалоги, что в них быть должно, чего быть не должно.

Это мой подход. Совсем не значит, что все кино должно быть таким. Можно сделать кино вообще без диалогов, и это будет круто. Но я это люблю, это та форма языка, которая мне нравится. В работе над сценарием «28 панфиловцев» меня никто не ограничивал во времени, и у меня была возможность вылизывать эти диалоги многократно; каждое слово, каждый знак препинания взвешивать, чтобы получился хороший текст. Но потом этот текст обрел вторую жизнь, после того как его произнесли актеры. Это очень круто. Когда актер по-настоящему понимает, о чем текст, и играет это, иной раз испытываешь такое чувство: неужели это я написал?